Чужая мечта
Глава 1
Последний выдох, первый вздох
Казалось бы — жизнь только начала налаживаться. Полгода назад Антон получил диплом, заочно закончил политех. На работе его сразу же повысили — только диплома и ждали, зарплата стала заметно выше. С девушкой еще съехался, они вместе откладывали на отпуск. И вот, наконец-то, состоялась его первая заграничная поездка, первый полет на самолете… и первая авиакатастрофа.
Он был уверен, что не выживет. Самолет точно падал, в салоне дым, и это не взлет или посадка — они были в середине полета, при падении с такой высоты нереально выжить. Антон отключился раньше, чем что-то почувствовал…
Его либо прямо из салона выкрали инопланетяне, либо у него очень крутой ангел-хранитель. Последнее было бы предпочтительнее, потому что инопланетяне будут опыты ставить… наверное. Это к тому, что Антон отчетливо понимал, что жив. Лицо болит, руке холодно, правая нога чешется. И рядом люди разговаривают. Он лежал молча, будто реально был мертв, потому что открывать глаза было страшно. Пока не видно, где он и с кем, можно подумать, что он проспал самолет. А незнакомая речь рядом — это у соседей телевизор работает. Но через пару мгновений он начал понимать, о чем говорят люди рядом с ним.
— Вы мне предлагаете сделать вид, что ваш сын не избил моего внука⁈ Вам деньги последние мозги из головы вынесли⁈ У вашего сына проблемы с агрессией. Отмажете его сейчас — через пять лет будете уже в зале суда рыдать и говорить, что он хороший мальчик!
Антону словно длинную иглу в голову всадили — воспоминания пронеслись перед глазами так быстро, что он в ужасе открыл глаза. Мозг запоздало обрабатывал информацию, выдавая ее короткими порциями. Это голос хальбе. То есть дедушки. А кричит он на родителей пабо Ёну… то есть, идиота Ёну, который в школе решил доказать свою правоту кулаками и налетел на Хару. И рядом не было Тэюна, который обычно защищал…
Картинки сменяли друг друга со страшной скоростью, и Антон не выдержал, обхватил руками голову, пытаясь остановить этот поток воспоминаний, причинявших ему физическую боль.
— Хару-я! — раздался совсем рядом голос женщины. — Мой мальчик очнулся. Тише вы, петухи крикливые!
Все разом замолчали, но лучше не стало. Воспоминания все еще мелькали перед глазами. Хару — это его имя. А женщина рядом — его бабушка. Они родители его отца, живут вместе с ним… в Сеуле… в Южной Корее…
— Лучше бы инопланетяне, — вслух и по-русски сказал он.
Получилось, правда, что-то неразборчивое.
— Айгу-у-у! — с долей ужаса в голосе протянула женщина. — Чагия, иди к врачу, бабулин Хару бредит.
[*Чагия — дорогой/дорогая, так обычно обращаются друг к другу супруги.*]
Бабулин Хару — это ласковое обращение. Прежний владелец тела бесился, когда его так называли. Возмущение понятно, потому что это максимально детский вариант, практически, как если бы его называли Антосик. В двадцать пять это уже можно воспринимать с иронией — чем бы бабуля не тешилась, лишь бы кормила вкусно — но для семнадцатилетнего пацана это трагедия, конечно. Он бы тоже в свои семнадцать бесился, назови его Антосиком.
Дед вышел из палаты, а бабушка обвинительно ткнула пальцем в мужчину, рядом с которым стоял Ёну.
— А вы нам за все заплатите!
Мужчина поклонился:
— Еще раз простите, мы оплатим все счета…
— Счета они оплатят… конечно, оплатят, — ворчала она, подходя ближе к Антону, — Бабулин Хару такой красивый мальчик, а ему столько синяков наставили. Не умеете вы детей воспитывать!
Последнее она снова выкрикнула в лицо мужчине и тот снова поклонился, извиняясь. Ёну продолжал стоять и выглядел скорее обиженно, чем виновато. Словно не понимал, что эта вспышка подростковой ярости сулит ему действительно большие проблемы: это в дорамах можно незаметно избить одноклассника, а в реальном мире повсюду камеры…
Антон в ужасе прикрыл глаза: почему он все это знает? Какие дорамы? Какие одноклассники? Когда он вообще начал понимать корейский?
Врач пришел очень быстро:
— Что происходит? Вам больно? — обратился он к Антону.
— Б-болит голова, — осторожно выдохнул он.
Был странный диссонанс — корейские слова звучали вроде и непривычно, но произносились легко.
Врач начал задавать кучу уточняющих вопросов — где болит, как болит, на сколько баллов болит. Антон отвечал словно на автомате, умудрившись в таком состоянии еще и выдать, что голова у него болеть начала из-за того, что он словно вспомнил — кем ему приходятся люди вокруг него.
— Вы помните свой адрес? — внезапно спросил врач.
— А-а-а… эмм… нет? — неуверенно произнес Антон.
Свой прежний адрес-то он помнил, а вот адрес этого тела сам собой в голове не возник.
— Мы получили результаты анализов, я посмотрел снимки МРТ, — заговорил врач. — Сильное сотрясение мозга, отек в затылочной части… судя по всему — частичная амнезия. При сильной травме мозга память может возвращаться рывками. Память, скорее всего, полностью вернется, когда вы приедете домой. Отек — это серьезно, нужно соблюдать осторожность, но ваша травма не угрожает жизни, все будет хорошо.
— А лицо? — обеспокоенно спросила бабушка.
— Ничего не сломано, нет порезов, только ссадины. Это не моя компетенция, но, скорее всего, будет достаточно заживляющего крема, шрамов не останется.
Бабушка облегченно вздохнула. У Антона в голове появилось странное ощущение диссонанса: ей только что сказали, что у внука отек мозга и частичная амнезия, а она радуется тому, что шрамов на лице не останется. Но при этом внутри него самого тоже возникло чувство облегчения от того, что с внешностью все в порядке. Словно отсутствие шрамов на смазливом лице важнее нормального функционирования мозга.
Обдумать это получилось не сразу. Сначала врач задавал вопросы и давал указания: нельзя заниматься спортом, резко вставать и резко садиться, желательно не ездить на скоростных лифтах, не летать на самолете… последнее указание вызвало дрожь по всему телу: снова садиться в самолет не хотелось… боязнь летать — очень крутая фобия для практически острова, конечно… может, само пройдет?
Монолог врача прервало появление женщины — красивая кореянка двигалась очень уверенно, хотя выглядела мило, будто старшеклассница. При ее появлении все еще стоящий в палате Ёну заметно стушевался.
— Простите, — низко поклонилась женщина, — Я была на операции, не могла сразу приехать. Я — мама Ёну.
— Вы врач? — уточнил врач Антона.
— Пластический хирург, — спокойно пояснила она.
А потом повернулась к Ёну, который под взглядом матери даже скукожился. Кажется, в его семье главный вовсе не отец.
— Это всё твое воспитание, — почти прошипела мама Ёну, — «Мальчикам нужно больше свободы! Будешь им помыкать, вырастет маменькин сынок» Доволен теперь? А ты что стоишь? По земле кататься должен, чтобы тебе судимость не влепили! Ну-ка — поклон!
— Ну ма-а-ам!
— Айщ! — замахнулась женщина, — Отправлю в деревню, к чопумо! Будешь землю обрабатывать, туда и с судимостью берут! Поклон!
Чопумо — это бабушка с дедушкой. А ее «поклон» звучало примерно как «упал, отжался». Ёну тут же рухнул в поклон чоль — это настолько глубокий поклон, что больше похоже на позу молящегося. Его родители тоже поклонились, но уже стоя, достаточно низко:
— Прошу простить нас за то, что плохо воспитали сына, — говорила мама Ёну. — Мы очень виноваты.
Антон даже понимал, почему эта женщина так старательно извиняется и так ругает сына за драку. Дело не только в том, что ей реально стыдно за сына, хотя это и не исключено. Просто скандал навредит ей больше всех в семье. Если она пластический хирург, то сплетни ей не нужны. Даже если эти сплетни не касаются ее профессиональных обязанностей.
— Вы хотите, чтобы мы не писали заявление, — тяжело вздохнула бабушка.
— Еще раз простите, — мама Ёну, едва разогнувшись, снова поклонилась, — Я понимаю, что прошу многого. И хочу предложить компромисс. Вы сейчас получите свидетельство, чтобы у вас были доказательства того, что Ёну… совершил плохой поступок. Я клянусь, что сделаю все, чтобы подобное больше не повторилось. Но, если он хоть чем-то обидит вашего внука, вы сможете наказать его по закону позднее, и я смиренно это приму.
