— Пойдём, Санна, — сказала я, мягко потянув её за руку. — Хватит на сегодня приключений.
Малышка не сопротивлялась, но и не торопилась, плетясь за мной, как котёнок, которого тащат на поводке. Райли, к моему раздражению, не отставал.
— Уже прощаемся? — весело спросил он, шагая рядом. — А я думал, мы только начали дружить.
— Дружить? — я фыркнула, не оборачиваясь. — Ты, Райли, похоже, считаешь, что все вокруг только и мечтают с тобой дружить. Я же ясно сказала: мне нужно дела делать, а не языком трепать.
— Ох, Зина, ты ранишь моё сердце, — он театрально прижал руку к груди, но его глаза смеялись. — А я ведь только хотел предложить проводить вас. Галес — место неспокойное, знаешь ли.
— Сами справимся, — отрезала я, хотя в глубине души понимала, что его присутствие и правда могло бы пригодиться. Но гордость — штука упрямая, а уж моя гордость, закалённая годами одиночества, и вовсе была крепче драконьей стали.
Мы протискивались через толпу, которая, кажется, стала ещё гуще. Запахи пота, специй и морской тины смешивались в удушливую кашу, а гомон голосов бил по ушам. Санна держалась за мою руку, но её взгляд то и дело скользил по сторонам, словно она искала пути к бегству. Я не винила её — после всего, через что она прошла, доверие для неё было таким же подвигом, как для меня — общаться с Райли и не думать о его привлекательности. А это было, мягко говоря, ОЧЕНЬ непросто.
Наконец, мы выбрались к тому месту, где я оставила свою телегу.
И тут… Я остановилась, как вкопанная.
Какого лешего?!..
У столба, к которому была привязана моя лошадь, орудовали трое здоровенных негодяев. Один, с сальной бородой и шрамом через бровь, дёргал за уздечку, второй, лысый, как бильярдный шар, копался в моих мешках, а третий, долговязый, с жёлтыми зубами, стоял на стрёме и хохотал, глядя на приближающуюся меня.
— Эй! — крикнула я, чувствуя, как кровь уже начинает закипать в жилах. — Это что вы тут удумали с моей телегой?!
Троица обернулась, и их лица расплылись в наглых ухмылках. Сальный бородач выплюнул на мостовую комок жевательной смолы и расхохотался так, что его пузо затряслось.
— Эй, парни, гляньте, какая госпожа! — прогундосил он. — Своей телегой называет! А ну, вали отсюда, пока мы добрые!
— Это моя телега, и лошадь моя! — рявкнула я, шагнув вперёд и крепче сжав руку Санны. — Уберите свои грязные лапы, не то пожалеете!
Лысый, копавшийся в мешках, вытащил оттуда яблоко и с хрустом откусил кусок, даже не удосужившись ответить. Долговязый заржал ещё громче, будто я рассказала анекдот про тёщу и козу.
— Пожалеем? — переспросил он, вытирая слёзы от смеха. — Ой, держите меня, а то я сейчас лопну! Ты, что ли, нас пугать собралась?
Я стиснула зубы, пытаясь придумать хоть какой-то план действий. Если силой обидчика не взять, придётся действовать иначе.
— Ладно, — сказала я, делая вид, что сдаюсь, и даже добавила дрожи в голос. — Я, наверное, погорячилась… Вы ведь всё равно всё отберёте?.. Дайте хоть забрать кое-что из телеги. Там… кое-что личное.
Бородач прищурился, но кивнул, явно решив, что я не представляю угрозы.
— Бери, да поживее, — буркнул он, отступая на шаг.
Я медленно подошла к телеге, стараясь выглядеть подавленной. Санна смотрела с тревогой, но я слегка сжала её ладошку, мол, не бойся, всё под контролем. Ну, или почти под контролем.
Подойдя к телеге, я наклонилась к мешкам, где под яблоками и тряпьём прятался меч Брунара. Сердце колотилось, как у школьницы перед экзаменом, но руки действовали быстро. Я рванула ткань в сторону и выхватила клинок, который оказался таким тяжёлым, что я чуть не уронила его себе на ногу.
— А ну, назад! — крикнула я, направив меч на негодяев. Клинок дрожал в моих руках, но я надеялась, что это выглядит грозно.
Троица замерла, но не от страха, а от удивления. А потом они снова заржали, как стая гиен. Лысый даже хлопнул себя по колену, чуть не подавившись яблоком.
— Ой, мамочки, она с мечом! — загоготал долговязый. — Да ты хоть держать его умеешь?
— Последний раз говорю, — прошипела я, чувствуя, как щёки горят от злости. — Уберите руки от моей лошади, или я вам эти руки поотрубаю!
Глава 52.
Я, конечно, пыталась выглядеть свирепо и убедительно, но в реальности никакой уверенности не ощущала. Когда-то, в Бедовой Пустоши, мне уже приходилось вступать в бой. Но тогда всё происходило быстро и стремительно, на голых инстинктах. Я почти не раздумывала и ничего не решала — просто действовала. К тому же тогда клинок в моих руках был вполне подъёмным, и мне не составляло труда орудовать им, пусть и неумело. Теперь-то уж стало понятно, почему Эллая дала мне именно кинжал — его не только проще спрятать, но и сражаться им куда проще.
Сейчас же я сжимала в ладони рукоять меча Брунара. А это совсем другое дело, да и обстоятельства было совершенно иными. Бандиты не рвались немедленно вступать в бой, да и были они простыми людьми, а не ужасающей нечистью. Пальцы у меня немели, а клинок, тяжёлый, как мельничный жёрнов, дрожал в руках, угрожая выскользнуть. Я едва удерживала его, не говоря уже о том, чтобы нанести удар. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвёт грудь, а ноги подкашивались, словно я шагала по зыбучему песку.
Передо мной стояли трое — громоздкие, как портовые склады, уверенные в себе. И вся троица лишь ухмылялась пожелтевшими, как старый пергамент, кривыми зубами.
— Ну, давай, девочка, — подначивал долговязый. — Покажи, как ты умеешь махать этой железкой.
За моей спиной дрожала Санна, её маленькая ладошка в моей руке была горячей и влажной от страха. Я чувствовала, как она цеплялась за меня, и это было самым главным стимулом выстоять в данной схватке. Бедная девочка, только что вырвавшаяся из цепей, а я, вместо того чтобы увести её в безопасное место, втянула в эту передрягу. Отступать было некуда.
Я стиснула зубы, чувствуя, как щёки запылали от гнева. Неужели я, женщина, пережившая столько испытаний, не смогу дать отпор трём бандитам? Стиснув рукоять меча ещё сильнее, я шагнула вперёд и замахнулась.
Однако клинок, тяжёлый и неуклюжий, повёл себя, как своенравный жеребец, — вместо того чтобы послушаться, он утянул меня в сторону, и я чуть не потеряла равновесие. Удар пришёлся по воздуху, а долговязый легко отскочил, продолжая хохотать.
— Пред Оком Целлианы! Да ты опасная штучка! — обрушился на меня издевательский хохот.
Я воспользовалась моментом всеобщего веселья и замахнулась снова, на этот раз целясь в лысого. Но и эта атака оказалась ничем не лучше: меч отклонился, задев край телеги, и я вскрикнула от боли, когда отдача пронзила плечо. Лысый увернулся, даже не удостоив меня взглядом, а бородач, державший уздечку, шагнул ко мне, вытаскивая из-за пояса кривой нож.
— Хватит шутки шутить, — прорычал он, и в его голосе не осталось ни намёка на веселье. — Меч твой тебе явно не принадлежит, а выглядит довольно заманчиво. Уж не из драгура ли он? Давай так, ты отдаёшь нам все свои игрушки, а мы не тронем ни тебя, ни твою оборванку.
Я отступила, прижимая Санну к себе, но девочка вдруг выскользнула и юркнула за телегу. Я ахнула, боясь, что она побежит, но её тонкая фигурка затаилась за колесом, и я взглядом умоляла её не высовываться.
— Не дождёшься, — прорычала я гневно.
Страх за ребёнка, гнев на бандитов и память о Брунаре смешались в одно — я не могла позволить себе отступить. Вспомнилась Бедовая Пустошь, мой нож, вонзившийся в торгалла. Тогда я действовала молниеносно, и сейчас мне нужна была та же решимость и дерзость.
Стиснув зубы, я снова подняла меч и с воплем бросилась на бородача, целясь в его руку, державшую нож. Кромка меча рассекла воздух, однако мой противник оказался быстрее — одним движением он отбил мой удар ладонью, а другой рукой толкнул меня в грудь. Сила удара была такой, что я потеряла равновесие и рухнула в грязь, задыхаясь от пыли и боли. Меч выскользнул из пальцев, звякнув о мостовую.
