Тьма. Том 8 (СИ) - Сухов Лео

Картина складывалась и впрямь отвратительная. Зверьё из Серых земель действовало строго в соответствии с тактикой Арабского наступления. В сороковых годах арабы здешнего мира закусились с греками из-за одного нома — земель, то есть. Там веками проживало одно и то же население, однако что греки, что арабы отчего-то его считали своим. А оно само в гробу видело и тех, и других. Однако это не мешало ему зарабатывать на стычках чужаков.

Когда ном подминали арабы, местные жители помогали арабам. А потом им арабы надоедали, и они помогали грекам. От тех и от других получали подарки за будущую верность, но верность, естественно, не хранили. В общем, обычное дело для приграничных земель, если долго забывать о воспитательной порке.

И вот в очередной раз греки вошли в ном, выгнав оттуда арабов. А те возьми и не согласись с таким положением дел. И хотя местные в этот раз поддерживали их противников, арабы решили не сдаваться. Увы, кто именно в этом мире придумал такую удачную тактику, запомнить не удосужились. Возможно, это было общее творчество нескольких военачальников.

Арабы ударили по колоннам греков, входившим в поселения местных на границе. А местность пустынная: пограничные города снабжались из более плодородных земель. И тут ещё столько едоков прибыло — амбары начали быстро пустеть. Ровно в этот момент арабы просочились небольшими группами в тыл противника, полностью оборвав все линии связи между городами. Повзрывали железные дороги, заминировали автомобильные магистрали и открыли охоту на машины с припасами. Ну а заодно и на местное население.

Ромеи, конечно, пытались восстановить снабжение. Правда, действовали они более крупными соединениями, в отличие от противников. И если считать в потерях, то арабы, конечно, продули вчистую: их потери были сто к одному…

Вот только через полторы недели местные сами начали гнать греков. Потому что и еды, и воды им перестало хватать.

По итогам войны, этот злополучный ном разделили на две части. С тех пор на севере живут греки, на юге правят арабы… А про местных уже давно никто не слышал. Видимо, при попытке усидеть на двух стульях их всё-таки разорвало пополам.

Выйти из стерильной, пахнущей властью атмосферы «Последнего Рубежа» в серую реальность Хворостово было, как нырнуть в ледяную воду. Тем более, после разговора с цесаревной и Булатовым в голове по-прежнему гудело. Мысли ежесекундно возвращались к тому, как всё-таки пробиться к точке 101.

Отвлечься от этих мыслей я решил делами.

— Проверим раненых! — предложил Авелине, и она молча кивнула.

В местной лекарне, пропахшей медикаментами и озоном, мы нашли лекаря Дмитрия. Того самого, что работал с обозом Семёнова и помогал нашим ребятам. Он сидел в комнате отдыха, где тоже стояла пара коек с больными, и выглядел, прямо скажем, не слишком свежо. Сразу было понятно, что работы у него здесь не много, а очень много.

— Здравствуйте! Как мои ребята? — спросил я, подходя ближе.

Дмитрий поднял уставший взгляд и кивнул в сторону палат.

— Живы. Почти здоровы. Вашему безрукому мы пока хороший протез поставили. Успели…

— Что значит «успели»? — не понял я.

— Кончились тут, в Хворостово, протезы… — криво усмехнулся Дмитрий. — К слову, с вас местные ещё попросят около полутора тысяч рублей. Это за лечение.

Говорил он резко, без лишних сантиментов, зато в словах сквозила профессиональная уверенность. Та самая, которая обычно действует лучше успокоительных.

— Спасибо, — сказал я, и это была не пустая формальность.

— Не за что, — ответил он, пожав плечами.

— Много раненых? — спросил я, кинув взгляд в сторону пациентов, лежащих в комнате отдыха для медперсонала.

И нарвался в ответ на длинную жалобу о том, что даже поспать не удалось. С середины ночи везут и везут. Мы с Авелиной вежливо качали головами и сочувственно вздыхали. Под конец выговорившийся лекарь опомнился, сообщил, что у него много дел, и убежал куда-то в недра больничного заведения.

Следующей точкой посещения были местные мастерские. Они находились на другом конце поселения, у восточной стены. Это был целый город в городе: несколько огромных одинаковых ангаров из бетона и рифлёного металла, вокруг которых теснилась покалеченная техника. Грузовики с помятыми кабинами, внедорожники с дырявыми бортами и покалеченные броневики.

Наши уже были в починке. Работы обещали закончить к полудню следующего дня. Тут, к слову, цены оказались на порядок выше, чем в лекарне — почти десять тысяч за всё. Но оно и понятно: менять приходилось значительно больше, чем у живых людей.

В какой-то момент перевалило за полдень. Мы молча брели обратно в гостиницу. В голове складывалась картина: раненые на поправке, техника почти починена. Это были хорошие новости. Но они же означали, что пора определяться с планом действий. Предложение цесаревны висело в воздухе, и его нельзя было слишком долго игнорировать.

Войдя в «Уют», мы направились прямиком в подвальную столовую. После утреннего пира в «Последнем Рубеже» местная перловка вызывала меньше энтузиазма, но тело упрямо требовало свежего топлива. Взяв по внушительной порции, мы с женой устроились за свободным столом.

Перед тем, как приступить к еде, я окинул взглядом столовую. И заметил вездесущего служку, таскавшего на кухню подносы с грязной посудой. Поманив мальчишку пальцем, я всучил ему пару монет и попросил позвать Славу, Давида Мережковского и Бархана.

Мы с Авелиной как раз допивали свой компот, когда те начали подтягиваться. Первым появился Слава, его лицо всё ещё было озабоченным и уставшим после ночной тревоги. Затем пришёл Давид, деловитый и собранный, с какой-то папкой в руках. Последним, бесшумно, как и положено разведчику, возник возле нашего столика Бархан.

— Садитесь, — кивнул я на свободные места. — Будем совещаться. Надеюсь, вы успели поесть?

Совещание затянулось до вечера. Трудную задачку пытались решить и так, и эдак. Однако она по-прежнему казалась неразрешимой. Как добраться хотя бы до следующего поселения, не потеряв в пути оставшуюся технику? Совершенно неясно. И что бы мы ни пытались придумать, итог бы вышел, в результате, один: сначала нас лишали транспорта, а потом — либо растаптывали, либо доедали.

Ещё и Бархан, сволочь эдакая, в сочных деталях описывал возможные варианты.

А ночь стала повторением предыдущей, но с ещё более горьким привкусом. Сирена взвыла ровно в тот момент, когда я начал проваливаться в глубокий сон. И вырвала меня из забытья всё с той же безжалостной эффективностью. На этот раз мы с Авелиной вскочили на автомате, как заводные игрушки, движимые мышечной памятью и глухой копившейся злостью. Даже Тёма, обычно невозмутимый, на этот раз издал раздражённое шипение в сторону двери, прежде чем снова положить голову на лапы.

На городской стене повторилось то же, что и вчера: беготня, крики, тени противников внизу. Стрельба снова гремела у ворот, снова мелькали тени в лучах прожекторов, и снова нам приходилось стоять на своём участке, стиснув зубы от бессилия и холода. Разница была лишь в том, что на этот раз никто из нас, пришлых, не стрелял. Люди мрачно смотрели в темноту, экономя патроны и силы. Урок был усвоен, но легче не становилось.

Когда под утро сирена замолчала, мы брели обратно в гостиницу с ощущением, что нас переехал тяжёлый каток. Усталость была не только физической, но и экзистенциальной. Злость — тупой и беспредметной. Мы молча рухнули на кровать, не в силах даже раздеться, и провалились в сон…

И во сне я снова видел бой. Только не настоящий, а постановочный, из документального фильма. И что удивительно, проходил он не у нас, а в том мире, где жил Андрей. Ну потому как наши против татар не воевали, а регулярно в одном строю отродьев били.

Бой шёл у реки, на зелёном лугу. Татарская конница волнами накатывала на деревянные укрепления, где засели, судя по красным кафтанам, русские стрельцы. А те, знай себе, садили из пищалей, только дым пороховой клубился.