Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– Как я и обещал, – сказал он деликатно, – у тебя, Кон-стан-тин, есть пара часов, чтобы проститься со своим кораблем. – На его смуглое лицо набежала тень. – Я обещал также бутылку доброго вина, которую припрятал Мадон. Однако, по моим сведениям, он вылакал ее вчера с Белоцветовым и… гм… со своим двойником.

– Они проникли к тому в отсек номер два?! – удивился Кратов.

– Нет, – сказал Татор со смущением. – Но отправили ему… как это раньше называлось… передачу. Выяснилось, что у Мадона было припрятано две бутылки емкостью один литр каждая.

– Что ж, – сказал Кратов. – Принципы гуманизма никто не отменял.

4

В каюте Стаса он задержался ненадолго. Стас, помнится, никогда не был барахольщиком, обходился лишь самым насущным. Ничего рассчитанного на долгосрочное употребление в тот рейс он не взял. Стены были пусты. Халат и полотенце в шкафчике, судя по ярлыкам, входили в бортовой комплект. Промерзший мемограф с полочки в изголовье перекочевал в нижний отсек маленького, похожего на ходячую тумбочку кибера на гравигенном приводе. Проницательный Феликс Грин прислал его Кратову на подмогу. Теперь кибер неотступно тащился по пятам, исполняя обязанности мобильного сейфа и, возможно, ненавязчивого охранителя.

Зато вещи Рашиды заняли целых два отсека. И когда только она успела обустроиться?.. Кратов просто сгреб все обнаруженное в каюте пестрое тряпье в охапку и утрамбовал не церемонясь. На свободное пространство отправились не утратившие блеска от времени и неважных условий содержания цацки. Поверх всего легла графия, где были запечатлены Милан Креатор, седой, элегантно небритый, горделивый, и худая остроглазая девочка-подросток с копной черных волос, уже тогда выглядевшая весьма заносчиво. Графия не пережила испытаний и умерла. Теперь это была всего лишь плоская картинка с ненатуральными красками.

Посреди каюты Пазура стояла нераспакованная клетчатая сумка на древней застежке-липучке. Наверное, на Земле остался хотя бы кто-то, кому можно было бы вернуть эту сумку. Ее Кратов без затей приторочил к киберу сзади.

Такая же походная сумка, только поновее и поярче, ждала и в его каюте. Кратову и сейчас не составляло труда припомнить ее нехитрое содержимое. Набор юношеских пустяков, что когда-то казались важными. Разобрать сумку он предполагал в номере на базе «Антарес», в ожидании обратного рейса. Не довелось.

Он не испытывал тех чувств, на какие рассчитывал. Ни жгучей ностальгии по прошедшей юности, ни разочарования. Так мог бы чувствовать себя смотритель музея, освобождающий пространство от старых экспонатов под новую экспозицию. Рассудительная, деловитая опустошенность в душе. И летучая тумбочка за спиной, доверху набитая давно никому не нужным хламом.

Идея посидеть в кресле с бокалом вина теперь казалась ему комическим недоразумением.

Забрать все, что хранило следы человеческого присутствия в мертвой коробке. Выпотрошить ее и убраться.

Как и советовал тахамаук. На то он и пребывал в ранге советника.

Кстати, что он еще успел насоветовать? «Не суйте нос куда не следует. Это вам не нужно».

– Феликс, – позвал Кратов, стоя посреди коридора.

– Консул, – живо откликнулся тот.

– Отзовите своего психопомпа.

– Простите?

– Не знаете, кто такой психопомп?

– Я гуманитарий по первому образованию и знаю, что это проводник душ в царство Аида. Но ваша метафора показалась мне слишком смелой. Кто отважится назвать генерального фрахтователя бестелесной душой?! Я отзову кибера, хотя мне это не нравится. Не понимаю, чем вам не по вкусу его общество. Шума не производит, приглядывает, при случае способен выполнить оборонительные функции. Не люблю, знаете, сюрпризов, особенно внезапных. Всякий сюрприз должен быть хорошо подготовлен и заранее согласован с целевой аудиторией…

– Просто оставьте меня одного.

Помолчав, Феликс Грин вдруг сообщил:

– Всадники удалились. Верно, убедились в чистоте наших намерений. Когда я отзову кибера, вы действительно останетесь один на поверхности планеты.

– Как раз то, что мне сейчас необходимо.

– Надеюсь, вы понимаете, что делаете, Консул.

Кибер крутнулся вокруг оси, словно бы в недоумении, а затем приподнялся над полом чуть выше обычного и устремился к открытому грузовому люку. Кратов проводил его взглядом, немного беспокоясь о сумках, но, кажется, все обошлось.

«Куда я не успел еще сунуть свой любопытный нос?»

Ах, да, центральный пост.

Темный овал в конце коридора.

«Что я могу здесь найти такого, о чем мне не нужно знать?»

В прошлый раз он задержался на пороге. Но теперь был полон решимости заглянуть внутрь.

Темно и пусто. Мертвые экраны, мертвая главная панель. Четыре кресла в ряд. Скафандры высшей защиты, за какой-то надобностью в них разложенные.

– Свет, – приказал Кратов, неожиданно для самого себя шепотом.

И запоздало вспомнил, что предыдущая попытка оживить системы центрального поста ничем не увенчалась.

Ему пришлось подойти ближе и присмотреться.

«Не суйте нос куда не следует. Это вам не нужно», – говорил советник Кьейтр Кьейрхида.

«Я навечно распростился с весельем, когда прошел через пустой, мертвый корабль на центральный пост. Я был там – один», – говорил Стас Ертаулов.

«Он и тебя называл мертвецом, Кратов», – говорила Рашида.

Все они сказали правду.

5

– Побывали на центральном посту? – спросил Мадон.

Фальшивый Мадон, искусная подделка, неотличимая от оригинала. Подменыш. В его голосе звучали не присущие подлинному Мадону сочувственные нотки. Он стоял, привалившись к стене коридора, покойно сложив руки на груди, и лицо его, наполовину скрытое дыхательной маской, было печально. Без скафандра, без перчаток, в одной лишь теплой куртке и толстых стеганых штанах, наверняка позаимствованных из необъятных запасов Феликса Грина.

Кратов молчал. Он сидел на полу, обхватив голову руками. Воплощение слабости, закованной в броню. Ему хотелось забиться в укромный уголок, чтобы никто не смел потревожить, не долетал бы ни один звук и по возможности притушили бы свет. Залезть в скорлупу, там затаиться, успокоиться, собраться с мыслями и что-то для себя решить после того, что он увидел.

Он только что ответил Грину, что с ним все в порядке.

Черта с два он был в порядке.

– Испытание не для слабых натур, – продолжал подменыш без тени иронии.

– Люди в креслах… они настоящие?

– Почему вы спрашиваете меня? Меня, кого сами недавно уличили в поддельности?

– Здесь некого больше спросить.

– Они настоящие.

– Тогда я ненастоящий? – спросил Кратов, поражаясь тому, как жалко звучат эти слова. – Я настоящий погиб в 125 году, и все мы погибли, а наше место заняли копии?

– Это такие условности! – поморщился подменыш. – Копия, оригинал… В креслах те, кем вы были двадцать лет назад. К этому моменту так или иначе в вас нынешнем от вас двадцатилетней давности не осталось бы и следа. Обновление клеточной структуры живого организма никто не отменял. – Он вдруг отклеился от стенки, сделал несколько шагов и опустился на пол рядом с Кратовым. – Что сказал вам Виктор Сафаров о своих ощущениях? Вернее, вторая копия Сафарова, которая сейчас живет в его доме с его матерью? А что сказала ваша матушка, когда вы вернулись из того рейса? Что сказал ваш брат, ваши друзья? Что отметили все биометрические тесты, которые вы с тех пор проходили многократно и с самой высокой степенью детализации? Среагировал ли на ваше присутствие хотя бы один защитный контур?

Кратов дернул плечом, словно бы отметая все эти доводы как ничего не значащие. Слова доносились до него, будто сквозь ватную перину, теряя внятность и смысл. Он и не старался вникать. Потому что прямо сейчас с отчаянием утопающего цеплялся за всплывавшие из омутов памяти соломинки давних воспоминаний. Младенчество… детство… юность… Как узнать, истинные ли это воспоминания или кое-как склеенные из подвернувшихся осколков подделки? Что вообще осталось в его жизни подлинного, а что фальшивого? Особенно в момент, когда утешительные фразы произносит двойник реально и неплохо, кстати, существующего в этом мире человека. Такой же двойник, как и он сам.