Попаданка-песец, или Магия по-русски (СИ) - Миральд Анна

Меня разбудил звук. Не крик, не шорох, а тихое, низкое, монотонное бормотание. Оно доносилось из комнаты Егорки. Сердце больно ударило в рёбра, отгоняя последние остатки сна. Неужели кошмары? Ведь он выпил настой перед сном.

Инстинкт сработал быстрее разума. Я бесшумно скользнула с кровати и на цыпочках подошла к комнатке Егорки. Свет, пробивающийся из-под двери, окрашивал пол в тёплый, медовый оттенок. Осторожно сделав щёлочку, я замерла в изумлении.

Комнату окутывал неясный свет, будто исходящий от далёкого камина, которого там не было. На краю кровати, спиной ко мне, сидел склонённый над спящим мальчиком Кузьма Кузьмич. Его рука покоилась на лбу Егорки, и это странное бормотание, похожее на умиротворяющее мелодичное гудение старого самовара, исходило именно от него.

– Баю-бай, баю-бай,

Все печали прогоняй.

Прилетай, Сон, в тишине,

Унеси все грёзы в бороде.

Баю-бай, баю-бай.

Спи, дитятко, крепко спи,

Дрёма в гости приходи.

Все тревоги – за порог,

Словно пух слежалый снег.

Спи, дитятко, крепко спи.

Ни щели, ни гвоздя,

Спи, хозяин, без меня.

Баю-баюшки-баю,

Я всегда с тобою стою.

Но больше всего меня поразило лицо Егорки. Оно было абсолютно умиротворённым, мягким. Он лежал на спине, сложив руки на животе. Его лицо разгладилось, а на губах дремала лёгкая детская улыбка – выражение глубочайшего покоя, которого я не видела у него с нашей первой встречи в лесу.

И тут Кузьма Кузьмич медленно повернул голову. Его тёмные, глубокие глаза устремились прямо на меня. Наши взгляды встретились на мгновение. В его взгляде не было ни удивления, ни упрёка. Он знал, что я здесь, с самого начала. Я тихонько прикрыла дверь и отступила. Некоторые тайны не терпят вторжения. Они требуют уважения.

Тревогу за Егорку как рукой сняло.

Рано утром я встала раньше обычного и застала домового на кухне, ворчащего над закипающим чайником.

– Благодарю, – просто сказала я, присаживаясь на лавку. – За мальчика.

Кузьма Кузьмич фыркнул.

– За что благодаришь? Дом – он на то и дом, чтобы в нём жили, а не выживали.

– Скажи, а с его глазами – это тоже твоя работа? – не унималась я, осознав, что, возможно, и исцеление разноцветности глаз Егорки – дело рук моего духа-хранителя.

Кузьма Кузьмич повернулся ко мне, в его прищуренных глазах светилась древняя исконная мудрость.

– Я – не лекарь, чтобы хвори лечить. Я – домовой, стены поправляю, чтобы дом не продувало, – он выразительно посмотрел на меня. – В его душе сильный сквозняк поселился, Фиса. Память предков в нём по ночам пробуждается, а он мал ещё, не может сам с силой справиться. Вот я и подправил немного. Чтобы больно не дуло.

«Чтобы не дуло». Эти простые слова вдруг обрели глубочайший смысл. Он не изгонял демонов – он конопатил щели в душе ребёнка, ставшего частью нашего общего дома, чтобы покой в неё привнести.

– Спасибо, дедушка, – искренне с глубочайшим уважением поблагодарила я.

– Больше дитятку бояться снов не надо, – отмахнулся он, но уголки его губ предательски дёрнулись. – Но с силой, что в нём пробуждается, лад искать надобно, иначе она погубит мальчонку.

С этим не поспоришь. Мои догадки о магии, дремлющей в Егорке, подтвердились. Дождусь возвращения его отца и проведу с ним откровенную беседу. Мне нужны ответы.

После завтрака, на котором Егорка трещал, как сорока, о своих новых идеях для «лисапеда», даже не догадываясь, что больше ему не нужно пить свои вечерние настои, я направилась к госпоже Денуа. Сердце трепетало от предвкушения. Что она сотворила? Пойдёт ли мне этот наряд?

– Баронесса! – встретила меня портниха, и её глаза сияли профессиональной гордостью. – Готово. Смею надеяться, что результат вас не разочарует.

Она помогла мне облачиться в платье. Тяжёлый бархат цвета спелой вишни нежно обнял мои плечи. Я повернулась к зеркалу и замерла. В нём отражалась женщина – сильная, собранная, готовая принять любой вызов, хозяйка своей судьбы. Строгие линии подчёркивали женское достоинство, а цвет говорил о скрытой силе. Это был образ новой меня. Той, у которой есть тыл, оберегаемый мудрым духом, и той, которая способна выигрывать битвы.

К платью Мари подобрала изящные туфли-лодочки в тон – удобные и идеально завершающие образ.

– Это... больше, чем я ожидала, – выдохнула я, ловя восторженный взгляд Леры, пришедшей со мной.

– Благодарю. Оно ваше, баронесса, – с лёгким поклоном сказала госпожа Денуа. – Вы в нём поразительны.

Я ещё раз взглянула на своё отражение и вдруг поняла, что страх, сомнения и тени прошлого – всё это осталось позади. Впереди – главный вечер моей новой жизни, от которого зависит очень многое в ней. И я к немуготова.

Глава 45

Золотистая пыль заката окутала лакированный кузов небольшой кареты, остановившейся во дворе. Из неё выпорхнули три девушки, крепко держащие в руках свои дорожные чемоданчики, и два юноши с огромной картонной коробкой – видимо, моё платье от Мари. Она обещала, что доставит его вовремя.

– Госпожа баронесса, мы от госпожи Денуа. Для подготовки к вечеру, – старшая из девушек сделала идеальный, отрепетированный поклон.

Следующий час прошёл в лёгком хаосе, пахнущем пудрой и дорогими духами. Бархат платья хоть и приятно ласкал кожу, но казался на удивление тяжёлым и холодным. Бархат платья, льнувший к коже, приятно холодил. Девушки, словно искусные скульпторы, укрощали непокорные пряди, сплетая из них дивную причёску.

– Теперь позвольте взяться за лицо, баронесса, – старшая мастерица уже раскрыла несессер, набитый кисточками и баночками. – Без выразительного акцента на глазах и скулах ваш образ может померкнуть в толпе.

– Благодарю, но не стоит. Яркий макияж – и я рискую потерять себя, – мягко, но решительно отодвинула я несессер. – Ограничимся лишь лёгким блеском. Он ведь будет стойким и без ваших волшебных основ?

Младшая из девушек робко кивнула, а старшая лишь еле слышно вздохнула – видимо, моё упрямство рушило её безупречный замысел.

Когда они удалились, в комнате наконец воцарилась тишина. Я подошла к зеркалу. В хрустальной глади отражалась незнакомая, строгая аристократка. Не успела я насладиться своим образом, как дверь приоткрылась, и на пороге замерла Лера.

– Боги... Госпожа, вы… вы просто ослепительны! – выдохнула она, и глаза её стали круглыми от восхищения.

Я улыбнулась её искренности, и залюбовалась отражением в зеркале. Неужели этот блеск и бархат – и есть я? И тут же, словно эхо из прошлого, в памяти возникла бабушкина присказка, которой та осаждала моё избыточное самомнение:

– Хвалят в девке шёлк, когда в девке есть толк.

Слова выпорхнули из меня, окутывая собой с ног до головы.

Мне показалось, воздух в комнате дрогнул. Причудливые вышитые ветви на лифе словно ожили, заколыхались, словно их коснулось дыхание незримого ветра. По стенам скользнули и растаяли тени голых ветвей, а ноздрей коснулся резкий, почти ледяной аромат хвои и морозного воздуха. Это длилось лишь мгновение, один короткий вдох. Но его хватило, чтобы понять – магия подала знак: весь этот бархат – лишь мишура. А истинная сила, мой «толк», всегда при мне.

Как по часам, во дворе раздался скрип колёс и недовольное фырканье коня. За окном замерла карета с гербом герцога. На облучке, словно каменное изваяние, восседал бесстрастный кучер. «Арвар их под себя подбирает, что ли? Все как один, с бетонными выражениями лиц» – мелькнула у меня мысль.

Собрав в руки тяжёлые складки платья, я выпрямилась и направилась к выходу. Кучер помог забраться в карету, убранство которой не вызвало у меня ни малейшего восторга: строгое, функциональное и холодное, как взгляд Арвара при первой нашей встрече.

Стоило карете двинуться, как моя челюсть клацнула на первом же ухабе. Я ругала русские дороги?! Да они прекрасны! Эту простую истину постигнет лишь тот, кто хоть раз проедется в карете на деревянных колёсах по булыжной мостовой! Вспомнилось, как я порой ворчала на жёсткую подвеску своего корейца. Здесь, судя по подспинным ощущениям, вообще никакой нет. Я плотно сцепила зубы, чтобы, во-первых, их не растерять, а во-вторых, чтобы не выругаться матом. Кузьма Кузьмич утверждал, что это высшая ступень владения русской народной магией, но я пока не готова была к её последствиям. С первоначальными бы разобраться.