Эволюционер из трущоб. Том 16 (СИ) - Панарин Антон

— Отпусти его, тварь! Отпусти! — ревел он, его лицо исказилось в зверином оскале, а глаза налились кровью.

В следующее мгновение острый шип пронзил спину Васи, выйдя из груди. Захрипев, парень рухнул на землю, а его глаза закатились. Из приоткрытого рта хлынула зелёная пена. Жизнь ещё одного пограничника оборвалась.

Из толпы тварей вырвалось существо ростом в три метра. Гуманоидное, но с тремя парами рук и головой без лица. Была только пасть, расколотая до ушей и полная зубов. Оно с разбега прыгнуло ногами на Петьку, ползущего прочь от сороконожки. Раздался хруст ломающихся рёбер. Кровь хлынула из рта парня, и он затих.

— Вася! Петька! Нет! — закричал Гришка, направив винтовку на великана и судорожно нажав на спусковой крючок.

Пуля попала прямо в пасть существа, пробила череп и вышла с другой стороны. Гигант пошатнулся, но не умер, а лишь с остервенением рванул вперёд. Гришка, понимая что это конец, сорвал с разгрузки сразу две гранаты. Чеки звякнули во мгле, и он заорал сорвавшимся голосом:

— Идите сюда, суки! Всех порешу!

Но Гришка забыл, что на всей заставе остались только он и дед Филимон. Острый коготь твари полоснул его по спине, разрывая плоть до костей, парень вскрикнул и едва не упал. Другая тварь вцепилась зубами в его бедро, разрывая мышцы, мальчишка заорал от боли и рухнул на землю, собираясь разжать руки и забрать с собой столько тварей сколько получится.

Левее дед Филимон всё ещё стоял, отбиваясь сразу от десятка врагов, его нож входил и выходил из плоти с пугающей частотой. Старик был в крови с головы до ног, лицо изъедено кислотой, сквозь растворившуюся щеку видны оскаленные зубы, а в глазах пылает ярость. Будто бог войны вселился в деда, каждый раз давая ему силы ещё на один удар.

Вот только и его силы были на исходе. Рванув на помощь Гришке, дед пропустил удар когтистой лапы в бок. Филимона отбросило в сторону, заставив его кувыркаться по грязи. Он рухнул на спину, с трудом дыша. Из разорванного бока текла кровь.

«Вот и всё», — подумал Филимон, глядя в затянутое тучами небо. «Прости, Михаил Константинович. Не смогли мы удержать заставу. Не смогли…»

И в этот момент воздух задрожал от безумного потока маны, возникшего из ниоткуда. По периметру заставы открылись десятки порталов, яркие круги из рун засветились в сумерках, как маяки в штормовом море.

Из порталов хлынули воины в тёмно-синих мундирах с гербом рода Архаровых. Сотни магистров. Они были изранены, но это не имело значения. Бойцы тут же ринулись в атаку с боевым кличем, их оружие сияло в сумерках.

Огненные шары взметнулись в небо и обрушились на скопление тварей. Взрывы разрывали монстров на куски, пламя пожирало плоть. Ледяные копья пронзали тела существ, пригвождая их к земле. Маги били молниями, поджаривая тварей заживо. Гвардейцы с мечами и копьями врезались в толпу монстров, рубя, коля и раскалывая черепа.

Гвардейцы Титовых тут же стали плести заклинания. Яркие вспышки сталкивались в воздухе, порождая разноцветные взрывы. Огонь против льда, молнии против камня, тьма против света. Однако среди гвардейцев Титовых были в основном аколиты, а среди Архаровцев — в основном магистры. Силы были не равны. Магов-Титовцев смяли за считанные секунды.

Твари, лишившиеся поддержки магов, в панике начали атаковать кого попало. Пропало подобие строя, никакой корординации, просто хаотичные, судорожные попытки убить хоть кого-то. Копья архаровцев пронзали убегающих монстров, мечи рубили им головы, а магия сжигала дотла. За считаные минуты поле боя превратилось в бойню, где горы трупов тварей смешались с телами павших гвардейцев Титовых.

Высокий мужчина в роскошном мундире с золотыми погонами подошёл к двум раненым пограничникам. Это был воевода Егор Егорыч, правая рука Михаила Констановича Архарова. Седой, но с огоньком в глазах и магией Ветра, кружащейся вокруг его тела.

— Жаркий вечерок выдался, да? — спросил он, склоняясь над дедом Филимоном и протягивая ему руку.

— Ага, думал, подохнем… — прохрипел старик, хватаясь за протянутую руку и с трудом поднимаясь на ноги. — Спасибо, что пришли. Ещё немного, и нас бы сожрали.

— Жаль, что мы не пришли раньше. Но лучше так, чем никак, — сказал Егорыч и жестом отдал приказ целителям, чтобы те начинали латать раны Филимона и Гришки.

Целители подбежали к раненым и начали накладывать на них исцеляющие заклинания и вливать в раны зелья регенерации. Боль начала утихать, кровотечение остановилось. Гришка смотрел на происходящее с недоверием, словно не мог поверить, что всё ещё жив.

— Вася… Сенька… Шило… Ваня… они все… — начал было Гришка, но голос его дрогнул, и по щекам покатились слёзы.

— Я знаю, сынок, — кивнул Егорыч, и его лицо помрачнело. — Мы похороним их с почестями. Они герои, защищавшие границу до последнего вздоха. Их имена будут высечены на мемориале павших. Однако есть и радостная весть. Столица пала. На трон взойдёт наш Император. Всё изменится.

Дед Филимон смотрел на поле боя, на груды трупов, на горящую заставу, на своих павших товарищей, тела которых так и не удалось спасти. Он сжал кулаки, его лицо исказилось одновременно от радости и горя.

— Значит, всё было не зря…

Егорыч положил руку на плечо старика и успокаивающе сжал его:

— Не зря. Но у нас ещё полно работы. Нам нужно остановить волну зараженных, а после орду нежити. Так что…

Закончить фразу Егорыч не успел. Глаза Филимона и Гришки закатились, они забились в судорогах и последнее, что они услышали, это крик Егорыча:

— Живо сюда менталиста! У нас два зараженных!

Холод. Пронзительный, всепоглощающий холод, который проникал в кости и выжигал все мысли кроме одной, «Я должен выжить». Тимофей Евстафьевич Барбоскин плыл вниз по течению Амура. Его тело крутило и швыряло, как тряпичную куклу, ледяная вода заливалась в рот и нос каждый раз, когда волна накрывала его с головой.

«Как же я здесь оказался?» — пронеслось в голове между приступами боли, которая разрывала всё тело. «Ах, да… Волна смела меня с ног, потащила по улице. Била об стены, ломала кости»…

Барбоскин попытался пошевелить правой рукой и тут же взвыл от боли, которая пронзила всё тело от кончиков пальцев до макушки. Рука была сломана, причём так, что кость торчала наружу, прорвав кожу и мышцы. Белый осколок выглядывал из кровоточащей раны и болтался в такт движениям воды.

— Сука… — простонал он сквозь стиснутые зубы, пытаясь одной левой рукой грести к берегу.

Но ноги… Ноги тоже были сломаны, обе, он чувствовал это по тому, как они просто волочились в воде, не слушаясь команд мозга. Острая боль простреливала от бёдер до ступней каждый раз, когда течение дёргало его тело.

«Открытый перелом правой руки, переломы обеих ног, возможно, сломаны рёбра — судя по тому, как больно дышать, контузия, переохлаждение… Хорошая комбинация для того, чтобы сдохнуть», — трезво оценил он своё состояние, продолжая одной рукой грести к берегу, который виднелся метрах в тридцати.

Барбоскин всегда отличался крепким здоровьем и силой воли. Двадцать лет службы в гвардии барона Богданова закалили его тело и дух. Он пережил десятки сражений с разломными тварями, был ранен бессчётное количество раз, терял товарищей, видел, как рушатся города и гибнут целые поселения, он даже выжил в плену. Всегда выживал. И сейчас тоже собирался выжить, чего бы это ни стоило.

Улыбнувшись через боль, он запел, хрипло, прерывисто, захлёбываясь водой и кровью:

— Ты неси меня, река… мать твою… за крутые берега… ах ты, сука… — прохрипел он, выплюнув очередную порцию ледяной воды.

Левая рука гребла, гребла, не переставая, несмотря на то, что мышцы горели от напряжения и начинали отказывать, пальцы одеревенели от холода и почти не слушались. Течение было сильным, пыталось унести его дальше вниз по реке, но Барбоскин упрямо работал рукой, меняя траекторию дрейфа градус за градусом в сторону берега.

— Ты неси меня, река… к чертям собачьим… где-то ждут меня друзья… если живы, конечно… — продолжил он песню, его голос становился всё слабее, но он продолжал грести. — И гитара, и костёр… всё просрали мы, майор… догорает мой огонь… а я всё плыву, плыву, сука, и эта сраная река не кончается!