Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– Консул, – проговорил он почему-то шепотом. – Я не хочу туда идти.

– Стоило бы сказать вам: будьте мужчиной, – фыркнул Кратов. – Но я и сам не уверен, как повел бы себя в вашем положении. – Он положил руку Мадону на плечо и сообщил заговорщицким тоном: – Если что, я вас прикрою.

Мадон зажмурился и помотал головой.

– Но почему, почему это происходит именно со мной? – спросил он трагическим тоном. – Почему не с этим долдоном Санти? Не с вами, наконец?!

– Зато будет о чем вспомнить, – утешил его Кратов.

– Хорошо, – упавшим голосом сказал Мадон и глубоко вздохнул. – Хорошо… Помните, вы обещали прикрыть.

Рука об руку они вошли в кают-компанию, где в сборе были уже все. И фальшивый Мадон, Мадон-дубль, подменыш неизвестного генезиса тоже был здесь. Сидел в уголке, спокойно развалясь в кресле, не обращая внимания на пространство отчуждения вокруг себя и с пристальным вниманием изучая ногти. Обряжен он был в один из тонких кашемировых джемперов из гардероба Мадона-прим, с белыми рыбками на лиловом фоне, в выходные серые брюки со стрелкой и белые сандалии на босу ногу. При виде вошедших он прервал свое занятие и вопросил с некоторым даже негодованием:

– Что происходит, Консул? К чему этот балаган? – Его взгляд упал на помертвевшего от дурных предчувствий Мадона. – Merde! Где вы подцепили моего двойника?!

2

Вот уже довольно продолжительное время в кают-компании творилось сущее непотребство.

Два Мадона, неотличимые, как гомозиготные близнецы, бешено орали друг на друга, брызжа слюной и потрясая конечностями в опасной близости от багровых физиономий, в выражениях себя не стесняли, словом – вели себя предосудительно. Относительно безобидные «Merdeux!» быстро тускнели на фоне испепеляющих «Je t'emerde!.. Baise-toi!.. Ferme labouche!..» [24]

Феликс Грин, не до конца еще изживший рефлексы главного по кораблю, с озабоченным лицом убирал подальше от скандалистов тяжелые предметы и зорко следил, чтобы в ход не пошла мебель.

Брандт по своему обычаю подпирал стену и нервически зевал.

Доктор Мурашов взирал на происходящее с громадным познавательным интересом и даже что-то помечал в блокнотике.

Белоцветов, не скрывая, веселился и временами бесстыдно ржал.

Татор же болезненно морщился при особенно резких звуках, от вмешательства благоразумно воздерживался и лишь изредка бросал в сторону Кратова укоризненные взгляды в том смысле, что-де не пора ли прекратить это постыдное зрелище, которое менее всего служит укреплению психологического климата на борту когда-то славного, а ныне черт знает во что превращенного десантно-исследовательского транспорта «Тавискарон», да и просто не красит всякое сколько-нибудь представительное человеческое сообщество.

Когда цвет физиономий обоих Мадонов сделался неотличим от джемпера с рыбками, Кратов звучно приложил ладонью по столешнице.

– Достаточно, – сказал он звучно.

– Он украл мои вещи! – по инерции продолжал Мадон в синем. – Мой любимый джемпер! Теперь мне придется его сжечь!..

– Это ничто в сравнении с попытками какого-то проходимца украсть мою жизнь! – парировал Мадон в лиловом.

– Canaille!

– Enfant de pute!

– Достаточно, nique votre mére! [25]

Установившаяся в кают-компании тишина показалась благословением небес. Мадоны, тяжко дыша, разбрелись по дальним углам, откуда обменивались ненавидящими взглядами. Тот, что был в летной форме, оказался поблизости от пищеблока и воспользовался случаем, чтобы нацедить себе до краев высокий стакан минералки. «Я тоже хочу», – буркнул Мадон в джемпере. Бормоча под нос, что, мол, если переводить бортовые ресурсы на всякую нежить, то можно и ноги протянуть, Мадон в синем наполнил другой стакан и с отвращением толкнул его через весь стол в направлении недруга.

– Господа, – звучно возгласил Татор. – Теперь, когда мы вдоволь насладились детским утренником с непристойностями, предлагаю принять некое конструктивное решение.

Белоцветов, не сдержавшись, прыснул в кулак.

– Простите, командор, – сказал он, порозовев. – Но что тут решать? Сделаем анализ крови, биопсию… что там у вас обычно принято, док?

– Еще можно аутопсию, – кротко подсказал Мурашов.

– Но ведь это, кажется… – неуверенно начал Татор.

– Вскрытие, – кивнул Мурашов.

– Вот-вот, – с воодушевлением подхватил Белоцветов. – И сразу выясним, кто есть кто. Иными словами, «вскоре пришло мне на ум, что то, может статься, адские духи, кои, приняв сию личину, таким бездельническим скаканием и обезьянством глумятся надо всем родом человеческим». [26]

– Спасибо, – сказал Мадон дрожащим от обиды голосом.

– «Я молодой человек без всяких средств, – не запозднился Белоцветов, – ничего не могу предложить вам, кроме сердца». [27]

– Санти, – сказал Татор укоризненно. – Прошу вас, не зарывайтесь.

– Честное слово, мастер, – сказал Белоцветов, оправдываясь. – Давно я не видывал такой развлекухи! Так и подмывает спросить: можно я оставлю себе обоих?!

– Можно, – ответил Татор, сохраняя каменное выражение лица. – Если они готовы поделить вознаграждение.

– Черта с два! – немедленно вскричал Мадон в синем. – Я трудился, не покладая рук, рисковал жизнью, уворачивался от обстрела взбесившегося тектона, и вдруг из снежной тундры выползает какой-то прохвост и пытается отнять мои энекты!..

– А ничего, что это мои энекты? – взвился Мадон в лиловом. – Что это я подставлял свою задницу на Тетре, удирал от афтершоков на Амрите, отбивался от вражеской техники здесь, на Таргете?!

– Генетический тест! – заорал синий Мадон. – Любой сложности, вплоть до вскрытия… если, конечно, потом вы умело меня залатаете, док…

– Хотел бы охладить ваш пыл, друзья, – пасмурным голосом сказал Мурашов. – Ведь я уже делал кое-какие тесты. И у меня плохие новости.

– Для кого? – встрепенулся лиловый Мадон.

– Для обоих, – сказал Мурашов. – На том уровне чувствительности, что имеется у аппаратуры на борту «Тавискарона», провести между вами различия на молекулярном уровне не представляется возможным.

– Merde! – рявкнул синий Мадон. – Но ведь есть же еще эмо-фон! Не хотите же вы сказать, что у меня с этим жалким дубликатом одинаковый эмо-фон…

– У меня новости хуже прежних, – проронил Мурашов, пряча взгляд. – Видите ли, коллеги… вы, верно, путаете эмо-фон с психоэмом. Ведь что такое индивидуальный эмоциональный фон? Всего лишь сочетание слабых электромагнитных колебаний, условно отражающее переживаемый неким субъектом спектр сложно организованных эмоций. Что дает счастливую возможность людям со специальной подготовкой, вроде нас с вами, интерпретировать означенный спектр с известной долей достоверности. Никаких маркеров уникальности там нет. Это как клавиши рояля: два разных виртуоза способны сыграть на них один и тот же этюд, не исказив ни ноты и внушив стороннему уху иллюзию тождества. Dispeream, [28] да я встречал высших приматов, у которых эмо-фон был сложнее, чем у половины Европейской лиги футбола! Иное дело психоэм, сочетание эмоционального спектра с индивидуальными психологическими характеристиками, он также содержит отпечаток морфогенетической природы организма и уникален для всякого мыслящего существа.

– Что в свое время дало повод исследователям, столкнувшимся с маскерами, отказать им в разумности, – кивнул Кратов. – И сильно запутало нас.

– Отлично, – обрадовался Белоцветов. – Теперь мы знаем, как уличить самозванца.

– И с этим человеком я годами делил кров и стол?! – вскричал лиловый.

– Тебе не удастся сбить моего друга с толку! – огрызнулся синий.

– Так о чем это я, – сказал Мурашов смущенно. – У нас нет аппаратуры для сканирования психоэма. Никому как-то в голову не пришло, что вдруг возникнет необходимость отделять агнцев от козлищ.