Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

Кратов опрокинулся навзничь. Его взору открылась черная высь, располосованная неровными каменными ребрами и проколотая шипами хрустальных сталактитов, в которых плясал неверный желтоватый свет.

«Красиво, черт возьми», – подумал он.

Ему вдруг расхотелось подниматься. Все равно ничего хорошего впереди не предвиделось. Лежать бы так вечно и любоваться на переливы желтых светляков. «Что я тут делаю? Что потерял в этой галактической глуши? Половину жизни гоняюсь за призраками собственного прошлого и до сих пор не уверен, чего добьюсь в результате. И в особенности, что ждет впоследствии, когда падуг все засовы и откроются все двери.

Мое место дома, в семье, в ожидании рождения дочери. Там я нужен, там главный смысл бытия. Или нет? Этот последний сон… Амрита как очередная весточка… Вселенная не обязательно гетерогенна… то есть принцип уникальности сложного объекта отвергается… Что все это значит? А вот что: надлежит как можно скорее выбираться из этого склепа. И не тянуть с засовами и дверьми. И без того эта история безумно затянулась. Настолько, что все, кто был причастен, либо умерли, либо утратили к ней всякий интерес. Один я копошусь, как лягушка в молоке… Вот еще что: если я прямо сейчас не встану, то не встану уже никогда, а это безответственно, неприемлемо и… как там говорил Татор… глупо характеризует меня, как генерального фрахтователя».

До него донесся исполненный трудно скрываемого сарказма голос командора:

– Понимаю, что не ко времени. И не горжусь тем обстоятельством, что вынужден постоянно апеллировать к тебе, вместо того чтобы самому принимать решения.

– Да-да, я совершенно собран и готов действовать…

Кратов оперся о чью-то руку и с трудом поднялся на ноги. Он чувствовал себя двухсотлетним стариком. Из него никак не уходила болезненная пустота, и нечем ее было заполнить. Рациоген, если и не пожрал целиком, то ополовинил его душу.

– Где наш маскер?

– Слился с коллективом, – ответил Белоцветов с неестественным весельем. – Потрясающе! Никогда не думал, что увижу такое. Приятно сознавать, что среди этого сливочного воинства есть и частица меня. Да вы сами полюбуйтесь, Консул.

Они стояли, сбившись в кучку, тяжело дыша и тревожно озираясь. Перед ними в призрачном освещении, добавлявшем безумия картинке, бесшумно и слаженно маневрировали полчища маскеров. В их запутанных эволюциях угадывалась система. Над движущимися порядками циркулировали звенья Охотников. Путь к выходу из котлована был полностью перекрыт. Давление агрессивного эмо-фона не ослабевало, но, как обнаружилось, и к такому можно было привыкнуть.

– У них ведь не получится нас запугать? – с надеждой спросил Мадон.

– Поверьте, они напуганы сильнее нашего.

– Так давайте же их успокоим. Как там у вас, ксенологов, делается… Эй! Мы никому не желаем зла. Мы пришли с миром.

– Не валяйте дурака, Жан-Жак… э-э… – сказал Кратов. – Это автоматы. Кодекс о контактах не предусмотрен их программой.

– То-то я гляжу… – сказал Мадон недобро. – Но, с другой стороны, как автоматы могут быть напуганы?!

– Дружок, я сам видел, как ты гонялся за чрезвычайно напуганным киберуборщиком в техническом отсеке, – вполголоса сказал Белоцветов.

– Красиво!.. – внезапно исторг Татор.

Некоторое время все пытались усвоить эту простую мысль и, возможно, даже найти в перемещениях жирно отсвечивавших белых фигур хотя бы какой-то эстетический момент. Но, похоже, никто, кроме доблестного командора, в том не преуспел, даже Кратов, еще несколько минут назад зачарованный было переливами сталактитов, но теперь от наваждения совершенно избавившийся. Белоцветов потерянно развел руками, Мадон недоверчиво отхмыкался, а Кратов, тяжко вздохнув (его все еще не оставляла соблазнительная мысль улечься где стоял и на все махнуть рукой), сказал:

– Что ж, будем прорываться.

– С боем? – уточнил Татор.

– Если придется.

– Быть может, они испугаются, когда мы на них попрем всей толпой, – без большой надежды предположил Мадон.

– Мы такие страшные, – сказал Белоцветов с громадным сарказмом.

– Я первый, – сказал Кратов сквозь зубы. – Остальные за мной. Постарайтесь не отставать, что бы ни происходило. И ни в коем случае не теряться. – Не сдержавшись, добавил: – Особенно вы, Мадон.

– Почему именно я вдруг должен потеряться? – сердито вопросил тот. – Я что, по-вашему, слабое звено?!

– Не слабое, – успокоил его Белоцветов, – а наиболее ценное.

– Какой-то вы странный, Консул, – проворчал Мадон, остывая. – Не адекватный самому себе.

«Может быть, стоит сказать? – подумал Кратов. – Слишком уж много у нас накопилось секретов друг от друга. Нет, не стоит. Вот если выберемся… или, наоборот, если шанс выбраться будет у кого-то одного, и этим одним окажусь не я…»

– Мы в странном месте и в странное время, – сказал он вслух. – А вы хотите, чтобы я вел себя как обычно.

– Пожалуй, соглашусь, Кон-стан-тин, – дружелюбно сказал Татор. – Я тоже обратил было внимание. Но теперь вижу: мы не вправе требовать от тебя подобного подвига здравомыслия.

– Тогда вперед, – сказал Кратов и двинулся прямо в самую гущу маскеров.

Слаженные порядки на мгновение расстроились. Словно бы некий коллективный разум, управлявший всем подземным воинством, и впрямь, как рассчитывал Мадон, опешил от внезапного натиска пришельцев и заколебался в выработке приемлемой тактики. Но нерешительность очень скоро сгинула. В конце концов, фактор неодолимой силы никто еще не отменял, а в условиях подавляющего своей численностью и, что важно, возобновляемого тактического ресурса напрашивался самый естественный выбор линии поведения: зажмуриться и сомкнуть ряды.

Жмуриться маскерам было нечем, поэтому они просто сомкнули ряды.

Давно забытое чувство: позади тупик, отступать можно только вперед. И неважно, кто перед тобой: осатанелое стадо пантавров, боевые машины эхайнов, все черти ада во главе с Сатаной. Огненные струи по венам, комок огня в груди, клубящийся протуберанец в голове.

И фогратор в руках.

Все уже было однажды.

И всегда плохо заканчивалось.

Но имелась разница: здесь, в странном месте и в странное время, он был не один.

Это облегчало выбор.

Кратов выдохнул сквозь стиснутые зубы и вскинул фогратор.

11

Пространство подземелья наполнено было звуками. Непрестанный сверлящий уши писк неизвестного происхождения. Хруст щебенки под ступнями маскеров. Шорох от проносившихся над головами Охотников.

И, конечно же, эмо-фон.

Спереди – волна ненависти: «Вам тут не место. Вам конец».

Позади – обычная человеческая растерянность: «Вот только не нужно устраивать бойню. Нет, должен быть иной выход. Только не это».

И вдруг все прекратилось.

Но за мгновение до того словно бы коротко и весомо пророкотал гонг. Неслышимый для неподготовленного уха. Но у Кратова все органы чувств были обострены длительным присутствием наведенной сверхразумности и еще не успели до конца отойти. Откуда здесь было взяться гонгу?.. Он едва не спросил: «Вы слышали?» Конечно же, нет. Слышал только он, для него этот звук и предназначался.

А еще для маскеров. Как собачий свисток для своры борзых.

Белая непреодолимая стена распалась на две равных половины. Расторопно и деловито, подчиняясь непостижимым внутренним программам, маскеры отшагнули каждый в свою сторону и там застыли. Вновь сделались тем, за что их всегда и принимали: сборищем причудливых неосмысленных кукол.

– «…и сделал море сушею, и расступились воды», [17] – пробормотал Татор. – Что дальше, Консул? Хотя, кажется, я уже спрашивал это несколько раз.