Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Борт АрКью пятнадцать сорок восемь «сигма».

— Слушаем, диспетчер, — откликнулся папа-якудза.

— Мы готовы корректировать ваш полёт.

— Э-э-э… Дайте нам ещё пять минут.

— Окей.

Тадаси Минобэ отдал мне наушники и, отодвинув кресло второго пилота назад, вынул пилота и вытащил его из кабины. Потом сам уселся в кресло.

— Я, конечно, летал вторым, и даже рулил в воздухе, но ничего не понимаю в приборах, — сказал он.

А у меня, наоборот, вдруг возникло устойчивое понимание, что дали бы мне «мой» бомбардировщик Ту 16, я бы его посадил. Слишком много времени мы провели с Женькой на тренажёре под руководством инструктора. У меня и сейчас дома лежали исписанные тетради с инструкцией, как взлетать, как управлять, как сбрасывать торпеды и бомбы, ну, и как сажать, конечно. С этим самолётом было сложнее, но матрица быстро адаптировала прошлые умения к новым знаниям.

— У меня-то и летать сразу получилось хорошо из-за моих детских тренировок, — сказал «предок».

— Вот сейчас и проверим, — хмыкнул Флибер. — Как количество знаний переросло в качество, хе-хе.

Мне нравился Флибер своим оптимизмом. А что, ему не умирать…

— Облачность пять тысяч футов, видимость хорошая, заход на полосу двенадцать, включаем курсовой маяк. Видите его?

На радаре замигала точка.

— Берите курс на маяк. Дальность пятьдесят миль.

— Есть взять курс на маяк, — сказал Тадаси и не пользуясь педалями, повернул штурвал. Точка радио-маяка возникла на экране приёмника курсо-глиссадной системы.

— Эшелон двести сорок чист, — сказал диспетчер. — Занимайте.

— Есть эшелон двести сорок, — сказал Тадаси и снизился до двадцати четырёх тысяч футов.

— Включаем глиссадный маяк. Высота принятия решения двести футов. Предлагаем сделать пробный заход и снова вернутся на эшелон двести сорок. Глиссада начинается с тысяча двухсот футов. На радаре будут появляться цифры, это необходимая высота. Если не сможете вписаться в них, взлетайте до высоты принятия решения. Понимаете, о чём я говорю?

Тадаси посмотрел на меня, я кивнул.

— Понимаем, — сказал он, и я увидел, как его лоб покрылся каплями пота.

— Я поражаюсь твоему хладнокровию, — сказал он. — У меня трясутся руки, и я ничего не понимаю, что они говорят. Какая глиссада, какие высоты?

— Сбросьте скорость до шестисот. Выравнивайте. Нацеливайтесь на маяк и снижаетесь. Постепенно сбрасывайте скорость до четырёхсот.

— Обрати внимание, у двигателей нет реверса тяги, — подсказал мне «мой внутренний голос». — Не забудь задействовать хвостовой воздушный тормоз при снижении и интерцепторы при посадке. Можешь попробовать воздушный тормоз прямо сейчас. Классная штука!

— А тебя не смущает, хе-хе, — спросил Флибер, — что ты испытывал такой самолёт в восемьдесят пятом году, а сейчас семьдесят восьмой?

— М-м-м… Точно! И он тогда был абсолютно новым. Что не так, Флиб?

— Немного сдвинулись события, — вздохнул мой «третий внутренний голос». — Ваш Джонни такого в Британии наворотил, что едва свожу концы с концами.

— Хватит вам! — вспылил я. — Мешаете сосредоточиться.

— Ой-ой-ой, — поддразнил меня предок. — Смотри, какие мы важные. Он сейчас покажет нам мастер класс по сажанию реактивных самлётов.

— Ладно тебе ерничать, — одёрнул предка Флибер. — Это ты уже сто двадцать тысяч раз взлетал и садился, а мальчик впервые.

— Э-э-э-х… Сюда бы тот челнок с которого я британцев разнёс в пух и прах… Вот это вещь. И почему не сейчас?

— Хм… Потому, что сейчас там Джонни для СССР компьютерные технологии развивает.

— Замолкните уже! — мысленно взмолился я. — А то я с вами с ума сойду.

Глава 18

Скорость снизилась до шестисот километров в час в пересчёте с миль.

— Замедляемся до двухсот пятидесяти миль, — сказал я.

— Не маловато будет? — спросил Тадаси. — Не свалимся в штопор?

— Он без груза, а жрёт топливо, как бык помои. Нам надо поберечь топливо. Кто знает, сколько попыток нам предстоит?

Потом я посмотрел на Тадаси и ответил:

— Не должны свалиться.

— Скорость двести пятьдесят приемлема для начала снижения, — сказал диспетчер. — Выравнивайте самолёт по курсу. В конечной точке глиссады скорость должна быть не более ста восьмидесяти узлов. И не забудьте включить воздушный тормоз.

— Выравниваем, — со вздохом сказал Тадаси.

Он, не трогая штурвала, шевельнул педалями, и самолёт, не меняя горизонтального положения, стал медленно поворачиваться. Я понял, что Тадаси боится пользоваться штурвалом. То есть, боится при развороте дать самолёту крен. А без штурвала сесть не возможно. Крен неизбежен. Воздушные потоки, то, сё…

— Разрешите, Тадаси-сан, взять управление на себя? — попросил я.

— Ты с ума сошёл⁈ — крикнула Тиэко. — Ты ещё мальчишка. Папа хоть немного летал…

— Я тоже на тренажёрах «отлетал» сорок часов. Я не вру, Тиэко. Я тебе потом свою тетрадку покажу с подписью инструктора.

— Всё равно! Папа, не давай ему. Я боюсь!

— Ты мешаешь, — сказал Тадаси таким тоном, что и у меня пробежал по телу холодок, а Тиэко моментально заткнулась. — Я контролирую ситуацию. Педали жёсткие. Ты справишься?

— Надо подруливать штурвалом, он должен помогать ножным тягам.

— Я боюсь кренить самолёт. Особенно на малых скоростях. У меня однажды был случай, и я не смог выровнять самолёт без инструктора. Поэтому я боюсь управлять самолётом.

— Нет… Ну, да. Надо и штурвал на себя и газку добавлять.

— Я боюсь держать штурвал одной рукой. Попробуй на этих скоростях. Я посмотрю.

— Окей, — сказал я и сказал. — Папа, Тиэко, вы бы сели в кресла и пристегнулись. Лучше идите в хвост. Там самое безопасное место при посадке.

— Сам ты иди в хвост, — буркнула Тиэко.

— Да-да, конечно, — сказал отец и затопал по проходу.

У самолёта салон был рассчитан на восемьдесят пассажиров. Две стюардессы, кстати, уже там и сидели в хвосте. Совершенно не паникуя.

— Где их таких набирают? — подумал я. — Самурайки, блин…

— Пристегнулись! — крикнул отец.

— Ну, поехали, — сказал я и чуть довернул штурвал влево, двинул правую педаль вперёд. Левая пошла навстречу, самолёт дал крен влево и стал поворачиваясь опускать нос. Я потянул штурвал на себя и выровнял самолёт.

— Хм! Хорошо получилось! — похвалил Тадаси.

Я повторил манёвр в другую сторону. Скорости хватало, и самолёт спокойно развернулся и встал на нужный курс.

— Ты молодец, Миса.

— Будем снижаться на пробную посадку.

— Снижайтесь. Крыльевые воздушные тормоза сработают автоматически. Закрылки ставьте на десять градусов. На высоте тысяча футов отключаете и выравниваете самолёт по курсу. Если надо — делаете левый разворот, это против часовой стрелки и выходите на восьмёрку. Радиус круга восьмёрки — тысяча футов. Там нет посадочных полос и маневрируйте свободно. При выходе на глиссаду — скорость сто восемьдесят, закрылки на двадцать градусов. При скольжении — закрылки на максимум. Понятно?

— Всё понятно, — сказал я.

— Ничего не понятно, — сказал Тадаси, чуть не плача. — Какие закрылки? Какая восьмёрка?

— Тихо, Тадаси сан. Снижаемся.

Так как мы «проскочили» Хиросиму, мы заходили на посадку с юга. Если что, то мы уже летели над морем и передо мной маячили острова Миядзима. Снижение началось. Закрылки — позиция три, скорость сто восемьдесят узлов. Справа по курсу отмечаю замок, а слева дельту какой-то реки. Впереди — полоса обозначенная маяком, словно приклеенная к узкому перешейку между горами и морем.

— Ветер девяносто градусов на десять узлов, разрешаем посадку. Имеется турбулентность от восточных склонов, — сообщил диспетчер.

— Принято, — отвечаю и закладываю плавный левый крен, чтобы аккуратнее вписаться в схему захода.

Высота принятия решения. Поддувает справа, и самолёт явно сносит налево, подравниваю рулём направления и штурвалом, чтобы самолёт не рыскал.

— Хорошо идём, — позволил себе дать оценку моей «работе» Тадаси, на что я только хмыкнул.