Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– Вы хотели это видеть, – негромко сказала Инара. – И мы хотели, чтобы вы это видели.

По долине с сомнамбулической медлительностью ползла живая река в оторочке взбаламученного пепла. Иногда она распадалась на ручейки и отдельные капли. Это были люди. Существа, до невероятия похожие на людей. Присмотревшись, можно было различить металлизированные плащи Серебряных Змей, жреческие одеяния Осязающих Мрак, но преобладали грубые рубища голытьбы. Над людским потоком висели клубки призрачного света. От них лица и кожа бредущих приобретали нехороший мертвенный оттенок. На всем протяжении потока через равные промежутки стояли иовуаарпы в скафандрах. Временами они вклинивались в поток и, не церемонясь, выдергивали из него детей. Никто не сопротивлялся, не протестовал. Эти действия никак не препятствовали движению. В конце долины лежал на массивных опорах громадный транспортный корабль в форме тарелки. «Летающее блюдце, – подумал Кратов. – Теперь эта быличка поселится и в другом фольклоре». В борту тарелки темнел разверстый люк, туда вливалась живая река. Зрелище было сюрреалистичным, как босховская картина, и таким же пугающим. Было в нем что-то доисторическое. Сверхновый Исход… Аафемты двигались медленно, тяжело, с обреченностью автоматов. Казалось, они спят на ходу.

– Так и есть, – вполголоса подтвердил Стаф. – Долина находится в перекрестье гипногенераторов. Те, кого вы приняли за иовуаарпов в скафандрах, на самом деле киборги. Их задача поднимать упавших и забирать детей, от младенцев до подростков включительно. Детская психика более пластична. Они будут воспитываться отдельно. Вы видите последнее поколение аафемтов, Консул. Их дети будут уже иовуаарпами. Это не геноцид, это реассимиляция. Отщепившийся ручей не истаял в пустоши, а вернулся к реке.

– Мы можем сколько угодно уважать чужие правила и традиции, – сказал Лафрирфидон, – кроме тех, что ведут к саморазрушению и деградации. Мы не принимаем упреков. Мы имеем право так поступать. Несмотря ни на что, мы одна раса.

– Что с ними будет? – спросил Кратов отчего-то шепотом.

– В один корабль вмещается пять тысяч живых душ, – пояснил Стаф. – Когда он заполнится, с орбиты опустится новый. И так рейс за рейсом. Челночное движение. Они проснутся в раю. Как удачно, что один из наших миров до сих пор не освоен и там существуют архипелаги девственной природы.

– И тот мир определенно не космический корабль, – добавила Инара. – Мы убедились.

– Мы заберем отсюда всех живых существ, – заявил Стаф. – Даже шестилапых драконов.

– Тотальная разумность, – усмехнулся Кратов. – А как же Мерцальники?

– Плазмоиды, – уточнила Инара. – Но ведь они неразумны. Это эффекторы внутренних систем корабля, как и прочие обитатели подземных пустот. Что-то удастся приспособить к нуждам проекта, а чем-то придется пренебречь. Например, плазмоидами.

– Они казались вполне разумными, – сказал Кратов сконфуженно. – Я даже пытался вступить с ними в контакт.

– Наверное, не преуспели, – усмехнулся Лафрирфидон.

– Увы мне, – вынужден был признать Кратов.

Они вновь погрузились в платформу и проехали несколько миль вдоль долины, к истокам живой реки. Из колоссальной, бездонной на вид черной воронки возникали тесным строем новые и новые фигуры…

Внезапно прямо на глазах поток обмелел и скоро вовсе пресекся.

– Что-то случилось? – спросил Кратов, крутя головой.

– Сейчас увидите, – загадочно сказал Стаф.

Над краем воронки из темноты поднялись две чудовищных конечности, заканчивавшиеся хищно согнутыми пальцами. Хваталища заякорились за грунт, лапы напряглись, из воронки взметнулось громадное туловище, закованное в тускло блестевшие доспехи.

– Инженер, – сказал Стаф с замиранием в голосе. – Один из тех, кто возвращает планете сущность звездолета.

Инженер, огромный, как утес, утвердился на краю воронки и застыл, совершенно утратив сходство с живым существом. Единственный глаз его тускло светился кроваво-красным. Да и был ли он живым?

– Это форруэлалим, – рассеивая сомнения, сказал Ктип, специалист по гуманоидам, хранивший до поры безучастное молчание. – Разумная раса из центральных областей Млечного Пути. Они настоящие великаны. Но управлять звездолетом будут существа, каких вы, Консул, никогда не видели. И они несомненно находятся за пределами всякого воображения, даже нашего, а иовуаарпы повидали немало. Это тагонаранны, обитатели газового гиганта Тэйлтирр. Они соразмерны самой планете. Раньше она была послушна воле полутора миллионов аафемтов. Теперь ее подчинят себе пять колоссов.

Кратов вдруг испытал болезненное чувство, как будто его здесь и сейчас лишали чего-то важного, невосполнимого.

– Как долго продлится эвакуация? – спросил он, дабы отвлечь самого себя от тягостных мыслей.

– Собственно, мы почти закончили, – сказал Стаф. – Через несколько декад планета Финрволинауэркаф полностью утратит статус обитаемого мира, имя ее станет достоянием истории.

– Благодаря вам, Консул, – промолвила Инара с непонятной интонацией. – Вы ощущаете гордость?

– Неудачная шутка, – проворчал Кратов.

– Никто и не шутит, – возразила Инара. – Я бы на вашем месте гордилась.

– Давайте поменяемся местами, – сказал Кратов мрачновато.

15

«Дом! – радовался Чудо-Юдо. – Милый дом!»

Если бы биотехн обладал голосом, он бы пел.

Они были на искусственной планете Сфазис. В месте под сакраментальным названием Парадиз, в представительстве Федерации планет Солнца при Галактическом Братстве.

Аккуратные пряничные домики под крышами из разноцветной черепицы, без видимого порядка разбросанные посреди буйной зелени. Диковатые водоемы, чьи поросшие камышом берега весьма располагали к философическим размышлениям о судьбах вселенной, а большие ласковые рыбы брали корм прямо из рук. Бесконечная тишина и душевная гармония. Рукотворный райский уголок, изумрудный осколок Земли в мозаике чужих миров.

Выбравшись из китовьего чрева, Кратов немедленно угодил в объятия друзей. Первым его обстоятельно обтискал Фред Гунганг, громадный, грузный и седой, как медведь Балу. Затем настала очередь Михаила Бурцева, чьего присутствия здесь не ожидал никто, в том числе, по-видимому, и он сам. Жан Батист Рошар ограничился приветственным помаванием ладонью издали: с ним Кратов говорил и виделся чаще других. Григорий Матвеевич Энграф возложил руки Кратову на плечи и несколько раз деликатно встряхнул, заглядывая в глаза.

– Не верится, – сказал он. – Истинно говорю я вам, не верится, что вы вернулись, Костя.

– Это не окончательно, – смутился тот.

– Ну, никто и не питал иллюзий. Мы все понимаем, период реадаптации может занять время.

Едва только он отошел, как на шее Кратова повисла Руточка Скайдре, любвеобильная и неувядаемо ослепительная.

Они сидели за столом посреди лужайки, над ними трепетал синий полог земных небес, шумела листва древесных крон. Пес Полкан лежал в некотором отделении, поглядывая на Кратова с явным осуждением за неоправданно долгое отсутствие.

– А где же Мавка? – вспомнил Кратов.

– Мавка покинула нас прошлой осенью, – сказала Руточка и опечалилась.

– Никто не вечен, увы, – сочувственно сказал Энграф. – Мы подумываем найти старине Полкану новую подругу, но он пока не готов. Он все еще грустит. Мы все грустим.

«Никто не вечен, – подумал Кратов. – Это о людях. Я видел гибель товарищей, но никто из тех, кого я знаю, не умер еще от старости. Просто не пришло время. Пазур не в счет, он умер от великой тоски. Вдруг выясняется, что наши звери тоже умирают. Внезапно для нас. Раньше, чем ожидалось. Казалось, они будут всегда. Я грущу вместе с вами».

Он молча отсалютовал бокалом в небеса.

– Почему вы не спросите, как ваше дело? – выжидательно осведомился Энграф.

– А как мое дело? – немедленно спросил Кратов.

– Договоренность достигнута, – объявил Григорий Матвеевич торжественным голосом. – Нынче же вечером вас примет тектон. Это жест беспрецедентного уважения. Не могу себе представить, за какие ваши выдающиеся деяния.