Бездушиш (СИ) - Рымин Андрей Олегович

— И это лишь малая часть из того, на что способны бездушные, закрывшие железную нору, — поднял вверх палец Брат Юнджи. — Жаль, что те так редки. В смысле норы. Вас, бездушных, хватает. По пятёрке раз в седмицу-другую приходит. Для всей Ойкумены, казалось бы, капля, а меньше вас не становится. Хорошо хоть, что и больше тоже.

— Сколько в седмицу приходит, столько и уходит на следующий пояс? — рискуя показаться полным идиотом, что шло в разрез с выбранной мной ролью принца-бездаря, задал я наивный вопрос.

— Если бы, — фыркнул Брат Юнджи, но развивать тему не стал.

Жаль. Я хотел подвести его к рассказу про выход с Ойкумены. Где он находится? Что из себя представляет? То, что численность Идущих на поясе поддерживается на одном уровне в основном за счёт естественной убыли, мне понятно и так. Путь Искупления долог и полон опасностей. Кого-то убивает Бездна, кого-то — пришедшие из неё твари, кого-то — эти самые паладины. Не все же бездушные соглашаются на кабальную службу? Скорее бы уже услышать условия оной.

— Брат Юнджи, а расскажите поподробнее про мою будущую службу Создателю, — попросил я.

— Будешь бить тварей Бездны, — повторил паладин мне известное. — Где прокол — вы туда. Когда сами, когда вместе с нами. Уже говорил ведь. Сражаться, сражаться и снова сражаться — вот служба любого бездушного, вставшего на Путь Искупления.

— Это я понял, — пришлось кивнуть мне. — Я про жалование, про норы — когда их искать? Про цветные шары — нам же нужно их собирать, получается? Или нет? Я немного запутался.

Обрисованная мне на пальцах система рабочей не выглядит. Брат что-то замалчивает. Тех Идущих, что переносятся на Ойкумену с Воды, слишком мало для того, чтобы по незнанию выпускать из Бездны достаточное количество тварей, на которых, со слов паладина, постоянно ведётся охота. Если же цветные шары собирают сами принятые на службу бездушные, то какой во всём этом смысл? Те, кто должен защищать местных жителей от чудищ Бездны, сами этих чудищ и призывают? Не проще ли тогда паладинам бороться с пришедшими со Дна Мира вредителями, чем из века в век помогать им бороться с последствиями их здесь присутствия? Во всём этом нет логики.

— Там всё сложно, — скривился Брат Юнджи. — Подробности тебе на месте расскажут. Я — всего лишь защитник посёлка с окраины. Я мало, что знаю. Я — воин. Моё дело — помогать отбивать нападения нечисти.

— И встречать вновь прибывших Идущих, — улыбнулся я. — Я помню, вы уже говорили. Каждому верному сыну Создателя очень приятно услышать, что у него нет души. Представляю, как обрадовался отец, всегда жертвовавший Братству огромные средства и посещавший каждую седмицу храм Единого, чтобы вознести Ему молитвы.

Я обязан был вежливо возмутиться. А то слишком покорный, что не вяжется с образом юного принца. Вопрос веры — весьма щекотливый вопрос. Истинный верующий не станет молчать, когда твою веру внезапно переворачивают с ног на голову. Вчера бывший наследник престола не стал спорить с Братом лишь потому, что боялся конфликта на старте знакомства. Сейчас уже можно, но осторожно. Исключительно, чтобы обозначить своё несогласие.

— Не моё это дело, — нахмурился паладин. — Просто так вышло. Вы не настолько здесь частые гости, чтобы специально кого-то держать здесь для того, чтобы вас встречать. Повторяю: я — воин, не богослов. Про свою душу спросишь у кого из святых отцов, когда в храм попадёшь. Не в наш, в большой храм. В Солони просто молельня. Здесь нет проповедника.

— На вас у меня обид нет, Брат Юнджи, — примирительно поднял я руки. — Мне просто обидно. Жил жизнь праведно, всегда поступал по совести, чтил Создателя, и раз — у тебя нет души.

— Тебя можно понять, — кивнул паладин. — Первородный грех — не твой лично грех. Но он есть, и придётся его искуплять. Ты же не передумал со службой Создателю? — грозным голосом уточнил он.

Интересно, наложенный на меня конструкт, который блокирует дар, ещё действовал бы, не рассей я его? Или смелости паладину предаёт тот факт, что я бездарь? Если второе, то Брат Юнджи — дурак. Я ведь мог и соврать.

— Фертонгены всегда служили Создателю и будут служить, — гордо вскинул я подбородок. — Не сомневайтесь, Брат Юнджи — я не из тех, кто готов раздувать свой отмер за счёт чужих жизней. Фамильная честь для нас — не пустой звук. Я с вами. Лучше расскажите мне ещё что-нибудь важное и полезное про Ойкумену.

Увы, но, то ли на тот момент я уже дослушал до конца положенную вводную часть, то ли своим нежеланием безропотно принимать на веру свою бездушность обидел чрезмерно чувствительного фанатика, но в тот раз Брат Юнджи отказался продолжать меня развлекать разговорами и поспешно откланялся, сославшись на множество важных и неотложных дел.

С тех пор паладин заходил ко мне лишь по три раза на день, сопровождая приносящего мне еду слугу и при надобности отводя меня вниз, справить нужду. Каждый раз я пытался начать разговор, выходящий за рамки обсуждения бытовых вопросов, но Брат Юнджи больше в откровения не пускался, отвечая, что мне всё что нужно расскажут, когда придёт время. Жди. За тобой скоро приедут — у них всё и спросишь. Я — простой воин. И всё в том же духе.

Вот и обед в свой четвёртый день пребывания в Солони на правах гостя-пленника я ел молча и в одиночестве. Паладин, ушедший вслед за всегда удиравшим из камеры кометой слугой, второй раз за сегодня утешил меня обещанием, вот-вот меня выпустить, и на этом и всё — никаких отвлечённых бесед. Мои конвоиры должны прибыть со дня на день. Скоро мне предстоит распрощаться с глухой окраиной и отправиться в центр провинции Джи, куда-то в один из трёх городов, к которым приписаны особые отряды бездушных, выбравших Путь Искупления.

Сама служба меня мало волнует. Моя цель — осмотреться, собрать информацию, понять, что к чему и потом уже строить дальнейшие планы. На первом этапе меня ждёт лишь единственный очень опасный и важный момент — встреча с Видящим, который прольёт свет на мою ситуацию и который умрёт, если мне повезёт показать ему свой истинный возраст.

Доев, я отставил поднос на вторую кровать — слуга заберёт пустую посуду, когда принесёт ужин — и пересел поближе к окну. Больше воздуха — лучше работает мозг. Высасывая на автомате из окружающего пространства прото-частицы, параллельно раскладываю по полочкам гипотетические варианты развития дальнейших событий. Почти неподвижно сижу час, второй. Внизу изредка появляются местные, в основном дети. Для них поглазеть на застывшего у окна бездушного — какое-никакое, а развлечение.

Меня же открывающийся за железной решёткой вид влечёт мало. Всё, что хотел, я уже давно рассмотрел. Кусочек посёлка, нависающий над домами зубастой стеной частокол, поднимающийся на десятиметровую высоту, протянувшиеся вдоль его вершины по внутренней стороне стен мостки с приставленными к ним тут и там лестницами, окованные железом огромные воротные створки, распахнутые в силу светлого времени суток, узкая улочка, что упирается в те самые ворота, проложенная между рисовых чеков дорожка, которую видно сквозь воротный проём, лес, в который она упирается, окружающие долину холмы — вот и всё, что доступно моему взгляду.

Изменения в окружающем пейзаже всегда минимальны. Кроме производимой дважды в день процедуры утреннего открытия и вечернего закрытия гигантских ворот, что нелёгкое и небыстрое дело, на застывшей наружной картине подвижность обеспечивают лишь люди и козы. Последние, погоняемые мальчишками, массово покидают посёлок после рассвета и возвращаются перед закатом. Первых днём внизу тоже немного. Предобеденная и послеобеденная суета уже в прошлом. Сейчас самое мёртвое время. На улице пусто. Все трудятся.

Что⁈ Почему трубит рог? К Солони вышел ещё один гость? И опять трубит. И опять. Посёлок мгновенно ожил. Высыпавшие на улицу люди перекрикиваются, пытаясь выяснить, что происходит. Вернее, определить степень угрозы. То, что к посёлку подходят слуги Низверженного, всем ясно и так. «Нечисть!», «Нечисть!» — звучит отовсюду. «Идут!»,«С Юга!»,«С Юга!» — раздаются внизу встревоженные голоса.