Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис

— Великодушно простите, мадам… Маячный мастер остановил рассказчицу. — Давайте, вы расскажете об этом в другой раз? А сейчас, если можно, об этих четырёх, на фото. С вашим прадедушкой ясно, с Лоцманом более-менее тоже… хотя к нему мы ещё, надеюсь, вернёмся. А вот двое других — кто они?

Она ответила не сразу.

— Как вы понимаете, все они были знакомы как минимум, за три года до бегства из Крыма. Вот, видите, дата?

Роман пригляделся. Действительно, в уголке фотографии имелась надпись: «Июнь,1917»

— Что именно их связывало этих четверых, мы, к сожалению, не знаем. Известно только, что трое из них — прадедушка, лоцман и этот моряк, капитан второго ранга Лихнович, были на борту «Живого». Лихнович к сожалению, прожил всего несколько месяцев — погиб при отражении нападения аборигенов, я вам о нём рассказывала… Судьба Лоцмана известна лишь в самых общих чертах — основав Пост Живой он приобрёл у местных рыбаков небольшую шхуну и несколько раз ходил на ней по Фарватерам, доставляя из Зурбагана товары для колонии. Тогда, кстати, он и настоял на переносе маяка… Это продолжалось несколько лет, после чего Лоцман исчез — не вернулся из очередного рейса. Мы пытались наводить справки о нём — через торговцев, которые хоть и очень редко, но приходили к нам по Фарватерам — но узнали лишь, что о нём и в Зурбагане не известно ровным счётом ничего. Что касается четвёртого… — она провела кончиками пальцев по фотографии, — я знаю только, что это — сводный брат моего прадедушки, то тесть и мой отдалённый родственник. В дневниках упоминается, что прадедушка и остальные ждали его в Керчи незадолго до эвакуации, но так и не дождался. Зачем они его ждали, что у них была за договоренность, почему он в итоге не прибыл — неизвестно. Его ждали, но так и не дождались. Может, погиб? Тогда на юге России творилось такое…

— Нет, не погиб. — Казаков покачал головой. — Видимо, он не сумел выбраться из Петербурга — то есть, конечно, из Петрограда.

Женщина оживилась.

— Значит, вы что-то о нём знаете?

— Разумеется. Как и мой спутник, — он мотнул головой в сторону на Романа, — да и вообще, большая часть наших соотечественников. Это — Александр Грин.

На собеседницу имя знаменитого писателя не произвело особого впечатления

— Право же? Да, кажется, прадедушка упоминал, что его сводный брат баловался литературными упражнениями, но особого успеха не достиг…

Казаков хмыкнул.

— Ещё как достиг, мадам! Насколько мне известно, его книги до сих пор изучают в школе, по ним даже фильмы снимали, и не один. А один из созданных им образов — девушки Ассоль, ожидавшей на берегу моря своего капитана Грэя — и вовсе стал чуть ли не главным символом романтической любви. И, кстати… не позволите взглянуть на дневники? Полагаю, для нас там найдётся немало любопытного.

— Вот как? — женщина улыбнулась. — Значит, прадедушка его недооценил. Что касается записок прадедушки — разумеется, буду рада вам помочь!

Она вышла из комнаты, а когда вернулась, в руках у неё были несколько толстых, очень потрёпанных тетрадей в клеёнчатых переплётах.

— Вот, это всё, что есть. Только прошу вас, обращайтесь в ними осторожно — это не просто семейная реликвия, а часть нашей истории!

— Не сомневайтесь, мадам, всё вернём в целости и сохранности! — Казаков встал. — А сейчас — простите, мы вынуждены вас покинуть. Надо встретиться с нашими спутниками — убеждён, они тоже заинтересуются дневниками вашего уважаемого родственника!

Конец второй части

Часть третья

Здесь водятся чудовища. I

— Ну и что из всего этого следует?

Казаков выпустил струю дыма в иллюминатор. Вообще-то Врунгель запрещал курить в кают-компании, и сам соблюдал этот запрет, но сейчас нашего бравого капитана нет на судне — он на «Латре», изображает сиделку при Дзирте. Девчонке стало хуже, поднялась температура, рана загноилась и сейчас она лежала в своей каюте. Вот Пётр и пользуется случаем — это я, ни разу в жизни не куривший, мгновенно учую даже самый слабый запах табачного дыма, а наш капитан и сам смолит, как паровоз и наверняка ничего не унюхает…

К тому же — сегодня особый случай.

Я пожал плечами.

— Пока только одно: что Грин как-то был связан с Лоцманом, спрятавшим на острове Источник. Но мы ведь это и раньше знали, верно?

— Верно. — Мой собеседник в две затяжки прикончил сигарету, выбросил бычок в иллюминатор и сел к столу. — Но вот то, что они были знакомы ещё на Земле — и затевали некую комбинацию, которая в итоге и привела обоих к Источнику — это, согласись новость.

Я покачал головой.

— Пока это только твои измышления — согласен, не лишённые некоторого смысла. Вот смотри…

Я продемонстрировал растопыренную пятерню.

— Первое. — я загнул большой палец. — Мы знаем, что Лоцман — кстати, как его звали, ты не спросил? — переправил в этот мир беженцев с «Живого». Причём Грин должен был отправиться с ним, но почему-то не отправился.

— Не с ним, а с ними. — поправил Пётр. — Не забывай, Серёга, их было четверо: твой коллега-Лоцман, Грин и его сводный брат и некий моряк.

— И это второе. — я загнул указательный палец. — Они, как и было сказано, строили некие планы, причём для их осуществления собирались покинуть Землю через Фарватеры.

— Не факт. — немедленно возразил мой собеседник. — Из чего ты, сделал такой вывод?

— Ровно из того, что они направились в Крым. Там море, маяки, несложно найти способ уйти с Земли.

Казаков недоверчиво хмыкнул.

— А в Петрограде что, сложно? Или в Финском заливе к тому времени на осталось маяков?

— Маяки-то, может, и остались. А вот насчёт того, чтобы раздобыть подходящую посудину, выйти на нём в море и при этом не привлечь ничьего внимания — тут я бы поспорил. До первого сторожевика, после чего их сняли бы с судна и вместо Фарватера отправили бы в ближайший подвал ЧК. С очевидным результатом.

— А в Крыму, по твоему, проще? Врангелевская контрразведка тоже, между прочим, не зря ела свой хлеб.

— В Крыму к осени двадцатого дело шло уже к финалу. Было очевидно, что эвакуации не избежать, да она уже и шла, ползучая, маленькими партиями. Разные суда — большие пароходы, рыбачьи лайбы, да хоть военные корабли, английские, французские, врангелевцев — постоянно шлялись туда-сюда, от Батума до Стамбула. В такой ситуации найти подходящий вариант куда проще, чем в Петрограде, и уж точно гораздо безопаснее!

— … тем более, один из них был моряк, сам мог служить на корабле… — задумчиво произнёс Пётр. — Ну хорошо, ну допустим… А дальше?

— Что — дальше?

Он показал на мою руку с зажатыми большим и указательным пальцами.

— Ах да, прости… Дальше Грин остаётся в Петрограде, остальные через Крым попадают в этот мир, и здесь с ними что-то происходит. Но по прошествии некоторого времени — год, два, около того, — Лоцман возвращается на Землю. Это три.

Я загнул третий палец, средний. Пётр молча ждал продолжения, ограничиваясь неопределённым хмыканьем и скептическими гримасами.

— Это, значит, три. — повторил я. А четыре — то, что в промежутке между Крымом и возвращением нал Лоцман каким-то образом вышел на след Источника.

— Неочевидно. Может, он его раньше раздобыл и где-то хранил?

— Возможно и такое. Но… помнишь, я рассказывал, как мы с мастером Валу навестили одного твоего коллегу — того, у кого хранилась недействующая копия Источника? По всему получается, что Лоцман побывал у него и эту копию осмотрел. Зачем?

— И зачем?

— А затем, что он рассчитывал с его помощью отыскать Источник… или понять, как он работает. — я загнул безымянный палец. — Так что — четыре.

По палубе прогрохотали башмаки, заскрипели тали, что-то глухо стукнуло. Раздался молодецкий крик вахтенного: «Капитан на борту!»

— Врунгель вернулся. — сказал Пётр, помахав ладонью в попытке удалить следы своего нарушения наружу через иллюминатор.– Сейчас сюда заявится, так что давай, заканчивай. Сколько у тебя ещё пунктов осталось?