Призванный в Бездну (СИ) - Colonel Lt

Я не винил Нейфилу. Это было куда лучше, чем просыпаться от её ночных криков.

Когда я убеждался, что очередное изменение тела не вредит ему, я добавлял новый штрих к узору на ядре Каттая. Это была ещё более кропотливая работа, поскольку её итог зависел и от моих навыков медитации, и от моего мастерства как художника. А рисовать силой мысли я не привык и пока часто ошибался.

В пустоте медитации я внутренним зрением прорабатывал орнамент, который должен быть нанесён на зёрнышко. Из мелких изменений постепенно складывалась целостная картина.

На зёрнышке постепенно проступал монстр — невообразимая химера из разных существ, поглощённых мною. Каждый элемент символизировал определённое изменение, связанное с этим созданием. В его чертах проглядывал человеческий облик; на него я завязал улучшения, связанные непосредственно с оболочкой Каттая.

Сложнее всего было работать с кожей. Я хотел укрепить её так, чтобы она стала неуязвимой для холодного оружия, но с этим было пока тяжело. Часто в коже нарушался обмен веществ, после чего она слезала широкими полосами, обнажая мясо и порой кости.

Было чертовски больно, разумеется. Но я был уверен, что конечный результат с лихвой окупит все мучения. Кое-каких успехов я добился, но их было так мало, что больше Наброска дать коже я не мог.

Энергии на любое, даже неудачное преобразование уходило много, и я не раз был вынужден прервать опыты, чтобы не сойти с ума от голода. Хорошо хоть питание оставалось регулярным.

Нарцкулла всё ещё не бросила попыток улучшить мою способность к поглощению душ. Я регулярно посещал с ней второй слой, где сражался с обитателями джунглей и пожирал их туши.

Известные мне приёмы боевых искусств плохо подходили для облика безликих. Баланс и пропорции у него заметно отличались от человеческих, да и не отобьёшься от монстров джебами и лоу-киками.

Безликие охотились из засады, но и в открытом бою скорость реакции у них была великолепная. Я напоминал себе богомола.

Излюбленной тактикой стало подобраться поближе, обвить щупальцами, вцепившись во врага костяными наростами на них, и подтащить к пасти, чтобы проглотить упиравшуюся добычу. Метод был лишён изящества, но зато отлично ложился на почти полную неуязвимость безликих к обычным атакам.

Яд всё ещё представлял угрозу для червей, что составляли моё тело, — но он не успевал убить их в достаточном количестве до того, как я поглощал противника. А дальше подключалась регенерация, заметно ускорившаяся от частого использования: на место павших червей с охотой приползали новые.

Этой частью вылазок я был полностью доволен. Она помогала понять своё тело и обеспечивала едой. Эксперименты Нарцкуллы нравились мне куда меньше. В них редко обходилось без агонии, которая охватывала меня целиком и без остатка.

От её заклятий по внутренностям словно растекалось расплавленное железо. Перед глазами вспыхивали яркие звёзды. Я не в силах был даже пошевелиться, пришпиленный к земле, на которой светились руны.

Каждый такой сеанс пробуждал во мне горячее желание наброситься на ведьму. Я сдерживался лишь потому, что знал, что каждый день делал меня сильнее, а её — приближал к бою с Бонвьином.

Кое-что хорошее из пыток Нарцкуллы всё же вышло. Однажды я так увлёкся работой над человеческим ядром, что неладное заподозрил, лишь когда услышал доносящиеся издалека приглушенные крики Нейфилы, а пустота окрасилась в багровые оттенки. Я вернулся в реальный мир и обнаружил, что постепенно распадаюсь на мириады истекающих кислотой червей-щупалец, которые набрасывались друг на друга в стремлении выжить.

Я ободряюще махнул рукой бледной как мел Нейфиле, которая склонилась надо мной, призывая её не волноваться, и поспешно нырнул обратно в глубины подсознания.

Память зверей из последнего улова я уже впитал, так что был вынужден вытянуть пару нитей из клубка Каттая, чего прежде избегал. Во-первых, его воспоминания оставляли чересчур глубокий след на моей душе, а во-вторых, огненная сеть порабощающего заклятья была наложена именно на этот шар.

Пламя оставило опалины на нитях, а кое-где прожгло клубок насквозь: его изрядно потрепало. Я опасался, что если буду вытаскивать из него нити, то он разрушится, а заклинание распадётся, о чём тут же узнает Нарцкулла.

Несмотря на мои опасения, было похоже, что огонь не навредил качеству воспоминания. Более того, оно как будто стало менее настойчивым. Я очнулся быстрее обычного и смог довольно уверенно отделить свою жизнь от жизни Каттая.

Точной причины, почему поглощение нитей парня прошло так гладко, я не знал. Самое логичное предположение звучало так: Нарцкулла старалась улучшить качество воспоминаний, но вместо этого ослабила психический удар от впитывания добровольно переданной памяти. Я решил считать так, потому что это придавало хоть какой-то смысл экспериментам ведьмы.

Негативный эффект не пропал целиком. Если бы я впитал несколько десятков нитей, то непременно запутался бы в свежедобытых чувствах. Но я был доволен и тем, что приобрёл.

Развитие в этих направлениях лишь подчёркивало неудачи в химеризации. У меня пока не получалось надёжно скрестить части тел человека и зверей. С безликим было чуть проще, однако и с ним задумки пока в полной мере воплотить не удавалось.

К примеру, я планировал сделать что-то вроде ежиных иголок по всему телу, только вместо игл — щупальца безликого с когтями на конце, которые устремлялись бы вперёд с огромной силой. В теории после такого все враги в радиусе трёх метров должны были погибнуть, пронзённые щупальцами.

На практике же контролировать столь массовое и быстрое преобразование я пока не мог. В лучшем случае появлялось штук пять щупалец, но они сразу же отваливались. Даже для Наброска слабовато. Этот проект я временно отложил, занявшись более перспективными.

Зато я выяснил, что при поглощении утерянных конечностей возвращаю часть сил, потраченную на их создание.

Не менее амбициозной была идея совместить ядовитые шипы тушканчика с человеческой формой. Мысль, что я смогу лёгким движением руки посылать в направлении врага смертельно опасные иглы, которые за считанные секунды уложат его в могилу, приводила в восторг.

В качестве временного решения я приспособил под шип лучевые кости в руке. Для её выталкивания я смастерил особые мускулы, управляться с которыми так до конца и не научился. При выстреле руку разрывало, а дальше — как повезёт. Иногда кость не выбрасывало из разорванных остатков конечности. Иногда она выпадала. А порой — вонзалась в лохмотья плоти и отравляла меня самого.

Ощущения от яда тушканчика в человеческой форме были на порядок паршивее, чем в теле безликого. К тому же на это накладывалось то, что руки-то я лишался ещё до смены формы или до того, как включалась регенерация. По уровню развития — Набросок, не более.

На фоне того, чему я подвергал себя в этом мире, меркли часы, проведённые у наёмников сестры на Земле. Но эта боль служила вехой роста над собой. Развитие без усилий, без преодоления себя — это сказки для ленивых и трусливых.

А может быть, я всё-таки слегка тронулся.

Нельзя остаться полностью в здравом уме после всего, что со мной случилось.

Ещё одним подводным камнем стало то, что я мог совмещать части тел только тех существ, которыми владел в виде ядра. Когда я как-то убрал из арсенала зерно тушканчика, работа над иглами в руках остановилась. У меня больше не получалось изменять их; я мог оставить то, что уже создал, но не улучшить.

Без референса не складывался узор. Микроскопические изменения были ещё возможны: так я отточил фальшивую печать, изменив пигмент на коже. Однако это требовало огромных сил, а более значимые преображения тотчас безнадёжно разваливались.

В общем, химеризация продвигалась медленно. Это было вдвойне обидно, потому что я возлагал на неё особые надежды. Если получится совладать с совмещением разных обличий, я буду ограничен лишь собственной фантазией.