Джунгли. Том 3 (СИ) - "Focsker"

Слова мужчины противоречили возможной реальности. Регенерацией в империи обладали многие, но кому бы ты не снес голову, все умирали. Гертруда лично опробовала это на всех шарлатанах, называвших себя «Бессмертными» и продававшими свои эликсиры.

— Исключено. — Говорит императрица. — Есть племена, способные отрастить потерянный орган, есть темные искусства, благодаря которым умирающий может заставить вырванное из груди сердце, находящееся в его руке, биться. Но все тут же умирают, как только голова и мозги отделяются от тела. Что случилось, Агтулх Кацепт Каутль? Что или кто напугало твоё послание, назвавшись Бессмертным?

Агтулх нервничал, взгляд его был недовольным. Испуг — тут же почувствовала Мудрагорна, инстинктивно желая тому помочь подалась вперёд.

— Говорите, Агтулх, в делах с республикой, лучше нас вам союзников не найти.

В отличие от императрицы, на слова командующей Алексей отреагировал незамедлительно. Гертруда заметила, как странно тот поглядел на её защитницу, и увидела, с какими глазами подопечная смотрела на мальчишку. «Ещё недавно она убивалась из-за своей попранной гордости, не знала, как пережить это, а теперь, хряпнув, уже чуть ли не клянётся ему в верности…» Императрица вспомнила слова Мудрагорны, её предостережение об опасности связей с Агтулхом, и тотчас сделала шаг назад. Парень слишком красив, умен, хитёр, «не к повару ведь за советом ты пришёл?» — ещё раз поглядев на Мудрагорну, Гертруда предполагала, что происходящее является каким-то планом вождя местных. «Сначала околдовал, а теперь втягивает в свои дела? А не торопится ли?»

— Бессмертная убила пятьдесят наших воинов, отправленных к гробнице. Затем, при помощи загадочного отряда, Ведьмы, Гиганта и ещё какой-то шлюхи, из засады напала на отряд Добрыни. — Игнорируя Мудрагорну, говорит, глядя в глаза императрице, Агтулх.

— Кто такой Добрыня? — Спрашивает Гертруда.

— Мой наставник и отец по духу, главный воин племени, наш мозг, меч, когти. Тот, чей ум позволил Федерации удержать контроль над побережьем, а решительность и смелость помогли украсть у беспечных рагозцев несколько кораблей.

— Это мужчина? — Удивилась Гертруда. В её понимании таких мужчин не могло существовать.

— Именно! Его нашли раненым, истекающим кровью, вместе с несколькими воительницами Кетти. — Говорит Агтулх. — Все были тяжело ранены, говорили, что за ними гонятся. Пока их несли к пограничному форту, в живых осталось только трое. Добрыню с его ранами несли к нашему городу, и вот, сейчас он у нашего главного целителя. Его раны обрабатывают, сам он в бреду рассказывает о какой-то Бессмертной — главном оружии и как она сама сказала «козыре» Республики в каждом конфликте с Империей.

— Что? — Императрица удивилась, ведь ни о каком козыре она даже не догадывалась. А будь такой, в последней войне его бы непременно задействовали. — Это ложь, такого оружия или существа точно не существует, иначе я бы знала.

Агтулх глянул на Гертруду глазами, коими мог глядеть только враг на врага. Он не поверил ей, и это не удивительно. Ученик слышал и слушал учителя, что загадочно умудрился выжить в аду и сумел из него вернуться.

— Агтулх, — Алексей промолчал на ответ императрицы, ему казалось, его обманывают. И при этом сама Гертруда не хотела, чтобы её считали обманщицей. — Клянусь своим именем, я ничего не знаю о Бессмертной на вашей земле. И ещё, не как императрица, а как старшая, более взрослая и опытная правительница прошу, не принимай поспешных решений, подожди утра.

Алексей вновь окинул её взглядом, но теперь чуть более спокойным, хотя гнев ещё читался в его глазах. Многие погибли, и друзья в том числе. Внутри него всё кипело, и было сложно принять решение. Добрыня, истекая кровью, просил, умолял Лешу отправиться в джунгли, спасти пленённых, попавших в западню Федерации женщин, когда Императрица, наоборот, отговаривала, просила остаться, или хотя бы дождаться рассвета нового дня.

Глава 15

На следующий день, лазарет.

— Ты трус, Лёша! Ты бросаешь их на верную гибель! — Будучи привязанным к койке и вытянув указательный палец правой руки, тыкает в меня Батя.

— Добрыня, ты ведь знаешь, я не могу… Послушай, у меня были видения!

— Кому ты врёшь! Ты никакой не бог, ты не избранный, ты всего лишь трус! Целая армия стоит в поселении, ты можешь их поднять, ты можешь всех ещё спасти, ты должен! — Кричит старик, в тот момент, когда явившиеся старейшины велят взять меня под руки и вывести из лазарета, а после выгнать из него всех посторонних и легкораненых. — Трус, ты предатель и трус! Их смерть будет на твоих руках!

Кричал нам вслед Добрыня.

— Он не в себе, — говорит Гончья, когда я, прибывая в шоке, переставляя ноги, пытаюсь разобраться в себе… Забытые мысли, видения, предупреждение богини в момент криков старика всплыли в голове как воспоминания о давнем сне. Каждое его слово как нож в сердце, и каждое новое слово отражалось в голове воспоминанием о Бессмертной. Я не трус, и мы можем помочь и поможем: соберем отряд, как сам он учил, впереди пустим разведку, прикрытие. Я очень хочу спасти наших, их там почти полторы сотни! Внутри меня всё тряслось, в голове стоял крик Добрыни, желание доказать, что я не трус. Что готов рискнуть жизнью ради товарищей! Однако рисковать всем и сразу не стану. Нужно понять, что это такое, откуда оно взялось: было здесь всегда, появилось с гостями либо же возникло из ничего. Уже после этого нужно думать о том, как с неведомой дрянью совладать.

— Гончья, мы можем что-нибудь придумать? — Когда та под конвоем вела меня обратно в дом, спросил я.

— Спятил? — Внезапно выдала женщины. — Когда я последний раз хотела что-то и с кем-то придумать, Рабнир чуть не погибла, а до этого, мы попали с ней в плен и тоже чуть не погибли. Хочешь «придумывать» — обратись к кому-то более мудрому и опытному.

Она права, аборигены очень резки и прямолинейны, а враг, разбивший нас в лагере, хитёр настолько, что даже Добрыню обвел вокруг пальца, вывел из душевного равновесия. Старик был сам не свой, будто «азвирин» выпил, возможно, тому виной какой-то яд, либо же его кто-то обманул и ударил в спину настолько болезненно, что тот свихнулся. Надеюсь, местные успокоительные травы подействуют, иначе даже страшно представить, чего он может натворить со своей силой.

На фоне того дурдома, творившегося в моей голове, я совсем забыл об одном, самом главном и важном событии, ожидавшем меня при возвращении. Рабнир стояла, подпирая колонну, и, завидев меня, заулыбалась во все… сколько у неё есть зубов. Ей было плевать на хаос вокруг, она терпеливо ждала именно меня. Рядом на кровати в окружении четырёх мелких, завернутых в белые простыни малышей, устало посапывала Кисунь. Груди её были не прикрыты, сама она с синяками под глазами, на грудях, и подвязками на шее, чтобы качать сразу двух малышей. По женщинам сразу видно, кто за мамочку, а кому вообще на всё пофиг!

— Агтулх, возрадуйся, я привнесла в мир великое равновесие! — Рявкнула Рабнир, показывая мне класс.

— О, а вот и папочка… — выйдя из полудремы, улыбнулась Кисунь, — Агтулх Кацепт Каутль, я тоже даровала миру счастье! Двойня, мальчик и девочка!

Чё бля… Так эти четверо на кровати — все мои, да? Блять! Что за дибильные мысли… Не могло же какое-то существо проходить сквозь мой дом и потерять детишек новорожденных. Идиот, конечно же, они твои!

— Четверо? — И всё же я спросил.

— Ага! Два самца и две самки! — Рычит возбужденно Рабнир. — Ты только представь, два самца, а с тем, что у Беа и Падцу — уже три! Три члена увидели мир в столь короткий срок, это просто благодать какая-то. Как же я завидую мелким самкам, которые только-только попали в ясли. На их век выпадут очень короткие очереди.

— Я не позволю своему ребенку принимать всех, кого попало, — рыкнула Кисунь. Её хвост встал дыбом, а дремавший на нём малыш недовольно заёрзал. Вспомнив о нём, ушки женщины припали к голове, она успокоилась.