Седьмая жизнь злодейки (СИ) - Дэвлин Джейд

Сухой и отглаженный, он изящно развевается при каждом дуновении, но благодаря этой облачности надежно скрывает и одновременно подчеркивает все, что нужно. И хрупкое изящество юной девы, и стальную крепость мышц прекрасного принца.

А вот когда промокнет…

М-да. Нам повезло, что достопочтенный настоятель все же по-настоящему слеп. Он не стал ругать нас за непристойность. Зато с ходу ошарашил непонятностью.

— О чем ты говоришь, старик? — несколько надменно осведомился Ли Шао Шень и не думая отпускать меня. А ведь я старательно вошкалась, пытаясь сбежать или хотя бы прикрыться.

— Ваше высочество умело выбрал женщину, но, чтобы ее получить, придется приложить усилия. Это будет непросто. — Старик-настоятель говорил спокойно, будто беседовал за чашкой цветочного чая в солнечный полдень где-то среди цветущих садов монастыря. — Будущее скрыто туманом. Только нужная мелодия позволит вспомнить правильные слова и произнести их вовремя. Не упустите момент, ваше высочество. Позвольте себе поверить в несбыточное. Иначе снова потеряете!

— Дедушка Сюй! — Пока мы с принцем дружно моргали, переваривая заявление старика, откуда-то из бокового коридора выскочили трое мальчишек в форме послушников. — Дедушка Сюй, вот вы где! Простите, простите, достопочтенные, дедушке давно нездоровится. Бывший настоятель уже двадцать лет не покидает павильон уединения и ни с кем не разговаривает. Мы не ожидали, что именно сегодня он решит нарушить свой обет!

Ли Шао Шень сжал меня чуть крепче, словно боялся, что вместе с водой я сейчас просто ускользну.

— Все в порядке, — улыбнулась я мальчишкам, аккуратно выскальзывая из его рук, и отжала рукав, чтобы хоть как-то скрыть неловкость. — Ваш дедушка, похоже, и вправду был послан нам судьбой. Мы запомним его слова.

— Простите, госпожа, простите, ваше высочество! — Послушники закивали и, почтительно поклонившись, увели старика прочь. Дедушка Сюй, не переставая, вполголоса напевал странную мелодию — мягкую, похожую на отголосок старой колыбельной.

Я поймала на себе пристальный взгляд Ли Шао Шеня.

— Не смей даже думать, что я буду петь, — холодно произнес он, расправляя промокшие рукава.

— Еще как будешь, — не без злорадства отозвалась я. — Иначе не получишь меня в жены. Ты же слышал: небо требует песни.

Он закатил глаза, но я видела — это был жест больше театральный, чем сердитый. На самом деле он с трудом скрывал улыбку.

— Пой сама, — бросил он, отступая к ближайшему колонному проходу. — Ты ведь у нас героиня.

Я прикусила губу. И что мне петь? Как назло, за этим сумбуром событий из головы вылетели все строчки известных песен.

Но, вздохнув, все же шагнула в центр зала, к жертвенному камню, над которым струился дым благовоний.

И начала. Тихо, почти шепотом:

— Спи, мой свет, за окном темно…

Шелест дождя подхватил первую строчку. Мои пальцы невольно сжались на промокшем подоле ханьфу. Я пела колыбельную, ту самую, которую в порыве отчаяния напевала, чтобы успокоить его, когда он бился в судорогах.

— Звезды в небе качают лодку сна…

На этом месте я запнулась. Слова вдруг вылетели из головы, словно ветер унес их. Пустота звенела в ушах, сердце билось где-то в горле.

Я растерянно прикусила губу, опустив глаза… И вдруг услышала:

— Тихо ночь сторожит тебя…

Голос Ли Шао Шеня был низким, немного хриплым, но мелодичным. Он вышел из тени, подошел ближе и подхватил песню так естественно, будто пел ее тысячи раз.

— И сердце мое охраняет твой сон…

Я подняла голову и встретилась с его взглядом. В нем плескалась тысяча чувств: грусть, боль, нежность и что-то совсем невыносимое — воспоминание о чем-то потерянном навсегда.

— Ишель? — Далекое детское имя сорвалось с губ само, против моей воли. Мне так страшно было произносить его вслух. Даже самая первая жизнь не отзывалась в сердце такой острой болью, как та, в которой двое детей пытались согреться в объятиях друг друга, а на холодные улицы чужого города тихо падал снег. Даже самая первая смерть от укола отравленной шпильки не казалась мне такой несправедливо ранней, как та, что случилась в руках работорговцев, когда я защищала самого дорогого человека ценой своей жизни.

И сейчас все это прорвалось сквозь прожитые судьбы, словно птица сквозь бумажное окно, разрывая реальность в клочья!

— Что?! — Руки принца сжались так, что мне стало больно. — Что ты сказала?!

— Ишель, — повторила я, с отчаянием смертницы глядя ему в глаза. — Это же ты? Скажи, это ты?! Правда?

— Этого не может быть! — Он все еще с дикой силой стискивал меня, даже не думая отпускать. Но мне было все равно, пусть хоть кости треснут, сейчас не это главное!

— Чего не может быть? — Сейчас я была настойчива, как никогда. Я получу ответ на свой вопрос, так или иначе! Я с него не слезу! В прямом смысле слова! — Ну же! Скажи!

И он сдался. В глазах мелькнула такая боль, что у меня перехватило дыхание. А потом прозвучали слова, после которых дышать я вовсе позабыла:

— Ты не можешь быть Айли… Она умерла… Я сам видел!

— Работорговец в красном плаще ударил длинным хлыстом по ногам, чтобы остановить побег. — Все было как во сне. Картинки прошлого всплывали перед глазами, заслоняя реальность, погружая в тот самый миг. — Он целил в тебя, ты был им нужнее, я не знала зачем, но… но тебе нельзя было попадаться. Я нарочно дернулась в сторону, и кончик хлыста попал под коленку. Был так больно! Зато он не достал тебя…

— Откуда ты знаешь?! — Ли Шао Шень почти кричал, его била крупная дрожь, лицо стало бледным как мел. И все равно он меня не отпускал. Стискивал изо всех сил. Только уже не мог устоять на ногах и опустился прямо на каменные плиты пола.

— Лучше скажи, как бездомный сирота из города Вайцы стал наследным принцем династии Ли, — прошептала я, чувствуя, что начинаю дрожать вместе с ним. — Как это возможно?!

Глава 33

Шао Шень тяжело дышал, словно вынырнув из слишком долгого кошмара, где стены стираются, а земля уходит из-под ног.

— Я… — Голос его сорвался. Он закрыл глаза, как будто это могло заслонить воспоминания. — Меня нашли.

Я ждала. Даже сердце мое замирало в груди, не смея перебить.

— Меня нашли, когда я уже почти умер от голода, — глухо выговорил он. — Какие-то люди. Сначала я думал — опять работорговцы. Я даже не сопротивлялся. Какой смысл? — Его губы скривились в горькой усмешке. — Но они отвезли меня во дворец.

Он открыл глаза. Они были такие темные сейчас, как глубокая осенняя река.

— Отец меня нашел. Он не сумел защитить свою семью от похищения, не сумел вовремя прийти за нами, поэтому моя мама и ее брат погибли, чтобы я сбежал от похитителей… Но меня отец нашел. Мне вернули мое имя. Вернули дом. Вернули мир… Но он уже не был моим. Они старались, чтобы я забыл все, что было прежде. — Он резко вдохнул. — Но я не забыл. Никогда. Ни твои глаза. Ни твой голос. Только лицо словно растворилось в тумане.

Он сжал мою руку в своих ладонях — судорожно, как кто-то, нашедший в буре последнюю щепку.

— Ты пела мне. Там, в подворотнях. Ты держала меня за руку, когда я дрожал от лихорадки. Ты… умерла у меня на глазах. И я поклялся… поклялся, что, если когда-нибудь в следующей жизни снова встречу тебя… я не позволю тебе исчезнуть.

На глазах выступили слезы. И у меня, и у него. Но ни он, ни я не плакали. Мы были слишком упрямыми для этого.

— Я… — Я не смогла больше сдерживаться, обняла его за шею. Он крепко прижал меня к себе, так, что перехватило дыхание.

— Это ты, — хрипло выдохнул он. — Я узнал бы тебя где угодно. Пусть даже через тысячу жизней. Сам себе не верил, хотя чувствовал же, чувствовал! Но ты… ты умерла. — Ишель глухо шептал мне в плечо, будто боясь снова увидеть, как рушится единственное, во что он когда-то верил. — Я сам видел, Айли. Держал тебя на руках… когда ты уже не дышала. Ты не можешь быть княжной Ян!

Я погладила его пальцами по щеке, где все еще проступали следы боли, не отпущенной временем.