Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– Кратов, дай мне руку, пока я не разревелась, – сказала Марси и немедленно залилась слезами.

Двери расступились, пропуская доктора Лаланда, сестру Шанталь и еще двух незнакомых сестричек, молодых, бессловесных и немного сонных.

– Дома или у нас, в клинике? – деловито осведомился доктор Лаланд.

Громадный, с черными усами вразлет, мощные руки, словно окорока, но, что удивительно, длиннопалые, бархатный голос… Обычно Марси таяла от его голоса и комплиментов, но сейчас была слишком занята своим внутренним миром, чтобы обращать внимание на что-либо вовне.

– А можно дома? – жалобно спросила она, хлюпая носом.

– Да хоть на лужайке. Если с нее убрать всю технику. Но разумнее будет перейти в спальню. Сейчас мы доставим вас в постель.

– Я сам, – сказал Кратов и взял Марси на руки.

Та молчала, словно бы стараясь скрыть от него какую-то важную мысль, и лишь печально вздыхала.

Из спальни Кратова сразу же вытеснили, и какое-то время он бесцельно слонялся по пустым пространствам дома, нервически пытаясь привести в порядок то, что давно уже было в идеальном порядке. Наконец он сел в темном конце коридора прямо на пол, зажмурился и сцепил пальцы на затылке. «Пусть все будет хорошо. Пусть все будет хорошо…» На короткий миг он увидел себя со стороны, сидящего в молитвенной позе, возносящего просьбы к небесам. Это было смешно и бессмысленно. Он немедленно встал, и тут же в дверях спальни возникла одна из сестричек.

– Мсье, мадам Дармон хочет держать вас за руку.

Бормоча: «Да-да, конечно…», он кинулся в спальню.

Марси, бледная, заплаканная, окутанная чем-то перистым, воздушным и розовым, походила на громадное кремовое пирожное и выглядела нелепо и трогательно.

– Вы готовы, мсье? – отрывисто спросил доктор Лаланд.

– Нет, – сказал Кратов перехваченным голосом. – А должен?

– Честный ответ настоящего мужчины! – засмеялся доктор.

Из розового кокона возникла тонкая дрожащая лапка Марси, и Кратов схватился за нее, как утопающий за соломинку. Их пальцы с силой переплелись.

– Только посмей сбежать, – прошептала Марси.

– Скорее я умру, – попытался отшутиться он и немедленно почувствовал, что действительно умирает.

Стены гостиной поплыли и закружились. Сестра Шанталь с доведенной до автоматизма расторопностью сунула ему под нос палочку с острым цветочным ароматом. Вращение чудесным образом прекратилось, панические мысли отступили и растаяли среди ночных теней.

– Марси, mon petit chéri, от вас потребуется некоторое усилие, – сказал доктор. – Я сосчитаю до пяти, и вы…

– Пять, – ясным голосом сказала Марси, и гостиную огласил детский плач.

Сестренки слаженно орудовали в розовых лепестках.

– Ого! – сказал доктор Лаланд, уважительно смеясь. – Мадам Дармон, вы и вправду были совершенно готовы стать мамой!

Кратов ни на секунду не закрывал глаз, но в какой-то момент перестал видеть происходящее. Теперь зрение к нему вернулось. Сестра Шанталь приняла на растянутую в руках пелеринку что-то темное, влажное и чрезвычайно недовольное своим новым положением, закутала на манер конвертика и вопросительно поглядела на доктора Лаланда.

– Мне-мне-мне! – слабым голосом потребовала Марси.

Она прижала младенца к груди, как хрупкое и бесценное сокровище, и возмущенное хныканье моментально прекратилось.

– Прекрасное дитя! – сказал доктор Лаланд с неподдельным чувством. – Столь же прекрасное, как и мать. Ничего более восхитительного я не видел. Мои поздравления, мадам Дармон. В гостиной вас будут ждать цветы.

Кратов, чувствуя себя опустошенным, без единой мысли в голове, словно это ему пришлось только что лежать в розовом коконе, отошел и безвольно привалился к стене.

– Вы уже придумали имя? – спросил доктор Лаланд, уступая место сестренкам, сноровисто скатывавшим перистую субстанцию в плотные тючки. – Конечно же, нет… Идемте, мсье, я налью вам выпить.

Кратов последовал за ним в гостиную беспрекословно и безвольно, как утенок за взрослой уткой. Там и вправду стояла белая ваза с букетом орхидей.

– Скоро здесь соберутся родные, – разглагольствовал доктор, копаясь в баре. – Мамы, папы, тетушки, дядюшки… друзья и подруги. Мой вам совет: не позволяйте им оттеснить себя.

В рюмке оказался коньяк, который добавил тепла, но не уверенности.

– Кратов! – позвала Марси из спальни.

Она сидела в подушках, в обычном своем розовом халате с капюшоном, осунувшаяся, встрепанная, непривычно худая и необыкновенно серьезная. Сестра Шанталь осушала ее лицо кружевными салфетками.

– Ты не мог бы подержать Иветту, пока я прихожу в себя?

Кратов принял невесомое сокровище из рук в руки (сокровище сердито засопело, но смолчало и только с потешной угрозой гримасничало маленьким красным личиком). Марси откинулась на подушки и моментально уснула.

– Сестра Шанталь пробудет в доме до тех пор, пока вы не перестанете в ней нуждаться, – сказал доктор Лаланд. – А мы вас покидаем. Я заеду вечером, но это будет скорее визит вежливости. Еще раз поздравляю, мой дорогой друг, и добро пожаловать во взрослую жизнь.

Он похлопал Кратова по плечу и, сопровождаемый выводком сестричек, удалился.

Сестра Шанталь бесшумно, как привидение, хлопотала вокруг постели со спящей Марси. Поправила покрывало, задернула шторы, поставила на прикроватную тумбу маленькую статуэтку Девы Марии. На вопросительный взгляд Кратова ответила:

– Я тоже нерелигиозна, мсье. Но такова традиция. А еще это генератор гармонического излучения. Малютка будет чувствовать себя в покое и безопасности. – Подумав, добавила: – Обе малютки. Теперь передайте ангелочка мне и ступайте отдыхать.

Все еще оглохший и одеревеневший, Кратов вышел в гостиную. На его шее тотчас же повисла мадам Амели Дармон-Тиссеран, златовласая джинсовая девочка лет шестидесяти. Мсье Поль Дармон, прямой, поджарый, во всем клетчатом, в непременной бабочке, стоял в некотором отдалении с наполненной рюмкой наотлет. Мама тоже была здесь, она сидела на краешке дивана и выглядела совершенно потерянной.

– Так скоро, Костик! – промолвила она. – Мы даже не успели ничего приготовить…

– Вы хотели сказать: не успели приготовиться стать бабушкой, мадам Ольга? – уточнил папа Дармон, всегда славившийся шутками сомнительного качества.

– Мы можем взглянуть? – заговорщицки спросила мама Дармон. – Не шуметь, не радоваться, только взглянуть? Одним глазком, мой дорогой?

Кратов не успел прояснить, как они все… мамы, папы… узнали, и ответить в том смысле, что отчего бы и нет.

Входная дверь распахнулась, и в дом черной кометой ворвалась Рашида.

– Кратов! – закричала она шепотом. Казалось, что с нее сыпались искры. – Как вы посмели? Без меня?! Ты негодяй! Марси, дурочка, тоже хороша… Мою девочку и без меня… Все равно я вас всех ненормально люблю!!!

3

Главное здание Академии Человека по-кошачьи выгнулось темно-серой дугой в конце неухоженной на вид и потому диковато выглядевшей аллеи. Кратов оставил свой гравитр в тени громадного, очень древнего дерева, пересек вымощенную влажными от утреннего дождя пористыми плитами площадь и, прыгая через две ступени, поднялся к центральному входу. Там его уже встречали.

– Доктор Кратов, – приветственно кивнула Шарона Терлецкая, по торжественному поводу облекшаяся в строгий брючный костюм, застегнутый под горло на все бесчисленные пуговицы. – Академия благодарит вас за согласие…

– Это я благодарен, что вы обо мне вспомнили, – небрежно возразил он и перевел взгляд на спутника Шароны, который положительно был ему знаком.

– Виктор Авидон, – поклонился долговязый, ростом не уступавший Кратову и весьма немолодой джентльмен. Его костлявое лицо, обтянутое смуглой кожей, осветилось искренним радушием, хотя запавшие глаза сохраняли печальное, несколько даже тревожное выражение. – Вообще-то я писатель. Когда у вас появятся свои дети, смею надеяться, мое имя станет для вас более узнаваемым.