Джунгли. Том 3 (СИ) - "Focsker"

Закончив с задней частью, обмываю её попку, перехожу к лобку, и тут действительно работаю, а не играюсь. Устроив ебучий лесоповал, добрался до заветных губок. Отлично, оглядывая свою работу, прохожусь по кругу, захожу к ней сзади, вроде всё… Теперь к удовольствиям!

— Сейчас вы выглядите неотразимой, Мудрагорна.

Одной рукой касаюсь её лобка, второй тянусь к груди, великолепным сосочкам, которые так хочется попробовать вновь на вкус.

Пальцы проникают в неё, прижимают, ласкают, щипают, редкие вздохи становятся более частыми. В моменте, осмелев, она блокирует мою руку. Прихватив за запястье, когда уже второй мой палец собирался вторгнуться в её пещерку, женщина спрашивает:

— Может, переместимся на кровать, уважаемый Агтулх?

Я слегка добавляю усилий, хоть она и придерживает кисть, но противиться моим действиям не смеет. Её попка буквально наваливается на мой торс, и когда я, ускорив темп, таки вошёл в неё вторым пальцем… пухлый зад грубым движением назад буквально вытолкнул меня из ванночки. Если я ни за что не схвачусь, то упаду!

Пальцы мои сильно сжимают женскую грудь, сдавливают сосочек, с которым сейчас игрались! Держу баланс… фух, чуть не ебнулся.

— М-м-м-м-му… — прерывисто вырвалось из рта гостьи, а по руке моей потекло нечто тёплое. А, «му»?

Попка Мудрагорны едва заметно подрагивала. Сама воительница стояла в полный рост, рукой своей почему-то прикрывая рот.

Отпустив её сосок, замечаю на руке нечто… стоп, белое, это что, молоко?

Оу, так она кормящая, или может это особенность? По персику точно не скажешь, что рожала.

— Ладно, это уже опасно, давайте и вправду перейдём к кровати.

Едва мы добираемся до постели, она чуть проявив силы, толкает меня на кровать, убирает волосы за голову, вновь падает на колени, принявшись жестко, буквально через хер, душу мою высасывать. Её большой язык оказался лучшим стимулятором, а неглубокая глотка при движении моих бёдер встречала приятными толчками. Она умела сосать, знала, как это делать, а ещё эти рога на её голове оказались идеально подходящими для контроля её работы. Сначала казалось, что именно она вела, но после, когда я по-настоящему разошёлся, именно я заставлял её мычать, пытаться отдышаться и даже пускать слюни, слёзы. Дергая её как за поводья, проталкивая всё глубже, словно хер мой рос и подстраивался под её глубины, кончаю той в глотку, заставляю глотать, а после, отпускаю.

Это было охуенно. Мудрагорна, распластавшись у кровати, на стертых от сегодняшних забав коленях, пытается отдышаться.

— Ну… ну вот и всё. Я победила… — Головой прильнув к моим коленям, лыбится коровка.

— Да? Ты как думаешь? Ну раз уверена, не могла бы ты его облизать… а то так грязно. — переводя дыхание, глядя в эти очаровательные, уверенные в своей победе глаза, прошу я. Ни одна женщина ещё не посмела мне в этой просьбе отказать. Даже те, что из моего мира со временем соглашались.

— Не скажу, что это было просто… — облизав головку, чмокнула ту грудастая, — даже подумывала, что могу проиграть, — коснувшись яиц, вновь всасывает член и… Глаза её округляются. Пару минут назад показывавший все признаки «уведания», цветок вновь начал затвердевать, расцветать. — Какого чёрта⁈

Высвободив член из плена своего рта, глядя на меня с одной стороны неприятно удивлённой, а с другой стороны кривой улыбкой, спрашивает Мудрагорна.

— А это второй раунд. Залазь на кровать и поднимай свою задницу. Твоя попка очень хороша, но гладенькая киска ещё лучше. Сейчас будем пробовать её по-новому, по-взрослому!

Глава 14

На следующий день, в комнате командующей стражи Мудрагорны.

Зарывшись лицом в перьевую подушку, рогатая женщина, что едва помещалась в двухспальной кровати, с нотками позора, расстроенно мычала. Жалование за три месяца, огромные деньжищи, на которые можно было купить на родине три сотни коров, теперь придётся отдать. Но не это печалило крупную, сильную, как ей казалось, опытную «наездницу».

— И что, если бы эта Гончья не помогла, ты бы правда не дошла?

— М-м-му, правда… — отозвалась женщина, — он ещё потом сказал: «ведите следующую…»

Императрица, пришедшая проведать внезапно запившего, не явившегося на планёрку командира, от удивления упала на стул. Вчера она смеясь с дурачка Агтулха, ушла спать, а сегодня, впервые с разгромного поражения в Рогатом лесу, утешала ту, кого называли Высасывающей душу.

«Стоит отблагодарить Гончью, поступила очень даже по аристократически» — пить с утра Гертруда не любила, ведь после такого весь день мог пойти кобыле под хвост. Однако и бросить старую подругу ту, кто не раз вытаскивал её и из под завалов, и из под града стрел и арбалетных болтов, тоже не могла. Звание императрицы не позволяло ей вести себя слишком фамильярно. Это могло привести подчинённых к ненужным мыслям и лишним надеждам на Гертруду, потому с большинством она старалась держаться холодно.

— Это была не любовь, не скачки, — продолжала мычать в подушку женщина, — это… как он и сказал, меня просто выебали и бросили…

— О, боги, ты же воительница! — не сдержавшись, ощущая, что в таком состоянии командир всю их страну опозорит, припала к её плечу Гертруда. — Соберись, встань, давай выпьем, как раньше. Устроим выходной, нажремся вдоволь! Мы и так с тобой уже многое прошли: через Зубы земли, потом Непроходимый туман. Мы на земле, которая считалась необитаемой, так чего слезы лить из-за какого-то… тьфу ты, самца! — ударила командира в плечо Императрица, и та, наконец-то, оторвала голову от подушки. Глаза её были красные, почти как вареная свёкла. Под глазами мешки, и лицо, уставшее, сразу видно, как прошлую, так и эту ночь командир не спала.

«Мда… такой тебя видеть не должны».

— Я закажу к нам еду и выпивку. За мой счёт… — говорит императрица и тут же вспоминает, как немногим раньше ей такое же предложение сделал Агтулх, после чего её гордость как аристократки была попрана. — Пока плачу я, а после вычту из твоего жалования.

— Спасибо, госпожа. — Губа Мудрагоны обидно дернулась, — Я всё верну потом… — И она вновь упала лицом в подушку.

Настоящая душевная травма постигла великого воина. Наблюдая за своей подопечной, императрица пыталась вспомнить, был ли хоть один мужчина при всём её дворце, от которого бы уползали? Знал ли кто-либо из имперских работников борделей те же тайны, что знал Агтулх? Смогли бы они повторить это? Найдётся ли на всей земле второй такой, как он? Сколько бы Гертруда ни искала, подобных тому, кто погиб, так и не смогла отыскать и, наверное, постельному чемпиону, изюминке этих джунглей, она тоже не сможет найти альтернативную замену.

Еда, поданная лично шеф-поваром, которую все звали тётушкой Верой, оказалась такой же вкусной и питательной, как и вчера. Самой императрице приходилось по нраву лёгкость, с которой её уставший от изысков желудок принимал простую пищу.

В то же время Мудрагорна в порции своей с приятным послевкусием обрела некий внутренний покой, или же успокоение, а также тепло, легкость и прибыток сил. Одно лишь удручало женщин:

— Рагозское пойло, что здесь, что на материке… — первой упомянула о проблеме Гертруда.

— Ваша правда… — наконец-то позволила себе улыбнуться Мудрагорна, — хоть нос затыкай и… — В тот же момент она вспомнила, как Агтулх заткнул ей пальцами нос, а после его меч, доставая до самой глотки…

— Ты чего? — глядя, как подругу колотнуло, спросила императрица.

— Ничего. — Лицо воительницы покрылось красками, Гертруда всё поняла. Усмехнулась и отвела взгляд в окно:

— Хорошо у них тут, правда? Умиротворенно. Когда мы шли по улицам, я нигде не видела попрошаек. Не было и пьяных, вонючих выпивох, каких-то серьёзных ссор, скоплений лентяев и бездельников. Все при деле, что-то у кого-то меняют, выторговывают, а ещё улицы… у них ведь они даже не мощёные, а земля местами твердая, вытоптанная и чисто то как. Эти общественные туалеты — хорошая идея, да?