Совок 14 (СИ) - Агарев Вадим

— А, его это мне должно икаться? — еще не догадываясь в чем подвох, насторожился я на всякий случай.

— А то, что наша спецчасть твоим цыганам в эту самую минуту сейчас справки об освобождении заполняет! Бабы конфеты шоколадные трескают и ксивы на выход твоим жуликам штампуют! — став вдруг серьёзным, назидательно поднял к потолку прокуренный указательный палец капитан. — Конфеты-то, хрен с ними, адвокаты им еще десяток коробок натащат! А вот справки эти, если ты не в курсе, являются документами строжайшей отчетности! Их, эти бланки, наше ГУИТУ, между прочим, на Гознаке печатает!

Уже догадавшись, куда клонит свою мысль капитан, я благоразумно притворился туповатым тугодумом. Устроил я эту комедь, исходя из чисто корыстных побуждений. Как всегда продиктованными въевшимися в мозг оперскими рефлексами. Убедительно дурканул, притворившись лохом, и, кажется, не прогадал. Тюремный «кум», в запале заглотивший мою нехитрую наживку, отреагировал нужным мне образом. Он не отказал себе в удовольствии ткнуть своей профессиональной мудростью в нос земельного мента-салабона. Который по дичайшему недоразумению и до обидного на халяву хапнул на днях орден. И плюсом к побрякушке еще досрочное звание.

— Это я к тому, старлей, что не стали бы наши бабы из спецчасти на свой страх и риск эти бланки губить! Потому что они их потом списывать за#ебутся! Их начальница теперь выговор неминуемо огребёт, в этом ты даже не сомневайся!

Глядя на меня с лёгким, но немым укором, капитан Сурин осуждающе покачал головой.

— Ох, и натворил же ты дел, Корнеев! Ну ты скажи мне, трудно тебе было хотя бы вчерашним днём своих цыган арестовать⁈ Вот какого хера ты с этими санкциями до самого крайнего часа так затянул? Какого, спрашивается черта, ты приличных людей так вероломно в заблуждение ввёл? Признайся, Корнеев, ты это специально, сделал?

Прослушав возмущенный, и, как мне показалось, не очень искренний монолог Архипыча, я удовлетворённо и уже окончательно выдохнул. То, что старший опер Сурин от происходящих событий испытывает примерно такие же чувства, как и я, мне было видно и хорошо понятно. Ну не разглядел я в его бурной реакции на мои коварные интриги каких-то горестных переживаний. Ни за цыган, ни за своих тюремных коллег, проколовшихся на преждевременном оформлении цыганской воли. Нет, я абсолютно уверен, что те мутные шиши-мыши, которые попытались прокрутить кировский прокурор и не менее кировские «колбасники» вкупе с посильной помощью администрации СИЗО, его никак не затрагивают. Вот потому-то он и веселится, по-крестьянски радуясь, что у более зажиточного соседа-мироеда корова сдохла. Всё равно от той коровы «куму» Сурину не то, что молока или маслица кусочка, ему даже обрата не светило. По этой причине и радовался капитан, попутно не отказывая себе в удовольствии вразумить наивного юношу. Так не ко времени появившегося с воли и, как бы ненароком, принёсшего в СИЗО нежданные неприятности. Который, пусть и пребывает в должности аж следователя, однако, по части революционного правосознания, с ним, с капитаном Суриным, никак не сопоставим. Настолько не сопоставим, что даже чай заваривать для старшего «кума» этот зелёный следак не достоин. По причине младенческой некомпетентности и незнания специфики уголовно-исправительных отношений. А, главное, из-за неприлично малого срока своей службы во внутренних органах.

— Я? Как это, «специально»⁈ — вытаращил я удивлённые глаза на «кума», прожившего большую часть своей жизни в тюрьме, — Ты чего это, Архипыч? Подумаешь, какие-то там бланки! Просто ваши инспектора из спецчасти немного поторопились! — легкомысленно пожал я плечами, — Они на обед хотели пораньше свалить. Бывает! Ты мне лучше расскажи поподробнее, как к тебе информация пришла про то, что мне бабла заслали? И откуда она к тебе пришла, эта информация? Жулики мои, они же, насколько мне известно, в разных хатах сидят? Мне бы хотелось знать, Архипыч, это был разовый и случайный заход? Или эту компру на меня тебе разные источники одновременно продублировали?

По мере изложения мной вопросов, веселье с лица капитана внутренней службы стиралось. Он уже не смотрел на меня весело и дружески покровительственно. В глазах старшего опера Сурина появилась холодная и расчетливая подозрительность. Я снова чаёвничал с матёрым волком, от которого уже не веяло ни добродушием, ни вегетарианством.

— Для следака ты слишком грамотно свои вопросы формулируешь, Корнеев! — неспешно отпив из своего стакана крепко заваренной «индюшки» и глядя мне в глаза, произнёс капитан, — Имеешь основания полагать, что тебя пытаются слить? Как-то не похоже на то, старлей! Не принято в нашей системе героев паковать сразу же после публичного поощрения!

Как бы не свербило в душе, но правота «кума» была налицо и сомневаться в его железной логике было глупо.

— Согласен с тобой, Николай Архипыч! — положил я на язык шершавую от крупинок сахара «подушечку» и догнал её глотком горьковатого «купца». — Я и сам думаю точно так же. Тогда остаётся одно, то, что я тебе уже озвучивал — под меня кто-то с моих цыган денег взял. — Так-то оно пофиг, мне чужих денег не жалко, но я опасаюсь, что мне это боком выйдет. Добро бы я с этого что-то имел, но ведь нет! Ну и на кой мне такая слава, Архипыч, если мне даже доли малой не заслали?

Глаза «кума» вновь оживились и заискрились едва заметным весельем.

— Верно излагаешь, Корнеев, ни к чему тебе такая молва! — он подхватил с блюдца желтой от никотина щепотью надкушенную половинку карамельки и забросил себе в рот, — Особливо, что как-то уж слишком одновременно твои ох#уярки языки насчет бабла распустили! Это касательно твоего вопроса об нескольких источниках. И вот что еще, ты знаешь, старлей, какой-то ты неправильный следак! Мнится мне почему-то, что ты, скорее из наших, из оперов, чем из следствия. Уж я-то вашего брата за двадцать семь лет службы немало повидал! Ничего по этому поводу сказать не хочешь, Корнеев?

Пришлось сотворить на лице искреннее непонимание и недоумённо пожать плечами.

— Не знаю, Архипыч, я сразу после армии в Советском в участковых год проходил. А теперь вот еще в следаках уже больше года лямку тащу, — я снова наполнил рот чаем, чтобы оправдать паузу и осмыслить услышанное.

— Ну не знаю… Если так, то скажу я тебе, что чужое место ты занимаешь, Корнеев! — не сводя пристального взгляда с моего простоватого лица, тихо заявил «кум». — Мой тебе совет, переходи из следствия в розыск, я уверен, там у тебя намного лучше получится! А что касаемо компры, то и тут ты снова угадал! Практически одновременно и сразу по всем четырём хатам прошло, что цыгане тебе через своих бегунков жирные миксты насобирали. Видать, не в курсе они были, что ты им такую тухлую свинью с арестами готовишь! Очень уж они поверили, что их сегодня с нар нагонят! Так уверены, что даже наша спецчасть повелась на эту шнягу! Ты сам-то как полагаешь, бесплатно всё это? — в очередной раз жизнерадостно прокряхтел «кум», подмигивая мне.

Я потянулся было к блюдцу с босяцким деликатесом, но в эту самую секунду противно и непрерывно задребезжал внутренний телефон без наборного диска. Сурин поднял трубку и по тому, как он сфокусировал свой взор на моём лице, я понял, что этот звонок по мою душу.

— Ты вот, что, Корнеев, ты иди в сто двадцатую, тебе туда сейчас девку твою с воли приведут! — озорно подмигнул он мне, вернув трубку на аппарат, — А, слышь, старлей, хочешь, я тебе одиночку с новым матрацем подгоню? На пару часов, да еще с чистым бельём? Ты не думай, очень хорошая одиночка, чистая! Жуликов туда не селят! Там даже нормальный унитаз вместо «машки» стоит! Ты не стесняйся, пользуйся моей добротой, для тебя не жалко! Я так думаю, она тебе не откажет, ты у нас парень видный! Опять же, уж больно девка спелая, как мне доложили…

От столь неожиданного предложения у меня незамедлительно случился спазм в дыхательных путях.

Я невольно представил смуглую Розу на белых простынях, пусть даже и на тюремных. И нервно сглотнул слюну. Слишком уж соблазнительная картинка нарисовалась в моей многострадальной голове. Но почти в то же мгновенье очень кстати вспомнил о нежелательной и даже опасной для советского милиционера экзотике. В виде какого-нибудь цыганского триппера или какого-то иного постыдного недуга. Который мне никогда и ни за что не простит замполит.