Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

Какая змея ее ужалила? Или она решила, что я буду жить в этой комнате одна, без детей? Полоснуло еще одно: кошмарное обещание, которое я успела услышать — сегодня должны приехать из приории за моей дочерью. Та самая девица, которая вчера пеняла мне на неубранные комнаты и которую я только что слегка приложила о стену, походя заметила, что вечером явятся от благочестивых сестер. До вечера время есть…

Но я очень неосторожно покинула дом. Больше допускать таких промахов нельзя.

— Выносить твою Парашку сил никаких нет, — сквозь зубы бросила Лариса, дергая свои жемчуга и, как ни странно, не подходя ко мне близко. Хотя, учитывая, как задорно я махала вчера канделябром, ничего странного нет. — Как ты ушла, ходила за мной и ныла. Ради Всемогущей, забирайте комнату, сами выпросили подвал, вам не угодишь!

Театрально взмахнув юбкой и жемчугами, она развернулась и собралась покинуть сцену, но отошла в сторону, пропуская мокрую и растрепанную девицу с подносом. Девица прошла мимо меня, упрямо смотря перед собой, и остановилась перед дверью моей новой комнаты.

— Прасковья, поднос забери! — скованно позвала она, и Лариса передумала уходить окончательно.

— Это что у тебя такое? — быстро подойдя к девице, прошипела она и сорвала крышку с кувшинчика. — Это кто тебе разрешил? — Крышка полетела на поднос, задела чашку, зазвенел старенький истертый фарфор, но ничего не разбилось. — Это что? Зинаида! Посуда, сливки! Кто позволил тебе?

Ларису трясло от злости, ее так и подмывало треснуть по подносу, но и чашки, и сливки были на вес золота, и моя милейшая родственница исходила на дерьмо не потому, что уличила кого-то в недозволенном, а потому, что не могла сделать кому-то хуже, не ущемив при этом себя. В двери уже маячила Парашка со своей подхалимской улыбочкой, но если вчера ее причитания меня ввели в заблуждение, то сегодня я уже осознавала, что все это чистой воды актерство и верить стоит тому, что она делает, а не говорит.

Лариса стискивала в руке теперь уже крышечку от сахарницы или чего-то похожего, и лицо ее было налито темно-красным — того и гляди, хватит удар.

Слишком… несбыточно.

— Домна сказала, что ей Прасковья велела детей накормить, Лариса Сергеевна, — сглотнула Зинаида. С хозяйкой она была робка, не то что со мной. — Со вчерашнего дня ничего не ели.

— Велела!.. Дорого же мне обходятся твои… дети, — поправилась Лариса, очевидно, вспомнив, что я недвусмысленно дала понять, какие сложности с приемом пищи ее ожидают, если она не будет держать за зубами язык.

Я смотрела на поднос — плесневелый творог, непропеченный плоский хлеб, траченные плесенью сухари. Ладно, я повременю с тем, чтобы заставить все это съесть моих благодетельниц. Парашка смогла успокоить детей, и хотя мне не нравилось, что они слышат нашу ругань, они еще малы, чтобы вникать в суть.

— А еще барыня, — ядовито добавила Зинаида, бросая на меня недобрый и крайне мстительный взгляд, — меня с ног сбила, Лариса Сергеевна. Так вот пришлось — что собрать, а что снова в кухне взять, да сливок налить заново.

Парашка, пользуясь тем, что на нее никто не смотрит, корчила мне выразительные рожи, мол, зайди, барыня, дело есть. Лариса швырнула крышечку на поднос, и на этот раз она раскололась.

— Погибели на вас нет, дармоеды! — выплюнула Лариса и, развернувшись, удалилась. Я смотрела ей вслед с какой-то безнадегой.

Проблема не в том, что мой покойный муж обязал эту мегеру взять меня под свое крылышко, это всего лишь формальность, не ограничение моих прав. Проблема в том, что мне предстоит выяснить, что у меня за права, и обозначить границы.

— Иди, иди, Зинка, иди отсель! — заворчала Парашка на девку. — Ступай, не гневи благодетельницу! Барыня, ну иди сюда, вот наказание-то!

— А… — крякнула я, но Парашке надоело ждать, она бесцеремонно втащила меня в комнату и захлопнула дверь, оставив Зинаиду с подносом в коридоре.

Дети с визгом кинулись ко мне, и я на несколько минут обо всем забыла. Вспомнила, правда, что Наташеньку сегодня будут пытаться у меня отобрать… Значит, сейчас я отправлю Парашку в подвал за купеческими дарами и узнаю у нее подробно про драгоценности, а потом, когда дети поедят, навещу золовушку в ее логове. К тому моменту, когда явятся из приории, у меня должны быть все карты на руках — и желательно украшения тоже.

— Еду забери у Зинаиды, — приказала я Парашке, прижимая к себе повисших на мне детей.

— Да что, матушка, та еда, Домна дура, да и Зинка еще дурней, — отмахнулась нянька, даже не думая высовываться в коридор. — Вона, дети творог, что ты вчера принесла, есть не стали, и молока да сливок вовсе не пьют. Как не знаешь!

Да, не знаю, иначе бы не тащила с другого конца города еще и кувшин.

— Мне купцы калачей и репы дали, — озорно подмигнула я, — и капусты кислой. Пойди щи свари.

Если ты знаешь, что такое «щи». Но Парашка знала.

— Щи! — она всплеснула руками и, наклонившись ко мне, зашептала: — Щи, барыня, я в ночи поставлю, сама видишь, благодетельница наша добра да щедра, ребятенкам хлеба черствого пожалела, чтобы он у нее в горле застрял, у гадюки. А репу, барыня, репу принесу, да медку захвачу, и орешков у меня еще немножко было. А ты устраивайся, устраивайся, не хоромы, как в батюшкином доме, но все поширьше, чем внизу-то!

Она практически испарилась, а я умиротворенно рассмеялась и потрепала детей по головам:

— Ну, рассказывайте, как вам новая комната?

Вчера я заглядывала сюда и не оценила, но Прасковья, умница, все рассчитала верно. Не самое большое помещение, это правда, но есть окно, и из него даже не дует, а почему? А потому что пока меня носило по всему городу, Парашка подоткнула ветошь в щели. Есть кровать, а прочее мы перенесем из подвала. На пол хорошо бы положить какой-то ковер, если найдем.

Грубые, старые игрушки и детские вещи уже валялись повсюду — вероятно, Парашка их притащила в первую очередь, чтобы уже никому не вступило в голову нас отсюда выселить. Я почему-то подумала, что она сперва привела сюда детей и побросала их вещи, а после уже принялась бродить за Ларисой по принципу «лучше просить прощения, чем дозволения». Я прикинула — в комнате примерно двенадцать метров, маловато для четверых, но это не каморка, как была. На теплое время года вариант, наверное, оптимальный.

И Парашке найти бы кровать, что она мучается на сундуке, в ее-то возрасте.

Я не сказала бы, что дети были голодными. Они возились, играли со своей деревянной куклой-болванкой и парой выцветших кубиков непонятно какого цвета, я стащила с кровати пыльное покрывало и кинула его на пол. Убраться не помешает, но я дождусь Парашку, выспрошу у нее про драгоценности и пойду тряси Ларису. Очень странно, что Олимпиада, зная, что у нее долги, что у нее двое детей, да и вообще зная, что ей как-то нужно существовать, отдала все ценное золовке. Да, она была полностью не приспособлена к самостоятельной жизни, но она же не умственно отсталая, в конце концов, чтобы хоть раз не взбрыкнуть и не спросить, почему золовка не продаст украшения и не купит хотя бы дров и еды малышам.

Или я слишком хорошо думаю о той, которая оставила мне в наследство лучшее, что только может быть — двоих детей?

Или наоборот, Липочка очень умело прикидывалась дурехой, и драгоценности надежно припрятаны от ушлых кредиторов. Правда, так вышло, что теперь их не выцепить никому, по доброй воле Лариса их не отдаст, но подобру я ее просить и не собираюсь. Клавдия, кстати, тоже уже покойная, говорила тому же Обрыдлову, что украшения пропали — но, опять же, это могла быть часть семейного плана по облапошиванию всех вокруг.

Парашка все не шла, меня это уже начинало злить, и, чтобы не пугать своим перекошенным лицом детей — досталось им от меня уже за эти два дня! — я тепло и счастливо улыбалась малышам и думала, что сделаю, как только получу назад хоть что-то из своих драгоценностей. Куплю детям новую одежду, потому что из своей они уже выросли, хотя бы пару новых игрушек и кроватки, пусть мне и нравится спать вместе с ними, но тесно. И съезжу посмотрю, что за ряды оставил своему сыну мой недотепа-муж.