Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– Инара, – сказала женщина. – Кажется, на Земле есть такое имя. И никаких смысловых искажений. Быть может, нам всем пора задуматься об институте имен уменьшительных, господа?

– Да, в этом вопросе человечество подает прекрасный пример экономии фонетических усилий, – сказал специалист по гуманоидам. – Ктип – звучит симпатично, и хотя в моем случае изначальный смысл имени практически утрачен, я готов с этим примириться.

– Избавьте меня от своих ономастических экзерсисов! – вскинулся Лафрирфидон.

– Лаф! – сказала Инара с нескрываемым весельем. – Не удивлюсь, если в многообразии человеческих языков этому обрубку найдется смысловой аналог.

– И окажетесь правы, – сказал Кратов. – В английском языке есть слово «laugh», что означает «смех». В румынском и, скажем македонском языках ему соответствуют значения «пустопорожняя болтовня», а в голландском же вообще не светит ничего приличного: трус, пошляк, фрик…

– Я ожидал чего-то подобного, – сердито сказал Лафрирфидон. – Поэтому оставьте в покое мое имя!

– Принято, – не без облегчения сказал Кратов. – Со своей стороны, не стану возражать против обращения «Консул». Меня многие так зовут. Итак, вы сочли, что я слабыми своими силами столкнул лавину?

– И не в первый раз, – сказал Стаф. – До нас доходили отголоски ваших галактических похождений. Но до недавней поры они не вторгались в сферу интересов цивилизации Эаириэавуунс. Передав в Совет Тектонов информацию о планете Финрволинауэркаф в связи с проектом «Белая Цитадель», вы ускорили ход событий.

– Это же очевидно, – сказал Лафрирфидон, хмурясь. – Мы кропотливо и осторожно выстраивали отношения с этносом Аафемт. Разрабатывали программы внедрения позитивных идеологий. Внедряли ксенологическую агентуру на ключевые посты в иерархических структурах здешнего социума. Вы хотя бы представляете себе всю сложность задачи?

– Вполне, – уверенно сказал Кратов. – И даже участвовал однажды в подобном проекте, хотя и опосредованно.

– Если вы о Светлых Эхайнах, то пример неудачный.

– Еще бы! Ведь аафемты с вами не воюют. Им вообще плевать на происходящее за пределами их маленького сплоченного сообщества.

– И потому в нашем распоряжении был неограниченный ресурс времени. Пока не пришли вы со своей идеей использовать планету…

– По ее прямому назначению, – напомнил Кратов. – Звездолеты должны летать, разве нет?

– Без угрозы благополучию экипажа, – не уступал Лафрирфидон.

– Но цивилизация Аафемт – не экипаж. Это скорее пассажиры, по воле случая дорвавшиеся до штурвала.

– И они чувствовали себя неплохо. В меру своих представлений о комфорте.

– Пока не пришел я и все испортил, – усмехаясь, произнес Кратов.

– Именно так, Консул, – воинственно подтвердил Лафрирфидон.

– И это было опрометчиво, – добавил Ктип осуждающе. – Необдуманно и впопыхах.

– Да, – легко признал Кратов. – Именно так и обстояли дела. Но я не мог ждать, пока тектоны построят свой звездолет. Это могло занять вечность. Тектонам некуда торопиться. Иное дело я.

– Эгоцентризм, – сказал Стаф с укоризной, – есть одна из неприятнейших черт человеческой личности.

– До того времени, когда люди избавятся от эгоцентризма, я точно не доживу.

– Добавим сюда наклонности к неоправданному риску, – сказал Лафрирфидон. – Особенно когда рисковать приходится чужими жизнями, а не своей.

– Здесь нам не в чем упрекнуть Консула, – неожиданно возразила Инара. – Он побывал в самом сердце культуры Аафемт, тогда как мы с вами, коллега Стаф, коллега Ктип и коллега… э-э… Лаф, только-только ступили на эту планету, а сейчас сидим в уютной кабине, строим из себя всеведущих гуру и пытаемся ему пенять.

– И он доставил Галактическому Братству «длинное сообщение», – примирительно напомнил Ктип.

– Ценю вашу доброжелательность, – сказал Кратов, – но я здесь, я еще жив и в состоянии за себя постоять. Никакой нет нужды говорить обо мне в третьем лице, как о… гм… о существе.

– Наберитесь терпения, Консул, – сказал Стаф благодушно. – Мы всего лишь беседуем.

– И мы уже почти на месте, – добавила Инара.

– На самом деле мы вам благодарны, – проникновенно сказал Стаф.

– Вот как! – поразился Кратов.

Во всяком случае, сделал вид, что поразился.

Он неплохо представлял обычаи этой забавной расы. Иовуаарпы обожают ворчать и сетовать на несправедливое устройство мироздания. Хлебом их не корми, а дай повоспитывать тех, кого они определили на роль меньших братьев. А еще они без ума от теорий заговора и шпионских игр, полагают себя непревзойденными мастерами конспирации, старательно рядятся в чужие одежды, натягивают чужие личины, тайно суют свои носы в предупредительно распахнутые двери, похищают документы, что хранятся в открытом доступе в Глобали, и смертельно огорчаются, будучи ненароком разоблачены. Ненароком – потому что любое гуманоидное сообщество прекрасно осведомлено о маленьких слабостях больших пижонов и всевозможно подыгрывает иовуаарпам в их заблуждениях; но иной раз прокалывается или перегибает палку, поскольку означенные большие пижоны остро чувствуют фальшь в словах и поведении. Присутствие иовуаарпа, ведущего разведывательную игру, налагает на его окружение высокую ответственность: не выдать себя, не совершить роковых ошибок, не порушить чужих иллюзий и не ранить ничьих чувств. Конспирация навыворот.

А еще иовуаарпы страдают общим для высокоразвитых цивилизаций недугом: ненавидят признавать собственные ошибки. Здесь они в одной компании с тахамауками и нкианхами (виавы не в счет, они во всех выборках статистическая погрешность). Что не значит, будто они станут упорствовать в своих заблуждениях до неприличия.

– Да, благодарны, – подтвердил Стаф. – Мы наивно полагали, что впереди у нас вечность. Никто не спешил. Перемены в общественном укладе аафемтов происходили спокойно, расчетливо, методично. И это затянулось бы еще лет эдак на триста. И все это время наши несчастные братья по крови швыряли бы свои жизни на алтарь безумия. Помнить об этом было невыносимо, но беспрестанная боль вызывала привыкание. Наверное, в конце концов мы примирились бы с осознанием того, что есть задачи, которые нельзя решить одним махом, вырвав страницу из задачника.

– И тут являетесь вы, – сказала Инара, – и объявляете нам цейтнот.

– Не вы сами, конечно, – уточнил Ктип. – Инициатором ускоренных перемен выступил Совет Тектонов. Но первоисточник даже не пытался сохранить свою тайну.

– Ваш разговор с послом Иффанеганом, – напомнил Лафрирфидон.

– Вы могли отказать Совету, – сказал Кратов.

– Могли, – согласился Лафрирфидон. – Но не стали. Терпеть и дальше болезненное разделение одной расы?! Ни за что. Кто знает, что случится через сто лет? Или двести? Вдруг произойдет смена этического канона? Вдруг мы, подобно людям, утвердимся в собственной исключительности, научимся двойным стандартам и уговорим себя оставить аафемтов наедине с их безумием? Объявим их огненный культ традицией, требующей уважения… Нужна была сильная мотивация. И нам ее предъявили.

– Культура Аафемт возвращается в материнское лоно, – торжественно произнес Стаф. – Это происходит здесь и сейчас.

– Как вам удалось их убедить? – спросил Кратов.

– Никак. Мы ставим их перед фактом. И когда они осознают свое новое положение, мы вступим в переговоры с позиции старшего брата в единой семье.

Кратов с сомнением покачал головой.

– И эти существа упрекали меня в неоправданном риске! – сказал он.

– Есть болезни и есть болезни, – промолвил Стаф значительным голосом. – Нельзя лечить прогреванием то, что требует иссечения.

– Ваш внезапный энтузиазм настораживает, – не удержался от иронии Кратов.

– Вы подняли эту волну, – сказала Инара, бледно улыбаясь. – Кстати, мы уже прибыли.

14

Платформа поднялась на гребень холма и замерла, нависая над пустотой почти на треть корпуса. Первым вышел Стафранигремпф, затем последовали Кратов и Инаннаргита, после некоторой заминки к ним присоединились остальные. Теперь они стояли на вершине холма, как на сторожевой башне замка, а внизу лежала широкая и плоская, словно столешница, долина. Ноги по щиколотку тонули в угольно-черном пепле, тот же самый вулканический пепел бархатным ковром устилал и долину. Горная гряда на багрово подсвеченном горизонте затянута была дымным маревом. Торчавший в самом ее центре одинокий пик драконьим клыком впивался в темные небеса. Над долиной тяжко ползли серые тучи, просвинцованные, с густым синим подбоем. Рассеянная синева превращала весь ландшафт, не знавший прямого солнечного света, в сюрреалистическую картину больного воображения. Все здешние обитатели были психически нездоровы, их безумие передавалось этому миру, а уж он как умел заражал своей паранойей сторонних зрителей.