Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

Здесь все работало совершенно иначе, и начал швейцар с того, что преградил путь Евграфу. Я встала на дыбы, но было похоже, что и мне вот-вот закроют дорогу в банк, и я смирилась с тем, что правила тут иные. И снова придется, когда настанет срок, надевать на себя все лучшее сразу, бряцать золотом и терпеть, что передо мной будут расшаркиваться.

Я пожертвовала Евграфом, и не сказать, что он что-то потерял. Меня же величие банка придавило, но я не подала виду.

— Сударыня? — подскочил ко мне похожий на таракана приказчик. — Чего изволите?

«Хорош лебезить», — подумала я, но, успешно вообразив себя важной барыней, объявила:

— Заклад хочу сделать, проводи.

Из этого здания я должна выйти с парочкой миллионов.

И хорошо бы все же с ответом, почему мой муж не истребовал свои подарки назад, когда они могли спасти его предприятие.

Абсолютно не похоже на банки, к которым привыкла я. Я слышала людей и суету, но почти никого не встретила, кроме служащих — их было легко отличить по специфически озабоченным лицам, словно только им было ведомо что-то значимое, способное не то изменить, не то погубить, не то спасти мир. Мимо прошел толстый купец — пойди разбери, доволен он визитом или нет, но меня не волновали ни купцы, ни спасение мира.

Я должна спасти себя саму. И пока шла за приказчиком, думала — верно ли я направила стопы в банк, может, стоило обратиться к скупщикам? Но хотя эта мысль со вчерашнего вечера посещала меня пару раз, я безжалостно ее прогоняла. Возможно, и даже наверняка, я получу в банке денег намного меньше, чем в скупке, но куда опаснее фальшивые деньги, которыми меня влегкую мог наградить за мою неосведомленность любой не слишком обремененный моралью ювелир.

К моему удивлению, занялся мной совершенный мальчишка. Худенький белобрысый паренек, которому я дала лет семнадцать. Я выложила на стол свой узелок, раскрыла его и принялась наблюдать, как пацан сосредоточенно изучает свалившееся на меня богатство.

Свою работу паренек исполнял ответственно, выписывая что-то на бумаге. На часах то и дело прыгала минутная стрелка, украшения перекочевывали из узелка в две разные кучки, я ждала и нервно заламывала под столом пальцы. Новый, но уже привязавшийся ко мне жест.

— Что же, Олимпиада Львовна, — поднял голову паренек и неотразимо улыбнулся. Я напряглась. — Я могу вам дать за все четырнадцать тысяч целковых.

Я моргнула. В электрическом — да, черт возьми, ура прогрессу хотя бы в банке! — свете мне подмигивали камнями мои драгоценности.

— Сколько? — хрипло переспросила я. — Да вы меня грабите.

— Увольте, Олимпиада Львовна, — развел паренек руками. — Вот это кольцо стоит сто двадцать целковых, моя цена — пятьдесят.

Каких, к чертовой бабушке, сто двадцать?..

— А сколько стоит вот это колье? — указала я на самый, на мой взгляд, дорогой предмет в коллекции.

— Затрудняюсь сказать точно, я же не ювелир, но в оценке оно стоит две тысячи. Я взял на себя смелость дать за него тысячу, вот, взгляните, — и он подвинул ко мне лист.

Четкий, понятный, каллиграфический почерк. Я смотрела и не верила глазам — как колье может стоить так мало, как?

Но это давало ответ, почему муж не покушался на мои цацки.

— Они… фальшивые? — я закусила губу. Мне не приходила в голову эта мысль, но ведь никто не мешал моему мужу дарить мне… не подделки, но золото чуть похуже, камни чуть подешевле. Не «чуть», судя по тому, что я услышала.

— Ни в коем разе, — успокоил меня паренек. Видит Всемогущая, он старался. — Один момент, я вам покажу.

Он поднялся, неосмотрительно оставив меня со всеми украшениями, и отошел к глухому массивному шкафу. Я сидела и собирала в кучу рассыпавшийся стеклышками калейдоскопа мир. Это провал, катастрофа. Конец всему.

— Я, пожалуй, обращусь к ювелирам, — покачала головой я, все еще не подавая виду, что растеряна. Да, возмущена оценкой, но не растеряна до такой степени, что хоть вой. — Ваша цена неприемлема.

Золото лепреконов, черт возьми. В волшебном горшочке одни глиняные черепки.

— Воля ваша, Олимпиада Львовна. Но ювелиры вряд ли дадут вам сразу все деньги за это все, — молодой человек повернулся, держа в руках бархатную коробочку. — Залог за треть цены, или под выкуп, это возможно. В такое время живем, сударыня. Игроки носят в скупки украшения почитай каждую ночь… вот, взгляните.

На алой подкладке покоилось настоящее произведение искусства. Похожее колье я видела в Алмазном фонде много лет назад — россыпь бриллиантов и изумрудов, переплетенные веточки и дрожащие капельки росы.

— Графиня Богатова принесла вот буквально перед вами, Олимпиада Львовна. Я дал пятьдесят тысяч, и это Бурже. Камни? Утешит вас великая сила, Олимпиада Львовна, их цена тысяч семь.

А все остальное — бренд, имя, работа мастера. Я глубоко вздохнула, посмотрела парнишке в глаза, уже не пряча свое отчаяние, и он сочувственно — или он актер еще более великий, чем банкир — улыбнулся.

— Я прибавлю еще две тысячи, Олимпиада Львовна, на свой страх и риск.

Надо было «кошачьи глазки» строить раньше, а не корчить из себя железную леди.

— Я понимаю ваше бедственное положение, сочувствую горю вдовы, — продолжал паренек, закрывая коробочку с колье и возвращая ее на место, — но в наше время, увы, драгоценности перестали быть капиталом. Ваш покойный супруг, Матвей Сергеевич, приносил нам диадему незадолго до своей безвременной кончины. Неплохая была работа, но я не смог дать за нее больше двух с половиной тысяч целковых.

С мягким щелчком закрылась дверь шкафа, выпустив тайну на белый свет. Да, я за скудным завтраком наскоро просмотрела список, который нашла в бумагах, и попыталась сличить его с тем, что перебирала и готовила к продаже Парашка. Список не совпадал с тем, что было в ее руках, и я подумала… да ничего я не подумала, мало ли, когда был составлен этот перечень, сколько с тех пор утекло воды. Теперь стало ясно: мой муж забрал и продал кое-что из украшений — самое дорогостоящее. Но даже все, что у меня имелось, его спасти не могло.

Наивно было и полагать, что купец третьей гильдии будет баловать жену шедеврами ювелирного дела. Он покупал ровно то, на что у него хватало средств, что могло вызвать восторг и зависть у таких же, как он, мелких предпринимателей.

Шестнадцать тысяч, из которых половина сразу уйдет на долги. Какую-то часть долгов я могу придержать, бесспорно, часть, которая не касалась моей семьи, моего мужа. Люди, с которыми сотрудничал он, нужны и мне, и мне придется выровнять наши отношения. Я не могу быть в долгу перед теми, с кем намерена говорить и действовать на равных, иначе меня затопчут. Это бизнес, мой голос обязан звучать с прочими наравне, а в бизнесе равенство обеспечивают только деньги.

Что я могу сделать на эти шестнадцать тысяч, что? Формально средства немаленькие, но это если не рассматривать их как стартовый капитал.

— Я могу предложить вам кое-что, Олимпиада Львовна, — ласково сообщил мне паренек, садясь на свое место напротив меня. — Если вы наймете у нас квартиру, то за первые три месяца мы возьмем с вас меньше на двадцать процентов, — и он кивнул на гору ничего не стоящих сокровищ. — Всего сорок два целковых, после трех месяцев — пятьдесят три целковых. Недавно построенный дом, второй этаж, три комнаты, меблировка. Оплату за год вперед вычту из причитающихся вам средств — шестьсот три целковых.

Банк нигде не упустит своей выгоды, ни в одной эпохе. Пока я осмысливала предложение — возможно, оно превосходное, если учесть, что я ни черта не знаю о ценах на аренду недвижимости, — паренек сунул мне под нос буклет.

«Доходный домъ Купеческого банка» выглядел так же монументально, как и сам банк. Три этажа, причем первые два очевидно для более чистой публики — окна выше, архитектура позаковыристей. Я пролистала буклет: ванная, спальня, столовая, гостиная, два закутка для прислуги, кладовая, кухня, печное отопление, электричество…

Внутри меня взвыла избалованная комфортом дамочка из двадцать первого века. Хотя бы я смогу не ломать глаза, темнота этой эпохи невыносима.