Старый грубый крест (сборник) - Биссон Терри

— Ох.

Должно быть, я поморщился, потому что он сказал:

— Да нет, всё в порядке. Я уже знал про него. У меня рак толстой кишки — я узнал про него четыре месяца назад. Я просто не сказал Сунде, потому что не думал, что это имеет значение.

— Значит, это сделала не Тень? — спросил я.

— Одарила меня раком? Нет, — сказал доктор Ким. — Тень была в состоянии, так сказать, обнаружить его, вот и всё. — Он то ли усмехнулся, то ли скривился от боли (трудно было сказать) и сделал ещё один вдох «Умиротворителя». — Не забывайте: «Тень знает».

Молодые сентиментальны по отношению к смерти, но для стариков такой проблемы не существует.

— Жестоко, — сказал я.

— Счастливых концов не бывает, — сказал доктор Ким. — По крайней мере, благодаря Тени я получил возможность ещё раз вернуться на Луну. Если повезёт, я могу даже закончить свои дни здесь. Разве из Луны не получится великолепное надгробие? Висит там, в небе, размером больше тысячи пирамид. И освещено в придачу. Это навсегда положило бы конец клевете о том, что у всех корейцев хороший вкус, — он сделал паузу, чтобы сделать ещё один вдох. — Но проблема в том, что из-за рака, по-видимому, Тень не будет взаимодействовать со мной. Я думаю, что он ошибочно принимает рак за молодость. Этот второй контакт был для меня последним. Так что завтра ваша очередь, не так ли? — Он перевёл взгляд с меня на Хварлген.

Мы с Хварлген переглянулись.

— Значит, я следующий, — подытожил я. — Старик версия два ноль.

— И вот настал момент, когда я даю вам шанс отыграть назад, — сказала Хварлген. — Как бы мне не хотелось обратного. Но если вы мне откажете, у меня всё равно будет время для ещё одной попытки; ваш дублёр прямо сейчас проходит обследование в Рейкьявике.

Я мог сказать, что она лжёт; если у неё оставалось всего шесть дней, я был её единственной надеждой.

— Почему выбрали меня? — спросил я.

— Вы были самым старым достаточно здоровым мужчиной, которого я смогла найти за такой короткий срок, и который имел космическую квалификацию. Я знала, что вы были в Хоуболте. К тому же мне понравилась ваша внешность, майор. Интуиция. Вы выглядели как парень, который может подставить свою шею.

— Шею? — засмеялся доктор Ким, и она бросила на него недобрый взгляд.

— Конечно, я могу ошибаться, — сказала она мне.

Она проверяла меня на прочность, но я не возражал; меня уже много лет не проверяли на прочность. Я посмотрел на Хварлген. Я посмотрел на доктора Ким. Я посмотрел на миллион звёзд за ними и подумал, какого чёрта.

— Хорошо, — сказал я. — Думаю, я могу для науки засунуть руку в аквариум.

Доктор Ким снова рассмеялся, и Хварлген вновь бросила на него сердитый взгляд.

— Есть одна вещь, которую вы должны знать… — начала она.

Доктор Ким закончил за неё:

— Тень не собирается пожимать вам руку, майор Бьюли. Он хочет заползти к вам в задницу и осмотреться. Так же как она заползла в меня.

2

На следующее утро я появился на Центральном вокзале в ярко-оранжевой тунике с нашивкой SETI, просто чтобы доказать Хварлген, что я в её команде. Мы пили кофе.

— Боитесь?

— А вы бы не боялись? — спросил я. — Во-первых, эта Тень — детектор рака. Затем, история с Мерсо…

— Маловероятно, что наши люди в Рейкьявике что-то пропустили. И есть признаки того, что Мерсо, возможно, самостоятельно склонялся к самоубийству. Зиппе-Бюиссон нанимает каких-то чудаков. Но вы правы, майор, никогда нельзя знать наверняка.

Я последовал за ней по сорокаметровому переходу в Восточный. Мы инициировали первый сеанс контакта в лазарете, чтобы доктор Ким мог принять участие или, по крайней мере, наблюдать. Хварлген буквально встала на дыбы: кресло было откинуто назад так далеко, что она ехала на нём почти лёжа.

В трёх из пяти периферийных куполов растут магнолии — эти деревья-рептилии любят Луну, — но именно в Восточном куполе самое пышное растение, его листья собирают лунную световую палитру с реголита дна кратера и превращают её в новый, сложный серый цвет, невиданный ранее.

Кровать доктора Кима стояла под деревом. Он не спал и ждал нас. Он погладил трубку ингалятора в пальцах, словно талисман — на удачу.

— Доброе утро, коллеги, — сказал он.

Хварлген подкатилась к кровати и поцеловала его в иссохшую щёку.

Два лунни вкатили столик на колёсиках; на нём лежала Тень в своей чаше. Ещё одна лунни несла на плече кинокамеру. Другой нёс ярко-жёлтый пластиковый стул. Для меня.

Великий момент наступил. Мы с Хварлген вместе подошли к столу. Когда она взяла чашу, я заметил, что Тень от её рук переместилась к центру. Она двигалась волнообразным движением, которое одновременно отталкивало и притягивало мой взгляд.

Хварлген поставила чашу на пол перед стулом.

— Начнём, — сказала она, нажимая на видеомагнитофон, который она держала на коленях. Кинокамера заработала, когда я снял штаны поверх ботинок и стоял там голый под туникой. На стене было 9:46 по Гринвичу (время Хьюстона/Хоуболта).

Мне стало страшно. Я почувствовал себя неловко. Хуже того, я чувствовал себя нелепо, особенно с юными лунни — юношами и девушками, сидящими на пустой кровати и наблюдавшими за мной.

— Ну, майор, пожалуйста, не стоит беспокоиться, — сказала Хварлген. — Женщины привыкли к тому, что им втыкают и суют между ног. Мужчины могут иногда с этим смириться. Садитесь!

Я сел; моя задница чувствовала холод жёлтого пластика. Хварлген молча раздвинула мои колени и поставил миску между моих ног, затем откатилась назад к изголовью кровати доктора Кима под магнолию. В одной руке я сжимал карандаш, в другой — бумагу. Хварлген и доктор Ким объяснили, что произойдёт, но это всё равно было шоком. Тень переместилась — изогнулась — из чаши, потекла вверх между моих ног и исчезла в моей заднице.

Я зачарованно наблюдал. Я не испытывал ни страха, ни ужаса. Не было никакого «чувства» как такового; это действительно было похоже на тень. Из скромности я прикрыл себя туникой; но я понял, как только Тень оказалась внутри меня, потому что…

В комнате появился кто-то ещё. Он стоял в другом конце комнаты, недалеко от изножья кровати доктора Кима. Он был не совсем плотным и не совсем полноразмерным, и он мерцал, как плохая лампочка; но я сразу понял, «кто» же это был.

Это был я.

Я слегка пошевелил рукой, чтобы посмотреть, пошевелит ли он своей, как зеркальное отражение, но он этого не сделал. Он мерцал и с каждым мерцанием становился то больше, то меньше, либо и то, и другое вместе. Не было никакой системы отсчёта; не было никакого способа оценить его размер. Было почему-то очень понятно, что он или оно не был в комнате с нами; не занимал то место. От этого у меня волосы на затылке встали дыбом, и, судя по ощутимой тишине в комнате, у всех остальных тоже.

Мы видели привидение.

Наконец заговорила Хварлген.

— Кто ты такой?

Ответа не последовало.

Я снова попытался пошевелить рукой, но Тень (ибо я уже так обозначил для себя изображение) не реагировал ни на одно из моих движений. Каким-то образом от этого стало лучше; будто я смотрел фильм о себе, а не о своём отражении. Но это был старый фильм; я выглядел моложе. А когда я посмотрел немного в сторону, изображение исчезло.

— Кто ты? — снова спросила Хварлген; это было скорее утверждение, чем вопрос. «Он», «оно» — Тень — начал мелькать всё быстрее и быстрее, и я внезапно почувствовал тошноту в животе.

Я согнулся, меня чуть не вырвало; я прикрыл рот, а затем попытался прицелиться в миску у подножия стула. Но это не имело значения — ничего не вышло, хотя я видел, что Тень вернулась обратно в чашу.

Я встряхнул руками и осмотрел их; они были чистыми.

Привидение исчезло.

Сеанс был окончен. Хварлген пристально смотрела на меня. Я посмотрел на часы: было 9:54. Всё продолжалось шесть минут.

Блокнот и карандаш лежали на полу там, где я их уронил. Блокнот был пуст.