Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович

На протяжении двадцати лет он расставался с Землей, чтобы провести какое-то время под чужими солнцами и лунами. Все эти двадцать лет он возвращался на Землю.

И, как обнаружилось, всякий раз делал это через другие ворота…

Впрочем, таких «ворот» хватало.

Взять, к примеру, суперсовременный орбитальный город «Магеллан» с его пятьюстами причалами, сотней телескопических шлюзов и тремя доками. И без единой живой души обслуживающего технического персонала: всем заправляли когитры, оснащенные бесконечным спектром самовоспроизводящихся и самосовершенствующихся эффекторов, и, как обнаружилось к неудовольствию антропоцентристов, неплохо справлялись, притом власть над человечеством захватить не стремились. Своей пестротой, толкотней и постоянной готовностью к рискованным развлечениям «Магеллан» напоминал Кратову стольный град Тритою, что на планете Эльдорадо. По его коридорам-улочкам можно было блуждать неделями и всякий раз находить нечто новое… В один из визитов Кратов набрел на антикварную лавчонку, где его ждал раритетный томик старояпонских поэм. (Упоминания о таковых отсутствовали даже во Всемирном инфобанке! Кратов заподозрил было подделку, искусную имитацию, мастеров на все руки хватало во все времена, но нет – великий Имамура во благовремении подтвердил подлинность и объяснил, как такое стало возможным: то была «кинсё», возбраненная книга, что-то там было связано с запредельной для великой эпохи Хэйан фривольностью стихов, что-то задевало честь императора Сэйва и всех принцев сразу, ввиду чего возымел место высочайший запрет на воспроизведение, – каковой запрет, конечно же, ни к чему не мог привести с большей легкостью, как к возникновению тайных, передаваемых из рук в руки списков, – так что лишь в середине XX века некий Тору Сунадзука по прозвищу Моносавагасии, что означало «горлопан», отважился издать легендарную «кинсё» за свой счет в собственной типографии крайне ограниченным тиражом, но изобильных лавров не снискал – тысячелетней давности утехи юных принцев мало кого уже могли поразить и шокировать, – после чего вскорости разорился и бесследно сгинул в притонах, а накатившая чуть позже эра безбумажных технологий своим крылом сей раритет уже не осенила… Честное слово, вспоминать и рассуждать об этой книговинке Кратов мог, кажется, часами!) Увы, год спустя заветной лавочки Кратов уже не сыскал, а взамен угодил в злачное место, где шумно и разнообразно гуляла бог весть каким ветром сюда занесенная компания туристов-виавов…

Другие ворота: грузопассажирский космопорт «Марко Поло», со стороны поразительно напоминающий каким-то чудом заброшенную в космос средневековую крепость. Сие мрачноватое сооружение особенно облюбовали для себя звездоходы и патрульники. Отсюда он, Кратов, зеленым растерянным юнцом ушел в плоддеры. И сюда же вернулся спустя шесть лет совершенно взрослым, хмурым мужиком, без каких-либо иллюзий на свой счет и на счет всей остальной Галактики. Иллюзии, конечно же, вернулись, да и пасмурное мироощущение рассеялось, но для этого потребовались академические закоулочки Сан-Марино, море хорошего светлого пива, два незавершенных романа с прекраснейшими женщинами и несколько лет работы ксенологом сначала на Лутхеоне, что само по себе было довольно весело, а потом на Охазгеоне, где было безмерно веселее.

Разумеется, если из неких высших соображений требовался самый основательный карантин (что, по счастью, выпадало крайне редко, например – после Сарагонды), тогда приходилось делать остановку на лунной базе «Нил Армстронг». В перерывах между тестами и процедурами Кратов имел возможность обследовать на шарокате близлежащие кратеры в надежде отыскать редкий по красоте камешек или чудом проскользнувший мимо загребущих лап туристов и вольных сталкеров обломок старой ракеты. А если не окажется поблизости сторонних глаз – то и какой-нибудь след мифических селенитов, в которых никто не верил, коих существование представлялось совершенно невозможным, и даже, за давностью лет и набившей оскомину аргументацией, никем всерьез не обсуждалось, но продолжали искать, стыдливо морщась и посмеиваясь над собственной наивностью. А затем, отбыв положенный срок под присмотром бдительных медиков, он садился в простой рейсовый трамп и спустя пять-шесть часов уже бодро вышагивал по зеленой травке в сторону ближайшей стоянки гравитров.

Мелкие станции, лаборатории, маяки вроде каких-нибудь «Полюсов» или «Аргусов», настоящее имя которым – легион, даже не заслуживали упоминания. Что о них говорить? Причалил… поставил транспортное средство на ремонт и обслуживание… плюхнулся в свободный «челнок»… возможно даже, принадлежащий компании «Пан-Солар»… ступил на зеленую травку и забыл. И на кого стремились походить стюардессы той поры, тоже забыл бесповоротно.

С появлением же Рыбы-Кита необходимость в перевалочных пунктах на пороге Земли для Кратова и вовсе отпала. Биотехн был одинаково хорош что в межзвездном эфире, что в газовых оболочках, и повредить озоновому слою своими теплыми лоснящимися боками никак не мог. Так что никаким экологическим контролем не возбранялось перенестись сразу на задний двор маминого дома.

И все же добрых два десятка лет судьба уводила его прочь от Старой Базы.

Кратов стоял в пустом коридоре, рассеянно озираясь. Позади него была чудовищная бронированная дверь западного шлюза, которую, как представлялось, даже не поменяли с той памятной поры. Пространство впереди шагов на сто залито было приглушенным красноватым светом. Дальше все таяло в плотном сумраке. Пол под ногами слегка подрагивал, и, сдавалось, за минувшие годы вибрация стала гораздо ощутимее.

…У этой космической развалины был собственный, ничем неискоренимый запах. Сложная смесь горелого металла, подплавленного архаичного пластика и еще какой-то неясной химии…

Оказывается, он еще помнил запах Старой Базы.

«Хорошо: вот я снова здесь. Скрывается ли в том некий смысл? Что это – завершение какого-то этапа в моей жизни или начало нового цикла? Полагается ли мне с помпой отпраздновать это событие? Или, наоборот, тихонько сесть где-нибудь в уголке, прямо на пол, и поразмыслить над свершившимся?» Он задумчиво поскреб подбородок. «Вот бы залучить сюда Рашиду и Стаса. Тем более что Стас, как мне известно, сильно пошел на поправку… Уж втроем-то мы решили бы, как следует отнестись к тому ошеломляющему обстоятельству, что я снова должен буду отправиться в дальнее путешествие со Старой Базы. Но что во сто крат удивительнее: среди реалий этого путешествия опять фигурируют и „гиппогриф“, бортовой индекс „пятьсот-пятьсот“, и его загадочный груз… И, вполне возможно, мы сделали бы это за столиком в ресторане „Ангел-Эхо“… буде здесь сохранился еще ресторан с таким названием.

Не так чтобы совсем уж к месту… и эту горелую вонь трудно назвать ароматом… но мое душевное состояние подмечено довольно верно. И сейчас я желал бы произнести вслух эти строки или какие-то иные, приличествующие моменту, возвышенные слова».

Едва только он открыл рот, чтобы разрушить наконец тягостную тишину, как за изгибом коридора впереди, нарастая с каждым мгновением, возникло эхо энергичных шагов.

– …задница! – грянуло из полумрака.

Кто-то глумливо загоготал, окончательно сводя на нет величие момента.

Вначале, оживленно переговариваясь на ходу, появилась неразлучная парочка – Белоцветов и Мадон, блондин и брюнет, большой и маленький, веселый и желчный, воплощенные единство и борьба противоположностей – инженеры с «Тавискарона».

Затем неспешно обрисовался огромный, невозмутимый и самодостаточный, как египетский сфинкс, второй навигатор Ян Брандт – его нижняя челюсть совершала размеренные жевательные движения в одном наперед заданном ритме.

Все они уже встречались на Земле, при оформлении фрахта.