Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис

[1] Переводчик на автомате Калашникова имеет три положения:

Предохранитель, верхнее;

Автоматический, промежуточное;

Одиночный, нижнее.

* * *

— Стаксель полощет! — зычно гаркнул Врунгель. — Отставить считать чаек, раззява, шкот подбери!

Я поднял голову — действительно, нижняя кромка треугольного полотнища (называемая на непростом морском языке «шкаторина») хлопала на свежем четырёхбалльном ветру. Я смотал шкот с вертикальных фигурно выточенных из твёрдого дуба стрежней, именуемых «кофель-нагели», и, упёршись ногой в фальшборт, потянул. Снасть заскрипела в блоке, оттягивая шкотовый угол паруса. Хлопки прекратились.

— То-то, раззява! — донеслось с мостика. — Сразу бы так, можешь ведь, хоть и Лоцман…

Я привычно пропустил шпильку мимо ушей. Врунгеля не переделать — с тех пор, как я обзавёлся персональной Астролябией и получил документально подтверждённое право водить суда по Фарватерам, он не упускает случая подколоть меня таким вот образом. И случаи выпадают не так уж редко — ну, люблю я парусное дело, и всякий раз, оказавшись на «Квадранте», нахожу время для того, чтобы поработать со снастями. И особенно люблю вот такие моменты — когда судно идёт с лёгким креном в полный бакштаг, волна поддаёт в наветренную скулу, и за парусами надо следить в оба глаза — стоит отвлечься и огромное полотнище заполощет, захлопает, навлекая на растяпу капитанский гнев.

Хотя — Врунгель несправедлив. Он, конечно, капитан, но и ведь и опыт Лоцмана чего-нибудь да стоит? К примеру, незабвенному мастеру Валу он вряд ли рискнул бы делать такие замечания. А может и рискнул — всё же, первый после Бога… А потом долго искупал бы свою вину в компании изобиженного Лоцмана и большой бутылки чёрного покетского рома…

— Паруса долой! — донеслось с мостика. — На Фарватер пойдём под парами!

Я обернулся. Врунгель стоял у лееров, уперев в бок мятый жестяной раструб. Его капитанская фуражка, памятная мне ещё по первому нашему знакомству на берегу канала имени Москвы, была лихо заломлена на затылок. Позвольте, как давно это было? Ну да, полных два года и ещё сколько-то там дней назад…

Парус, подчиняясь рывкам стаксель-нирала (снасти, предназначенной для спуска стакселя), пополз вниз по грота-штагу, собираясь у кончика бушприта большими складками. Теперь предстояло самое весёлое — вылезти туда и, повиснув над кипящей бездной, уложить парус, закрепив его шкертами, отрезками тонкого каната. Я перебрался через леера и полез по бушприту, хватаясь на снасти. Волнение усиливалось, шхуна то и дело ныряла носом в воду — и тогда нас — меня и моего напарника, матросаиз Зурбагана, которого Врунгель нанял всего месяц назад, с головой тнакрывало пенными потоками. Приходилось держаться изо всех сил — конечно, под бушпритом натянута предохранительная сеть, но срываться с бушприта, а потом барахтаться в её ячеях, захлёбываясь солёной океанской водой — удовольствие гораздо ниже среднего….

Обошлось. Работая в четыре руки, мы туго притянули парусиновые складки к гладкому отполированному ветрами и волнами бревну бушприта. Ошибиться, накосячить тут никак нельзя — резкие, почти ураганные порывы на Фарватере запросто могут растрепать укладку, и тогда придётся заново проделывать ту же работу, но в куда менее комфортных условиях. Когда судно на Фарватере — на полубаке вообще лучше не появляться, е если уж придётся — то обязательно со страховкой, крепким линем, обвязанным вокруг пояса. В теории выпавшего за борт бедолагу можно подобрать и в шторм — но только не на Фарватере, когда судно не то, что развернуться — сбросить ход не в состоянии. Любые маневры здесь чреваты попаданием в вихревые стены, за которым неизбежно следует гибель в чудовищной воронке Мальстрёма, немыслимо грандиозного водоворота, лежащего, как уверяют учёные, в самом сердце Мироздания. Наверное, я один из немногих, то увидел это явление своими глазами и остался в живых. А вот наставнику моему, незабвенному мастеру Валуэру, не так повезло — Мальстрём поглотил его вместе с судном, и один только Создатель знает, сколько времени он ещё оставался на палубе, судорожно вцепившись в снасти, прежде чем несущиеся в чудовищной скоростью водяные струи не разнесли судно в щепки…

Назад, на палубу мы выбрались без приключений. Под ногами уже ощущалась мелкая дрожь — всё ясно, заработала паровая машина. Я бросил прощальный взгляд на укладку стакселя — кажется, всё пучком? — и, оскальзываясь на мокрых досках, поспешил к мостику.

[1] Переводчик на автомате Калашникова имеет три положения:

Предохранитель, верхнее;

Автоматический, промежуточное;

Одиночный, нижнее.

II

С некоторых пор я стал замечать, что переходы по Фарватерам — те, что мы совершали мимо Зурбагана, через Мир Трёх Лун — стали очень уж лёгкими. О самой возможности такого «обходного пути» мы узнали неожиданно, почти случайно. Я в очередной раз собирался вести судно — кажется, это был «Клевер» под командой бывшего механика, а ныне капитана Фарватеров латыша Валдиса — с Онеги с грузом бензогенераторов и солнечных панелей, предназначенных для поселенцев острова Валуэр. Как обычно, рейс должен был проходить в два этапа — сначала от маяка на Бесовом Носу в гавань Зурбагана, а потом, не задерживаясь — прямиком в мир Трёх Лун, на свет зеркального маяка, высящегося на утёса острова Валуэр.

Манипуляции с астролябией, которые следовало произвести, настраиваясь на переход, были давно известны — кажется, я мог бы произвести их и спросонья, и с похмелья и даже в полубессознательном состоянии, скажем, после контузии. Я провернул в нужной последовательности бронзовые лимбы, отщёлкал нужное количество делений ползунками, укрепив на кронштейне маленькую трубку-визир, навёл её на Маяк — и тут…

Следует сделать небольшое отступление. Сам процесс входа на Фарватер достаточно прост и повторяется в точности от раза к разу. После того, как Лоцман выполняет все перечисленные выше манипуляции, перед его взором на миг возникают контуры портала, прохода, в глубине которого угадывается величественная башня зурбаганского маяка — конечная цель путешествия. Остальные, кто бы при этом ни присутствовал, портала не видят; от лоцмана же требуется подтвердить свои намерения, мысленно дать согласие — «да, нам туда!» — после чего неведомые управляющие Фарватерами силы втягивают судно в штормовой тоннель, ведущий в бухту Зурбагана.

Так вот, в тот раз передо мной возникли не один, а сразу два призрачных портала! От неожиданности я впал в ступор; порталы же некоторое время повисели перед моим внутренним взором и расточились. Я же едва устоял ногах — колени внезапно ослабли, ноги подкосились и я наверняка приложился бы затылком о нактоуз, не подхвати меня стоявший рядом Валдис. Я, как мог, описал, что, собственно, произошло. А заодно — что успел разглядеть в глубине одного тоннеля знакомый силуэт зурбаганского маяка, а во втором — решётчатую вышку с острова Валуэр.

«Клевер» тем временем шёл прежним курсом, на оконечность Бесова Носа, где мигал огонёк на вершине маячной башни. До каменных луд под берегом оставалось кабельтова три, и я, вместо того, чтобы скомандовать отворачивать и уходить на открытую воду, снова поднял к глазам визир астролябии.

Два портала возникли опять — но на этот раз я уверенно выбрал правый, с маяком острова Валуэр. И спустя всего четверть часа мы с Валдисом имели возможность любоваться мачтами «Квадранта», стоящего в лагуне на бочке.

Как известно любому, кто имеет хотя бы отдалённое отношение к науке, результаты эксперимента имеют смысл лишь в том случае, когда их удаётся повторить — и, желательно, не однажды. В течение следующих нескольких суток мы с Врунгелем и Валдисом совершили, по меньшей мере, пять переходов — и каждый раз, когда я настраивал астролябию на координаты зурбаганского Маяка, непостижимая магия фарватеров предлагала дополнительный вариант в виде Маяка остров Валуэр. Когда же я выставлял лимбы в положении, соответствующем Миру Трёх Лун — во втором призрачном окошке возникала гавань Зурбагана и высящаяся башня Главного Маяка.