Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– Вижу, слухи о том, что вы отошли от дел и погрязли в быту, сильно преувеличены. Что ж, начинайте требовать невозможного, как вы обыкновенно и поступаете.

– Коллега Шервушарвал все еще посредничает между Федерацией и Советом тектонов?

– Надеюсь, будет отправлять эту высокую должность и впредь.

– Сейчас я перешлю вам некоторую важную информацию, которая, возможно, заинтересует тектонов.

– Гм… Кажется, не так давно вы, Костя, едва ли не пинком открывали дверь в Совет Тектонов.

– Те времена прошли, Григорий Матвеевич. После известных событий мой личный код для связи с Колючим Снегом Пустых Вершин аннулирован. Я больше не избранный, не отмеченный… я обычный человек, такой, как все. Не скрою, меня мое новое положение устраивает.

Завершив все дела, он свернул экран, недолго посидел за столом, уставившись в пустую стену, которую с самого первого дня намеревался увешать яркими и поучительными картинами. Будет еще время… Затем поднялся и вышел из кабинета, оставив дверь открытой на случай, если какой-нибудь особенно своенравный кибер пренебрежет его запретом, такое случалось.

Заглянув в спальню, спросил театральным шепотом:

– Марси, mon ange, [41] ты спишь?

– Сплю, – невнятно ответила та спустя минуту. – Это ничего не значит.

13

Всю дорогу от Земли до планеты Уэркаф биотехн не переставая ворчал и жаловался. Кратова это не сильно отвлекало: он сочинял очередную главу своих тайных мемуаров о похождениях в удивительном мире тридцати двух звезд. Все бы ничего, делай он это в своем обычном стиле, сухом, сжатом, густо приправленном канцеляритом. Но нынче он поставил перед собой иную, честолюбивую задачу: облечь реальные события в оболочку вымысла, придать им сказочный облик. Он даже знал, кто непременно станет первым читателем мемуаров (насчет второго у него сохранялись еще некоторые колебания).

Уже на подлете, вывалившись из экзометрии в субсвет и оценив планетографическую ситуацию, Чудо-Юдо воспрял духом: «Солнце! Тепло! Энергия! Давай опустимся вон на том вулканическом плато, прекрасно освещенном и ровном, как игральная доска!» – «Что ты знаешь об игральных досках, Кит?..» Кратов приник к экрану, но не разглядел ничего, кроме толстого слоя дымных облаков. Впрочем, он и без того знал, какая погода ожидает их внизу. «Пятьсот с лишним градусов по Кельвину. Солнца, дружок, не будет. Вместо тепла нас ждет пекло, а я в легком комбинезоне. Пешка на игральной доске мигом обернется свечкой. Китенок, ты решил наконец от меня избавиться?» – «Хорошо. Забудем о плато. Как насчет терминатора?»

Биотехн пробил тугой облачный покров на условной границе полушарий и, раскачиваясь в восходящих газовых потоках, подобно яхте в штормовом море, пошел на снижение. Они опустились в десятке миль от терминатора, куда долетал жар открытого вулканического огня, воздух отдавал серой, а земля под ногами подрагивала и норовила ударить по пяткам. Чудо-Юдо вновь наладился было побрюзжать, но ему настрого велено было заткнуться и притвориться магматическим артефактом. В ответ прозвучало сардоническое: «Мне что, посыпать голову пеплом?»

Кратов выпрыгнул наружу, продул маску от серного смрада и огляделся. Гравитационную платформу размером с добрый роллобус, ядовито-желтую в зеленую полоску и с этническим узором вдоль корпуса, было трудно не заметить. Встречающих, впрочем, не наблюдалось. «С тобой все будет в порядке?» – встревожился Чудо-Юдо. «Это друзья», – коротко ответил Кратов, приближаясь к платформе. Когда до желто-зеленого бока оставалось несколько шагов и смутное беспокойство начало понемногу овладевать им, в броне обозначились и бесшумно разошлись створки люка, приглашающе выдвинулся пандус.

В крохотной шлюзовой камере Кратов скорее ощутил, чем увидел, присутствие экранирующих полей, сдувавших с его облачения вначале частицы внешнего мира, а затем и ненароком угнездившиеся в складках и сочленениях скафандра мельчайшие следы земной микрофлоры. Прежде чем попасть в салон, ему пришлось пронизать по меньшей мере четыре таких экрана. Он сразу вспомнил ехидным словом щадящую и, что греха таить, раздолбайскую систему внутренней биологической защиты земных открытых платформ вроде того же «архелона». Ну, так на «архелонах» никто в агрессивную биологическую среду и не суется. Впрочем, и Уэркаф, при всей его аномальности, к таковым никак не относился. Чего столь трепетно стереглись хозяева желтой платформы, Кратов не мог себе представить.

Внутреннее пространство было организовано так искусно, что выглядело едва ли не обширнее корпуса. Маленькие кресла в три ряда оставляли свободным проходы по краям и в центре. Водительского поста не было вовсе. Трое пассажиров сидели вдоль стены, четвертый стоял посреди салона, заложив руки за спину, и внимательно наблюдал, как Кратов преодолевает последнее незримое препятствие. На всех были легкие облегающие комбинезоны янтарного цвета без шлемов. Для неискушенного взора все четверо казались на одно лицо: сильно усредненный балтийский тип, одинаково светлоглазые и светловолосые. Кратов не сразу, но определил, что стоявший перед ним был старше прочих и, по-видимому, был здесь главным, а среди тех, кто продолжал сидеть в позах напряженного выжидания, присутствовала дама.

Иовуаарпы, трое мужчин и одна женщина. О такой компании Кратов в ксенологическом своем прошлом мог лишь мечтать.

Старший обратился к нему с коротким приветствием, из которого он понял лишь отдельные слова. Должно быть, это отразилось на его лице, потому что сидевший в отдалении немедля встал и переместился поближе.

– Доктор Кратов, – сказал он на прекрасном астролинге, с едва заметным благородным акцентом. – Если необходимо, я стану вашим переводчиком.

– Буду признателен. Увы, я давно не практиковался.

– Вы можете воспользоваться личным лингваром. Это нас не заденет.

Важное уточнение. Как известно, иовуаарпы обидчивы и щепетильны в вопросах, на которые люди обыкновенно и внимания не обращают.

Командор Дин Дилайт, первый иовуаарп и, к слову, первый инопланетный разведчик, встреченный Кратовым в жизни, помнится, был непрошибаем, как крепостная стена. Он был прекрасно кондиционирован для выживания в насмешливом и порой циничном человеческом окружении.

В отличие от тех же виавов, иовуаарпы никак не обнаруживают своего расположения к собеседнику. Они кажутся равнодушными, почти недружелюбными. Предложение помощи, сделанное в первые мгновения знакомства, выглядело вынужденным актом: должны же собеседники хотя бы как-то понимать друг друга.

Дилайт всегда был готов поддержать и помочь. Хотя не удерживался при этом от иронических комментариев. Что на самом деле творилось у него на душе, знал только он сам.

– Благодарю, – сухо сказал Кратов. – Сочту за честь пользоваться вашими услугами, поскольку лингваром я нынче не озаботился.

Добровольный переводчик молча приложил ладонь к груди.

– Отлично, – сказал Кратов. И немедленно перешел на открытый диалект метаязыка иовуаарпов, которым они пользовались во внешнем мире. – Я здесь затем, чтобы прояснить все недоразумения, вызванные событиями, с недавнего времени происходящими на планете, известной как «Двуглавый крылатый дракон с одной головой в огне и другой во мраке».

– Финрволинауэркаф, – эхом отозвался переводчик. – Кажется, мои услуги окажутся невостребованы.

Старший, с отчетливой укоризной на чеканном лике, покачал головой.

– Вы любите сюрпризы, доктор Кратов, – сказал он.

– Уточним, – сказал тот. – Я люблю получать сюрпризы. Преподносить же избегаю. У меня специфическое чувство юмора.

– В случае с этим миром у вас получилось.

– И что же? Это приятный сюрприз или обескураживающий?

– Мы пока не определились.

Главная прелесть общения с иовуаарпами заключалась в том, что не нужно было хитрить, выстраивать сложные многозначные периоды и обильно замусоривать свою речь дипломатическим воляпюком. Метаязык, которым они пользовались, хотя бы даже в виде диалекта, сам по себе предполагал несколько смысловых этажей всякого высказывания. «Мысль изреченная есть ложь», писал Федор Тютчев. В случае с иовуаарпами эта максима звучала бы иначе: мысль изреченная есть древо смыслов. Легкости понимания данное обстоятельство не прибавляло, но превращало любую беседу в интеллектуальный турнир, ценой выхода из которого для обычного ксенолога-человека становилась затяжная семантическая абстиненция. Кратов был готов к игре словами и смыслами. Тот факт, что сами иовуаарпы сознательно уклонились от привычного для них стиля коммуницирования и приняли открытый диалект, хотя не обязаны были это делать, и был их ответным сюрпризом.