Червь 3 (СИ) - Лагутин Антон

Мою маску! Просто заебись!

Закончив раздавать обязанности налево и на право, Эдгарс вышел из кабинета с сияющим лицом. Таких довольных стариков надо еще поискать. Всех напряг работой!

Я с минуты постоял, рассматривая то нож, то голову, стоящую на столе в прямоугольнике солнечного света, вываливающегося из окна напротив.

— Садись, — вдруг прервал молчание Ал.

Он вскакивает со стула и перемещается к торцу стола. Рукой указывает мне на свой стул, намекая на лучшее рабочее место в мире. Как мило. Я хотел поломаться, набить себе цену, изобразить ломучую целочку, которая никогда в жизни не раздвинет свои бледные ножки перед потным мужиком, но купюры крупным номиналом и грубая мужская сила работают безотказно…

Пришлось плюхнуться на твёрдый стул и уставиться на Ала.

— Спасибо! — сказал я, подмигнув пареньку.

— Ты с ножиком умеешь обращаться?

— С этой зубочисткой? — я крутанул ножик в ладони, спорол им воздух, пару раз пырнул воображаемую цель, а потом просто сказал: — Нет.

— Я так и понял.

Какой же он серьёзный, пиздец!

Непостижимо!

Ал обходит стол, встаёт напротив меня. Берёт в руки отрубленную голову. И бросает в меня! Вот сука! Я ж охерел! Но реакция не подвела. Я схватил её как баскетбольный мяч, даже ножик не обронил.

— Ты какого хрена делаешь? — я был максимально возмущен!

— Ничего страшного…

— А если повредим…

— Ты ничего там не повредишь.

И действительно. Этой каменной башке хрен чего будет, даже если скинуть её с крыши небоскрёба. Даже если она прошьёт дыру в крыше автомобиля. Пробьёт асфальт и попадёт прямиком под мчащийся ей на встречу поезд метрополитена.

— Разверни голову к себе лицом, — говорит Ал.

Тем временем он выложил квадратные кусочки кожи на столе на манер игральных карт. Рядом с ним уже лежал кусок брони; судя по всему — это будущий нагрудник. Ал берёт кусок кожи, подкладывает его впритык к краю другого куска и с помощью кабаньего волоска соединяет их между собой. Муторный процесс, но работа есть работа. Пока Ал отрезает ножиком излишек волос, торчащих во все стороны, я кладу ладони на лысую башку, что лежит у меня на коленях. На ощупь — бетонная стена. Прохладная и шершавая, оставляющая на коже еле заметную крошку. Я разворачиваю голову, утыкая её затылком себе в ноги, прямо на кожаный фартук. Смотрю на Ала, ожидая дальнейших инструкций. Я особо не стремлюсь запороть столь ценный экспонат. Хотя мне очень любопытно: если я запорю его — нам обоим дадут пиздюлей?

Словно услышав мои мысли Ал говорит:

— Найди в ящике кисточку. Тонкую.

Заглядываю в ящик. В глубине, прижавшись к боковой стеночке, среди различного хлама, лежали кисти. Ага, вижу. Это точно она — самая тонкая. Тоньше нет.

Ал одобряюще кивает головой.

— Тебе нужно срезать лицо, — он так спокойно говорит это, словно каждый день срезает по нескольку десятку лиц. — Макни кисть в бутылочке и нарисуй вот такой овал на лице… — Ал тыкает указательный палец себе в лоб и начинает вести его к щеке, рисуя овал. Палец прошёл под подбородком, переместился на противоположную щёку и вернулся в точки, с которой и стартанул. Ничего сложно. Именно так я себе и представлял эту работёнку.

Макаю кисточку. С конца капает на стол. Подношу влажный хвостик ко лбу валяющейся у меня на коленях голове. Когда первые ворсинки только касаются сухой кожи, жидкость быстро разбегается по трещинам, рисуя серую точку. Никогда не замечал за собой перфекциониста, но только вообразив себе как кисть будет криво плыть по сухой коже, оставляя за собой волнистую линию, я напрягся. Как ни крути, но я всегда топил за результат. Это не на ровном столе рисовать, ведя карандашом по белой бумаге. Нет, тут придётся изгаляться, проявить смекалку. Кстати, а вот и решение моего рабочего психоза!

Рядом с коробкой лежит моя маска. Я быстро прикинул хуй к носу, и придумал. Беру маску и кладу на лицо своего мёртвого другана. Легла неплотно, но надавив на неё с силой, села как влитая. Конечно, что-то где-то хрустнуло… а по херу. Оценив мою смекалку, Ал задёрнул бровку. И уже не спускал с меня глаз, наблюдая за всем, что я делаю. Смотрел, как я рисовал овал, обводя контур маски. Смотрел, как я взял нож. А дальше начал смеяться, видя, как у меня что-то пошло не так. Я двигал кончиком ножа у той самой серой точки, но приступить к делу так и не мог. Не мог решиться. Плёвое дело, а вот запороть было страшно. Все же, когда за тобой наблюдают — совсем не те ощущения. У тебя забирают свободу. Свободу действий. Свободу движений. Бесит!

— Попробуй начать со щёк, — говори Ал, — там кожа мягче. И поторопись, жидкость быстро высыхает.

Уперев маску в лицо, я прикладываю кончик лезвия к щеке, прямо на серую полосу от жидкости. Давлю. Нож мягко входит в кожу, как в тухлый арбуз, и упирается в кость. Я больше ничего не успел сделать, как Ал снова лезет ко мне со своими советами.

— Не надо резать, это тебе не хлеб. Веди лезвие по контуру, края должны быть ровными.

И то верно.

Когда я закончил, когда ровный овал замкнулся, я убираю маску. Лицо моего мёртвого друга оставалось непоколебимым, но только теперь отчётливо были видны контуры начала дальнейшей работы.

Теперь всё ровно.

Теперь всё по размерам.

Главное — не обосраться.

Ал смотрит и одобряюще кивает головой. В ответ я скорчил самодовольное лицо и кивнул ему в ответ. Он подходит ко мне.

— Дай мне нож, — просит Ал, вынимая из кармана кусок рваной тряпки.

Он протянул мне свободную руку. В раскрывшуюся ладонь я вложил ножик. Ал всё делал аккуратно. Было видно, как он экономил секретную жидкость, стряхивая жалкие капли на кусок ветоши. Убедившись, что на тряпке достаточно жижи, он принялся натирать лезвие. Медленно, постоянно крутя нож у носа. Что-то пристально рассматривал. Подставлял нож под прямоугольник света, всматривался, и снова принимался натирать. Проведя еще пару раз по лезвию тряпкой, и сдунув застрявшие в трещинах ворсинки, Ал остановился.

Я забрал ножик из протянутой ладони. Теперь он выглядел более презентабельным. Гладкий, блестящий, как будто эпоксидной смолой заполнили все трещины и щели. Я решил полюбопытствовать:

— Что это за жидкость?

— Я не знаю. Мне не докладывали, — Ал присаживается на колени возле меня, обхватывает отрубленную голову руками. — Надо торопиться, жидкость сейчас высохнет.

— Ты так сильно переживаешь, что она может высохнуть, — я вставляю лезвие в разрез на щеке, оттопыриваю край кожи и начинаю срезать лицо, рубя лицевые мышцы.

— Да, ты права, — говорит Ал. — С каждым днём мне выдают всё меньше и меньше, пугая тем, что оно может и вовсе закончиться.

Лезвие под кожей шурует прям как раскалённый паяльник. Я вставляю лезвие и веду его от себя.

Вставляю и веду.

Срезаю сантиметр за сантиметром, то задевая кость, то упираясь кончиком в глазницу. Вот отделилась щека. Освободил нижнюю челюсть. Когда мы перемещаемся на другую сторону лица, Ал говорит:

— Если жидкость закончится, я не смогу закончить доспех в срок. Меня просто не будут отпускать домой! Мне придётся сидеть здесь сутки напролёт, проделывая отверстия в этой коже своими силами. Стуча молотком весь день. Я не смогу…

Нытик, бля!

Ал говорит:

— Жидкость размягчает кожу «Труперсов». Она быстро впитывается, разливаясь по трещинам, тем самым делая её уязвимой для нашего оружия.

— А почему бы не смазать этой жижей обычное оружие, из стали?

— Давай я тебе лучше покажу.

Он берет со стола обычный стальной ножик. Сбрызгивает на тряпку пару капель и быстро натирает лезвие.

— Теперь смотри, — говорит Ал, поднося нож к голове Дрюни. — Держи голову…

Я только и успел надавить, как кончик лезвия ударил в висок, чуть не выбив голову из моих рук. Ал отвёл руку. Я посмотрел на место удара: ничего не обычного, всё в том же виде, как и было ранее. Нож не оставил даже царапины. Даже крохотного скола не получилось выбить.