Тьма. Том 7 (СИ) - Сухов Лео

А такой же старый, но совершенно лысый двусердый менталист сидел в уголочке, пытаясь раскусить мою ложь. И, само собой, не мог.

Потому что я не врал.

И, чисто теоретически, я даже мог сбежать из этого места, где два древних старика, забывших о существовании телефонов, развлекаются за мой счёт. Тем паче, где-то у них защита от изменённого зверья прохудилась, и Тёма шастал в мою камеру, как к себе домой. А значит, мог принести мне всё, что потребовалось бы нам с Авелиной для побега.

Но пока я только с женой записочками обменивался. А чтобы сделать процесс переписки удобнее, из кабинета местного начальника была позаимствована тетрадь и две ручки.

Собственно, так я и узнал от Авелины, что случилось после моего входа в кризис.

Оперативно найти меня удалось исключительно по воплям Облома. Оказалось, что от «ирбисов» я, увлёкшись погоней, убежал далековато. К моменту, когда меня обнаружили, бандит так и сидел в снегу, привязанный к стволу дерева. Он, не отрываясь, глядел на чёрного кота и отчаянно орал на одной ноте.

Тёма — конечно, мальчик воспитанный. И даже местами сердобольный. Он, видимо, пытался успокоить вопящего от ужаса Облома, чтобы тот не сорвал горло и смог говорить на допросе. Однако методов-то у котов, даже таких невероятных, как Тёма, не очень много…

А точнее, два.

В общем, Тёма уже и надул рядом, и кучу навалил. Мол, сиди спокойно, место-то хорошее, а я зверь сильный, страшный — ото всех тебя защищу. Однако лихой главарь почему-то никак не успокаивался.

Зато и не делся никуда.

Подоспевшим «ирбисам» оставалось лишь получше запаковать его и забрать с собой. Теперь сидит, небось, в подвале нашего особняка, ожидая моего возвращения.

Ну а из-за того, что со мной произошло, «ирбисам» пришлось разделиться. Одни вместе со мной рванули к машинам, а другие отправились обследовать лагерь браконьеров. Не знаю, нашли они там что-нибудь ценное или нет, но обязательно выясню. Потом…

В общем, когда меня дотащили до машин, оттуда удалось, по выделенной для подобных случаев волне, сообщить в срочную службу о начале кризиса. И уже через пару часов, что для такой глуши прямо-таки достижение, прилетел вертолёт с тремя сотрудниками из ближайшего отделения Тёмного Приказа.

На этом-то вертолёте нас с Авелиной и отправили в проклятый Пятнышков. Меня, понятное дело, поместили в специально оборудованную комнату в подвале.

Однако всего через час под стражу взяли и мою жену.

А ещё часов через тридцать я пришёл в себя, будучи на четвёртом ранге.

— Давайте-ка ещё раз пройдёмся по всей вашей истории… — пожевав сухими губами, предложил седой следователь.

— Да ради Бога, Борис Петрович! — согласился я с этим энтузиастом своего дела. — Только можно я в этот раз отвечать ничего вам не буду?

— Почему же? — очень искренно удивился следователь.

— Надоело! — с не меньшей искренностью, даже голос доверительно понизив, признался я.

— Ну вы просто думайте получше над вопросами! Это же просто! — очень терпеливо предложил следователь, со скрипом суставов перекладывая одну ногу на другую.

Затекла, видимо. И неудивительно: мы к тому моменту битых два часа сидели в комнате для допросов.

А стулья у них здесь старые, неудобные. Может быть, даже застали юность этого очень пожилого следователя.

Хотя вряд ли, конечно. Его юность была так далеко, что казённые стулья должны были уже отправиться в топку.

— Борис Петрович, а оно вам не надоело… Вот так долго и печально возиться со мной? — вздохнув, решил уточнить я у этого въедливого служаки. — Ведь я вам честно говорю, что у меня все кризисы так проходят. С одними и теми же показаниями на приборах врачей. Вот уже третий кризис, прошу заметить. И Аверьян Дмитриевич вам, кстати, подтвердил, что я не вру.

— Фёдор Андреевич, ну как это может надоесть? Это ведь моя работа! — вежливо, но не скрывая радости от приваливших на его долю трудов, улыбнулся следователь. — А если я не проведу следственных действий, то как же работать? Нет-нет, меня в этом случае уволят с позором и презрением.

— Так это… Вы же, Борис Петрович, уже все следственные действия провели! — напомнил я на случай, если ларчик просто открывался, и у моего собеседника банально разыгрался старческий склероз. — Меня опросили, жену опросили… У вас даже показания моих охранников есть!

— Акхм… Не знаю, откуда у вас такие сведения, Фёдор Андреевич! — нахмурился следователь, отчего глубокие морщины на его лице стали ещё глубже, что придало ему неуловимое сходство с видами горных районов Земли из космоса. — Из охраны, небось, кто-то проговорился?

— Что вы, охрана у вас замечательная! И она тут, откровенно говоря, ни при чём, — улыбнулся я. — Просто знаю, и всё.

Вновь недовольно пожевав губами, следователь взглянул на менталиста, а тот в ответ лениво пожал плечами.

И тоже захрустел при этом суставами. Мазь им, что ли, подарить, когда наконец-то освобожусь? Жалко этих стариков-то, если посмотреть со стороны. Сидят себе, скучают на работе… Буквально засыхают на ней от одноообразия.

И никаких им тут в Пятнышкове развлечений. Кроме моей физиономии.

Вот и радуются, словно энтомологи, поймавшие неизвестную науке бабочку.

— Ладно, Фёдор Андреевич… — вновь повернул ко мне шею в крахмальном воротнике Борис Петрович.

И даже попытался сделать очень суровое лицо:

— Кто с вами общался? Сердишкин или Петров?

Но я-то видел, что он рад новому витку развлечений. Старик вцепился, как клещ, в вопрос, откуда я узнал подробности, явно намереваясь повеселиться.

Я, откровенно говоря, тоже.

Поэтому вновь ответил жуть как честно:

— Я не знаю никого из этих людей…

— Это ваша охрана вообще-то! — нахмурил белые брови Борис Петрович, скосив глаза на менталиста.

— А они со мной не разговаривают! — пожал я плечами и улыбнулся.

В силу рабочей специфики такие люди, как Борис Петрович, очень любят загадки. И обожают распутывать их виток за витком. Так что следователь, как и ожидалось, сразу же внёс в нашу беседу разнообразие. И принялся заваливать меня новой порцией вопросов, а я отвечать — предельно честно.

И мысленно посмеивался, видя, как с каждым моим ответом и кивком менталиста растёт растерянность на лице Бориса Петровича.

Увы, долго веселиться нам троим не дали. В коридоре раздались тяжёлые шаги, дверь решительно открылась, и на пороге возникло знакомое лицо.

Точнее, голова. Голова Тёмного Приказа по Ишимскому княжеству. Он же Демьян Леонидович Лапоть, который допрашивал меня где-то пару месяцев назад.

— Ваше благородие! — скрипя суставами, ну точно мазь нужна, встал при виде большого начальства следователь.

А вслед за ним и менталист.

— Сиди, Борь, сиди! — отмахнулся Лапоть, входя в комнату.

Видимо, настолько хорошо знал своего подчинённого, что уже мог обращаться к этому старику на «ты».

Следом втянулась пятёрка ратников в тяжёлых доспехах. И в комнате для допросов сразу стало очень тесно.

— Ну и что тут у нас? — буркнул Лапоть, оглядевшись в поисках стула.

Стул он нашёл у стены. И по-хозяйски переставил его к столу, после чего осторожно водрузил тяжёлый зад на несчастную древнюю мебель.

— Вот, ваше благородие! Все признаки вмешательства в кризис! — почти даже перестав скрипеть, отрапортовал следователь и вновь напомнил мне радостного энтомолога. — Кто ему помог и почему, не признаётся. Говорит, что у него всегда так.

— А оно у него так всегда и есть. И в прошлый раз в Ишиме один-в-один было… — вздохнул Лапоть, с задумчивым видом перебирая записи допросов. — Что-то вы, Фёдор Андреевич, быстро на четвёртый ранг перескочили… Я даже опомниться не успел.

— Да я как бы тоже… Думаю, во всём виновата идеальная структура, ваше благородие! — отозвался я. — Расту, как южное растение наму.

Бамбук звучит, конечно, приятнее для уха, но не успели здешние европейцы открыть Индонезию и построить порт Мамба. Вот и приходится местным пользоваться другими названиями. К слову, я узнавал, так вот — то есть, наму — его в Чосоне называют.