Совок 14 (СИ) - Агарев Вадим

Эти стоны об опасной и аскетичной жизни районного прокурора мне очень скоро надоели. Изнуряющие мою комсомольскую душу бабьи причитания товарища Ивлева уже не просто выводили из себя, они уже злили по-настоящему. Все сильнее и сильнее распаляя во мне преступное желание дать руководителю надзирающего органа смачный поджопник. Точняком по его обвисшему от сырости и сала афедрону. Надо же, как неудачно присел районный прокурор на подоконник, который сам же и залил водой!

К тому моменту, когда я собирал в корки уголовного дела готовые санкции на арест, ничего, кроме жгучей неприязни к Вячеславу Александровичу я уже не испытывал.

А вот кировский прокурор Ивлев, тот напротив, за последние десять минут неожиданно, но бесповоротно проникся ко мне самой, что ни на есть, искренней симпатией и отеческой любовью. В коротких перерывах между причитаниями о своей нерадостной жизни, он изо всех сил пытался обаять непонятного внучка понаехавшего цековского сатрапа. Подозреваю, что для доверительной дружеской беседы. Он даже по-товарищески и ненавязчиво предложил мне чего-нибудь выпить. И даже закусить. Чтобы, как он выразился, немного взбодриться и набраться сил перед тяжелым рабочим днём. С достоинством перечислив весь джентльменский набор советского бюрократа, который он держал наготове для хороших людей. Смущать меня советник начал с малого. С индийского чая. А завершил процесс моего соблазнения редчайшим дефицитом. В виде заграничным растворимого кофе и бутербродов с бужениной. Про коньяк трёх отечественных брендов он упомянул в самом конце.

Сославшись на крайнюю занятость, от лестного прокурорского предложения я легкомысленно, но вежливо отказался. Направляясь к входу, я краем глаза заметил, что Вячеслав Александрович, сосредоточенно глядя мне вслед, нервно потирает пальцами свои виски. Даже с учетом того, что человек я необычайно мягкий и добрый, сердце моё в этот миг не ёкнуло. К данному персонажу сочувствия я сейчас не испытывал никакого.

Уверенности, что находящаяся в приёмной прокурорская челядь что-то из наших с прокурором прений расслышала, у меня не было. Но, когда я перешагнул порог двухдверного тамбура, то все без исключения сотрудники надзорного органа, включая секретаршу, своими безумными глазами сильно напоминали стаю диких собак. Которая именно по моей вине уже вторую неделю, как осталась без хозяина и к тому же жестоко страдала непроходимостью кишечника. За все обе жизни ни в одной прокуратуре сразу столько недобрых глаз, единовременно обращенных к моей милицейской персоне, я ни разу не наблюдал. От такого, ничем не прикрытого коллективного остракизма, пусть и молчаливого, мне стало обидно и грустно.

Но с другой стороны я прекрасно осознавал, что работать под присмотром всех этих сотрудников прокуратуры Кировского района мне вряд ли когда посчастливится. И поэтому какой-либо робости или пиетета к товарищу Ивлеву, а так же к его подчинённым я сейчас не испытывал. Скажу больше. Мне даже захотелось как-то царапнуть цыганского покровителя и подчинённых ему приспешников. Царапнуть морально. Не слишком больно и не слишком зло. Но в то же время со всей товарищеской принципиальностью и так, чтобы ему это запомнилось. Стойкая неприязнь, которую за последнюю неделю сумел внушить мне зубчаниновский табор, давно уже окрепла. А сейчас, благодаря товарищу Ивлеву, она и вовсе всем своим галантерейным пеплом стучалась в моё сердце. К тому же она напрямую спроецировалась на кировского прокурора Ивлева. Бесстыдно крышующего шайку смуглозадых торговцев трусами и наркотой.

И лишь одна красотка Роза моим комсомольским разумом выделялась из всего этого прокурорско-цыганского паноптикума. Только она своим ангельским ликом и такой же, не менее божественной задницей, еще как-то примиряла меня со своими черномазыми соплеменниками. С этими вороватыми проходимцами из древней Индии. Мне и в самом деле сейчас казалось, что лишь пропитанный феромонами образ сисястой Розы не позволял окончательно развеяться остаткам моей толерантности. К цыганщине в целом и к подпольной торговле бабским исподним, в данном частном случае.

И как-то само собой вдруг вспомнилось, что карму нечистых на руку «колбасников» из Кировского РОВД судьба уже отрихтовала своей суровой дланью. В их воспитание свою лепту очень удачно внесли злые цыганские пчелы. И причастных к левому бизнесу цыган я вроде бы тоже уже наказал. Надёжно присадив в чулан до суда и уверен, после оного. Теперь в этой коррупционно-коммерческой истории осталось причинить справедливость лишь товарищу Ивлеву. Испытанный им давеча стресс от моих психологических экзерсисов и от случайно подмоченных штанов, как достойную сатисфакцию, в расчет я не принимал. Данный его конфуз я расцениваю всего лишь, как неизбежные издержки предварительного расследования преступления. Предусмотренного статьёй сто пятьдесят четвёртой УК РСФСР. И не более того.

Потому что нехер было хитрожопничать и скидывать это тухлое дело в Октябрьский район из подведомственному ему Кировского. Да еще на голову такого молодого и неискушенного во взрослых интригах следователя. На мою голову, то есть…

— Зинаида Израилевна! — демонстративно игнорируя десяток недружественных взглядов, театральным шепотом обратился я к секретарше, — Дело, конечно, ваше, но я настоятельно вам рекомендую отпустить всех этих товарищей! И перенести совещание на более позднее время! — я оглядел разом насторожившихся прокурорских, — Думаю, что перенести сходку следует на час или даже на два!

Подражая французскому узурпатору, я кичливо выставил вперёд правый ботинок и приосанился, нависая над столом секретарши.

— А товарищу Ивлеву вы прямо сейчас занесите водки! И еще сухие брюки! Я вам советую сделать это без промедления! — добавил я вполголоса, но так, чтобы все находящиеся в приёмной, меня услышали.

Пока я проговаривал эту тираду, вольнонаёмная женщина успела трижды покраснеть и столько же раз взбледнуть. И по-черепашьи втянуть голову в свои округлые крепдешиновые плечи.

— Я вам никакая не Зинаида! — собравшись с силами, злобно пискнула тётка и высунула вперёд свой двойной подбородок, — И, тем более, не Израилевна! Что за ерунду вы тут говорите? Зачем Вячеславу Александровичу сухие брюки⁈ — не удержалась она от ключевого вопроса, ради которого, собственно, я и затеял этот провокационный диалог.

— Затем, что свои он намочил! — ни на йоту не отклонившись от истины, с неприкрытой грустью ответил я любознательной женщине, — Впрочем, дело ваше и вы можете поступать так, как вам будет угодно! — изобразил я на лице благородную обиду человека, чьим добрым советом только что пренебрегли. — Всего вам доброго, товарищи! И всем вам хорошего дня! — мягко улыбнувшись, добавил я, сердечно прощаясь с руководящей верхушкой прокуратуры Кировского района.

Ответом мне было ледяное молчание прокурорских. В эту благостную минуту в приёмной почему-то образовалась тишина, которой позавидовал бы космический вакуум. А меня это очередное и явное небрежение к моему добродушию снова покоробило.

— Ну, голубушка, то, что вы не Зинаида, уж вы поверьте, это весьма сомнительный повод для гордости! — на прощанье я учтиво кивнул ивлевской секретутке. И не задерживаясь более ни секунды, покинул присутственное место.

Вдохнуть полной грудью у меня получилось только тогда, когда я вышел из здания прокуратуры на улицу.

— Хорош спать, боец, ты на службе! Иди, садись за руль! — открыл я переднюю пассажирскую дверь, не без злорадства взбодрив дремлющего Станислава старшинским окриком, — И поехали уже быстрее в Зубчаниновку, Роза нас ждёт!

Освободив мне пассажирское место, недовольный Гриненко обошел машину и по-стариковски кряхтя уселся за баранку.

— На хер она тебе сдалась, эта Зубчаниновка? — раздраженно повёл он в мою сторону своим, всё еще распухшим, жалом, — Ты же там всё, что хотел, уже сделал! Зачем нам туда переться? Как по мне, так ты сейчас на тюрьму торопиться должен! Насколько я помню, у цыган же вроде сегодняшним днём их десять суток содержания заканчиваются? Серёг, скажи, неужели не боишься? А ну как нагонят «зелёные» твоих жуликов часа на три раньше срока⁈ Или ты правда думаешь, что цыганские адвокаты с вертухаями не смогут договориться?