Нелюбимая жена-попаданка для герцога (СИ) - Луна Кармен

Я оделась. Не парадно, но внушительно. Платье приглушённого зелёного цвета, волосы аккуратно уложены, губы едва тронуты настоем малины (цвет живой, но без лишнего намёка на страсть). Вошла в зал, как в операционную: со спокойной решимостью и готовностью к любому кровопролитию. Желательно не моему.

Король сидел в кресле, уже в приличном состоянии, но с видом человека, которого убедили, что смерть — невыгодный контракт. Рядом — несколько лордов, с лицами, как будто У них под мантиями не тела, а бухгалтерские книги. И... крестьяне?

Несколько простолюдинов, запуганных, растерянных. Один дёргал шапку в руках, другая смотрела в пол. Но всё это затмевала Она.

Леди Эванна.

В цветущем платье с кружевами, выражением лицемерной обеспокоенности и глазами удава на званом ужине. Улыбалась. Мне. Как ножу скальпель.

— Леди Вайнерис, — пропел король, и в его голосе было всё: усталость, напряжение, и капля сожаления, — вы приглашены сюда, потому что... возникли некоторые вопросы.

— Вопросы — моя страсть, — ответила я и сделала шаг вперёд. — Особенно если на них можно ответить логикой, а не фимиамом и истериками.

— Деревенские жители заявили. — начал один из лордов, но замялся. Он посмотрел на крестьян. Те переминались с ноги на ногу — ..что видели странности. Травы. Символы. Заклинания?

Я прищурилась.

— Заклинания? Уточните, пожалуйста. Или они научились читать мои рецепты?

Леди Эванна кашлянула.

— У нас имеются доказательства... странных практик. Подозрительных трав. И, как мне сказали, говорящего кота.

Ох ты ж, лососина в маринаде.

Я повернула голову к Василиусу, который, как истинный предатель, спокойно умывался в углу и делал вид, что ничего не слышит.

— Миледи, — добавила она ядовито. — Мы все благодарны вам за помощь королю.

Но если вы прибегали... к недозволенному, стоит разобраться. Не так ли?

— Простите, — медленно проговорила я, не повышая голоса, — но я лечила Его Величество не с помощью пентаграмм, а с помощью горячки, компрессов и терпения. Впрочем, последнее действительно сродни магии, учитывая ваше общество.

Крестьяне всполошились. Кто-то снова перекрестился. Один мальчик пробормотал:

«А она нас спасла...» — но тут же получил тычок в бок от соседа.

Король всё это слушал молча, сжав губы. Его взгляд скользил между мной и Эванной, и я поняла: он колеблется. Да, я спасла ему жизнь. Но он — не просто человек. Он монарх. Он обязан успокаивать народ. Даже если для этого придётся сжечь того, кто стал слишком заметен.

— Итак, — сказала я, выпрямившись. — Вы хотите судить меня за то, что я спасала? Вы не спросили, сколько я потеряла, сколько не дожили. Вы не читали мои записи. Вы боитесь того, чего не понимаете. А знаете, чего я боюсь?

Я шагнула вперёд.

— Что вас не напугает следующий мор, следующая болезнь, следующая смерть. Вы будете бояться меня — но не чумы. А она не постучит в дверь. Она ворвётся.

Тишина.

Даже Эванна молчала. Пока. Но в её глазах плясали искры победы. Она знала: семена посеяны. Вопрос времени — когда вспыхнет костёр.

И вот тогда... либо я его переживу.

Либо сгорю красиво.

Когда ты ведьма, по версии лордов, хватит и одного неосторожного вдоха. Но если. У тебя в сундуке лежит кожаный дневник с записями о температуре кипения, расчётах дозировок и подробными схемами, как собрать самодельный шприц из стеклянной трубки и ободранного наконечника от перьевой ручки — считай, ты уже готова к эксклюзивной жарке на местном кострище.

Я не сразу поняла, что именно подбросили. Думала — какая-нибудь очередная "травяная гадость" из лазарета, перекочевавшая в спальню леди Эванны. Но когда управляющий прикинулся мебелью и с видом "я вообще в этом замке случайно" протянул мне пергамент, я поняла. Дневник. Мой дневник.

Страницы, исписанные моим почерком. Формулы. Слова вроде “вакцина” "инъекция", "стерилизация" — и, что особенно мило, зарисовка шприца с подписями, стрелочками и припиской на полях: «Сделать нормальный поршень из кожи! Не забыть, а то опять будет фонтан».

— Герцогиня, — начал один из священнослужителей, которого я раньше видела только на церемониях, где он благословлял еду с большей страстью, чем молодожёнов, — нам стало известно, что в ваших покоях обнаружен... невероятно странный трактат. Слова в нём... пугающие.

— Пугает только глупость, — сказала я. — Это дневник. Я вела его, чтобы не забыть расчёты, формулы, симптомы. Кто из вас когда-нибудь, простите, лечил чуму? Поднимал людей без меча и молитвы?

— Именно! — вмешался второй. — Вы не молились. Священник деревни подтвердил: вы никогда не посещали церковь.

Я тяжело вздохнула. И вот теперь захотелось смеяться. Громко. И истерично.

— Да, не ходила. Простите, мне было как-то не до этого. Я в это время спасала ваших детей. Я обтирала тела, вытаскивала людей из горячки, варила зелья, которые хоть немного, но давали шанс. Хотите — сожгите меня. Но перед этим попробуйте вылечить кого-то одним "Аминь".

Тишина. Даже король помрачнел. Но ведь всё было не так просто. Они уже выстроили обвинение. Эванна сидела на краю кресла с видом блюстительницы морали. И тут кто-то, видимо специально обученный, развернул мой рисунок шприца.

— Вот это... это что? Игла? Зачем она? Ампулы? Что за дьявольщина?!

— Это... наука. Это... инструмент. Я делала инъекции.

— Колдовство! — крикнул кто-то.

— Растворы, отвары, травы... — продолжала я, чувствуя, как земля под ногами превращается в пепел. — Я делала всё, чтобы хоть кто-то выжил. А теперь вы называете это ересью? Прекрасно. Тогда знайте: если я ведьма — то ведьма, которая спасла вам шкуру. И если снова вспыхнет зараза — вы все прибежите ко мне, как миленькие. Только вот не факт, что я вас приму.

Они переглянулись. И я поняла: семена посеяны. Дневник — улика. Шприц —страшилка. А то, что я не стояла на коленях в храме — почти приговор.

Суд ещё не начался. Но дрова уже поднесли.

И даже Василиус не урчал. Он только прошипел в сторону Эванны.

— Что, сладкая, будет жарко?

А я не ответила. Только крепче сжала его в руках.

Если сгорать — то с сарказмом.

Кто-то в углу зашептал: «Они говорят, она колдовала...» — и тут же получил локтем в бок, но слова уже вырвались из темноты, как крысы из подпола.

Потом голос стал громче.

— Она ведьма. В лесу травы сушит, лечит без молитвы. Кот у неё говорит.

НУ и что, что говорит? Ещё один — за дверью — в панике прошептал.

— А я слышал, как она разговаривала с ним! На языке странном... не нашем!

Странный язык? Это я вчера объясняла Василиусу, почему нельзя жрать валериану из лекарственной корзины. Смешно, если бы не было так опасно.

— Ведьма! — выкрикнули слева.

— У неё книги! — справа.

— Какая-то штука в сундуке! — с придыханием, будто это не инструмент, а рога Сатаны с автографом.

И всё. Толпа ожила. Загудела. Сначала одинокий голос, потом хор. Крики, тычки пальцами, прижатые к груди кресты. Один мужик схватил свою дочку за руку и оттащил подальше от меня, как будто я не женщина, а кипящая кастрюля с чумой. Даже стража заволновалась — шагнули ближе ко мне, будто я вот-вот начну ползти по потолку вверх ногами и звать демонов на латыни.

— Да вы... вы совсем с ума сошли?! — Я не выдержала. — Я спасала вас, лечила ваших детей, выносила на себе больных! Вы стояли у моего лазарета в очереди и благодарили! А теперь... костёр?

— Ведьма всегда добрая, — выкрикнула какая-то бабка, едва не споткнувшись о собственную злобу. — До поры! А потом глаза светятся, дети исчезают, скотина дохнет, хлеб чернеет!

— Это потому что вы не моете руки! — рявкнула я, но было поздно.

Толпа зашипела. Кто-то закричал.

— Сжечь.

— На допрос!

— Пусть признается, как беса призывала!

— Ага, — прошипел Василиус у меня на плече, — щас я как призову, как вцеплюсь в лоб одного «святого».