Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович

– Знаете что… – все порывался Виктор.

В виде ответного шага Ирина Павловна обещала Кратову подробнее ознакомиться с предметом ксенологии и экспертной социометрии.

Виктор наконец добился слова, чтобы с похвальной откровенностью заявить, что с колонизацией Амриты прикладной генетике приходит конец, поскольку все местные растительные формы плодоносят и безболезненно скрещиваются меж собой на уровне пыльцеобмена.

– Твое садоводство, мамуля, – бушевал он, – вырождается в псевдонауку! Это астрология, мамочка! Как только все эти ананасовые огурцы, хлебобананы и лимоногруши приживутся на Земле, оно вообще тихо скончается!

С полной непредвзятостью он перекинулся на Кратова и уверил того в своем безразличии к проблемам взаимоотношений галактических цивилизаций, так как всем известно, что значительная доля ксенологических умозаключений зиждется на субъективной интерпретации образов, порождаемых в процессе информационного обмена между партнерами по контакту, а подлинных, единообразно воспринимаемых всеми причастными сторонами контактов не так уж и много, из чего проистекает ограниченность ксенологии как науки и Галактического Братства как сообщества. И вообще – неясно еще, что на самом деле нужно этим таинственным тектонам от человечества.

На это Ирина Павловна возразила, что для нее явился откровением подобный скептицизм относительно самой идеи Галактического Братства как инструмента в формировании Единого Разума Галактики – в особенности со стороны человека, еще недавно принимавшего в означенном процессе живейшее, хотя и не самое непосредственное, участие. А Кратов заметил, что, по его сведениям, все высшие растительные формы Амриты генетически совместимы, что обусловлено их происхождением, но такое явление вообще-то уникально, и нет никаких оснований ожидать адаптации амритийских фруктовых деревьев в земных условиях, тем более что аналогичные эксперименты уже проводились, правда, не на Земле и не с Амритой, но все они закончились крахом.

Затем они хором спросили Виктора, что же, по его желчному мнению, остается заслуживающего внимания в этом мире, под этими звездами и лунами.

– Борьба, – провозгласил Виктор, – но не та ее примитивная разновидность, называемая борьбой за существование, а высшая форма борьбы – познание, причем познание окружающего мира с тем, чтобы уметь использовать его слабости и управлять его силой на благо и во имя разума, и если все эти йогины утверждают непознаваемость мира и зовут к самоуглублению, то тем хуже для них, тем скорее они забредут в тупик, и положительной альтернативой всей этой раджа-йоге может служить наиболее динамичная реализация процесса познания, а именно – Звездная Разведка!..

– Так-так-так, – сказала Ирина Павловна.

– Диагноз ясен, – добавил Кратов (ему вспомнилась недавние словопрения с Палеологом).

Тут они дружно засмеялись.

После обеда Виктор попытался навести на столе порядок, и ему удалось практически все, кроме мытья посуды. Пищеблок отказывался принимать всерьез глиняную посуду и демонстративно барахлил. Виктор с досадой стукнул кулаком по причудливо инкрустированному боку агрегата и привычным движением сдернул с него переднюю панель. Присев на корточки, он влез в него обеими руками. Как видно, техника была ему не в новинку, он работал на ощупь уверенно и быстро.

– Извините, Костя, что я принужден заниматься прозой бытия вместо того, чтобы развлекать вас, – сказал он виновато. – Уверяю вас, это ненадолго.

– Помилуйте, Виктор, – отозвался Кратов. – Наблюдать за вами – самое увлекательное времяпрепровождение.

Он понял, что сморозил глупость. Однако не то до Сафарова не дошла двусмысленность фразы, не то он сознательно пропустил ее мимо ушей, но ограничился лишь тем, что сказал, ухмыльнувшись:

– Расшаркались, да?

– Угу, – кивнул Кратов с облегчением. – Давайте лучше я вас развлеку.

И он рассказал Виктору историю своего давнего посредничества в установлении контакта между разумной биомассой с планеты Уадара и расой кожновидящих ящеров-штуубро. Биомасса не сеяла, не пахала, а только мыслила, да еще исключительно абстракциями третьего порядка. Штуубро же воспринимали мир во всех его проявлениях сугубо конкретно. Иносказания, метафоры, прочие фигуры речи были им чужды, непонятны и отвратительны. Недостатком воображения грешили все известные Кратову рептилоидные расы, но штуубро, кажется, были ограничителем шкалы… Интересы двух цивилизаций пересеклись на самой Уадаре. Для биомассы это был дом родной, а для ящеров – богатейшее залегание слоистых минералов, служащих ценным сырьем для их, да и не только их, фармацевтики (и, кстати говоря, оказавшихся продуктом многовековой жизнедеятельности биомассы). Слоистые минералы подобных целительных свойств до того были обнаружены только дважды, и Галактическое Братство немедля приступило к наведению контактов между сторонами через сложное многоступенчатое посредничество. Кратов со своей группой оказался связующим звеном между самими ящерами и колонией медузообразных существ, обитавших в газовой оболочке планеты-гиганта Китальфиа XI. Медузы мыслили достаточно конкретно, хотя несколько идеализировали окружающую реальность, и образы, порождаемые их коллективным сознанием в процессе диалога, напоминали погруженный в призрачную дымку фантастический мир картин Чюрлениса. Кратову приходилось трансформировать эти зыбкие видения в недвусмысленные, четко детерминированные понятия, чтобы донести до ящеров, с их солдатской прямолинейностью. Ну, со штуубро проблем не было: как и люди, они располагали звуковой системой общения и письменностью. Ксенологическая миссия на Уадаре напоминала кунсткамеру, битком набитую воплощениями бредовых наркотических грез. Однако же контакт развивался нормально, и цель его – взаимопонимание и баланс интересов сторон – была достигнута. Постепенно все посредники были заменены формализующими лингварами, после чего две расы начали договорный процесс. Но Кратов провел на Уадаре целую неделю сверх срока в обычных, зачастую беспредметных, но увлекательных беседах с ящерами, с одной стороны, и медузами – с другой…

(Про последовавшую за этим вздрючку от Энграфа и насмешки от Руточки Скайдре он скромно умолчал.)

– Непонятно, – подал голос Виктор из металлических недр блока, забравшись туда по грудь. – То есть рассказано красиво… Но что там могло быть увлекательного?

– Вы не представляете, – мечтательно улыбнулся Кратов. – Погружаться во вселенную иных образов и мыслей, видеть знакомые картины иными глазами… Все равно что глядеть на солнце через калейдоскоп: сквозь осколки волшебного цветного стекла брезжит что-то родное, привычное. И потом – нам было приятно общество друг друга!

– И какая отсюда проистекает мораль?

– Это не мораль. Так – маленькая иллюстрация к нашей дискуссии. Взаимопонимание всегда возможно. – Он сделал небольшую паузу и прибавил: – На этом и построена вся система Галактического Братства.

Виктор с сомнением хмыкнул и снова завозился в блоке, ничего не возразив. Затем он нашарил стоявшую рядом глиняную миску и отправил ее в приемное отверстие агрегата. Что-то хрупнуло, из вентиляционного канала вылетело легкое облачко рыжей пыли.

– Ж-ж… животное, – с ненавистью сказал Сафаров и выгреб из блока черепки. – Сколько он мне доброй посуды перепортил!

– А правда, что йогины умеют летать? – неожиданно спросил Кратов.

Виктор пристально посмотрел на него.

– Правда, – сказал он медленно. – Только не каждый. Для этого нужно полностью отстраниться от реального мира, уйти в себя и захлопнуть за собой двери и окна. Далеко не всякий на такое способен. Да и не всякий отважится…

Кратов задумчиво продекламировал: