Нарисую себе счастье (СИ) - Красовская Марианна

— Но переломы и раны вы же заращиваете! — я не желала отступать.

— Мы знаем строение костей, сухожилий и мышц. Умеем работать с сосудами. Нас этому учили в университете. А сердце — увы. Слишком сложный орган, слишком тонкий. Риск навредить бесконечно велик.

— Я ведь говорил, — хмуро бросил мне Казимир. — Ничего уже не сделать. Оставь их.

— Если вскрыть грудную клетку и работать напрямую с сердечной мышцей, уверен, мы справимся, — сердито возразил Марк.

— Ты когда-нибудь проводил такую операцию? — фыркнул Казимир. — Нет? Я так и думал. Не нужно ставить на мне эксперименты, я дорожу каждым оставшимся мне днем.

Я поникла. Ну почему он такой упрямый? Даже ради меня не согласится…

Господин Туманов явно забавлялся, наблюдая за нашей семейной беседой. Снисходительная улыбка на его тонких губах меня ужасно раздражала. Встретив мой негодующий взгляд, он только вскинул одну бровь и развел руками. Верно. Он-то вообще по другому делу прибыл.

Милана, передав дочь супругу, натянула тонкие перчатки и положила на стол амулет странного голубоватого цвета. Он был не слишком большой, шириною с ладонь и не толще пальца. Просто диск на короткой цепочке. Я бы, даже увидев, не поняла, что это за штука. Милана же, вооружившись складной лупой, принялась изучать артефакт. Спустя пару минут она озвучила вердикт:

— Да, это работа отца. Сами понимаете, ей больше пятнадцати лет. По заклинанию нужно уточнить у Аглаи, но судя по форме и металлу, это стандартная поддержка здоровья. Бьет по больному месту. У Казимира — сердце. У Мари, видимо, голова… или у нее высокое давление, или что там может быть? Я не лекарь.

— Так значит, он рабочий? — спокойно спросил Туманов, даже не пошевелившись, лишь зажмурясь.

— Рабочий. Вы ведь это хотели услышать, Георг Павелевич?

— Да. Срок действия?

— Длительный. Пять-шесть лет. Потом подзарядка.

— Зарядить может любой маг?

— В принципе, да.

— Ольга не маг, — подал голос Марк. — Она не могла.

— Артефакт был спрятан в щель между шкафами, его было довольно просто достать. Если знать, где он, — мурлыкнул Георг Павелевич. Он был ужасно похож на кота, который узрел мышь и притворяется, что совершенно к ней равнодушен. — Ольга вполне могла его забрать, отдать кому-то на подзарядку, а потом вернуть.

— Вы подозреваете мою супругу? — грозно повысил голос Пиляев.

— Это моя работа — всех подозревать. Не волнуйтесь, если она невиновна, ей ничего не грозит.

Я перевела взгляд на доктора и судорожно нащупала блокнот. Как он был выразителен в своем гневе! О, эти сдвинутые брови, эта упрямо выдвинутая челюсть! Марк, впрочем, всегда отличался разумной сдержанностью, а потому только выдохнул сквозь зубы и отвернулся, зато Казимир рявкнул на всю гостиную:

— Уберите из моего дома эту гадость! Немедленно!

— Ну разумеется, — снова ласково мурлыкнул Туманов. — Я заберу ее на экспертизу, а взамен Миланочка сделает нам копию, верно, моя дорогая?

Артефакторша, вздрогнув, поджала губы. Достала из своей сумки железную шкатулку, осторожно убрала артефакт, захлопнула крышку и только тогда позволила себе снять перчатки.

— Сделаю. Хотите наложить сигналку?

— Ну разумеется!

— Мы разломали шкаф, — фыркнул Казимир.

— Ничего страшного, починим. Ваша задача, мой драгоценный, написать список своих друзей. И сестру, разумеется. И вообще всех, кто бывал в этом доме за шесть… шесть, да, барышня Ковальчик? За шесть последних лет

— Что, и икшарского князя?

— Если придется, то его тоже. И список ваших женщин мне тоже предоставьте.

Казимир выразительно закатил глаза, но на этот раз промолчал.

— Сколько понадобится времени на изготовление подделки?

— Недели три-четыре, — подумав, сказала Милана. — Аглая, вообще-то, в положении. Ей не стоит перетруждаться. Да и у меня не так уж и много свободного времени.

И она весьма выразительно поглядела на спящего младенца.

— Это не страшно, — кивнул Казимир. — У меня все равно сейчас подготовка к выставке. Я и дома-то не бываю, готовлю партию посуды к отправке. Мы уезжаем через две недели в Гридинск, в этом году выставка там.

— Кто еще там будет? – поинтересовался Туманов. — Ольга? Ваши друзья?

— Гальянов поедет со своим вином. Синицын, скорее всего, тоже. Ольга навряд ли без мужа куда-то соберется, а у лекарей отпуска бывают редко. Ардиани должен быть, он мне писал. И, возможно, Барги.

— Это кто?

— Икшарские князья, мои приятели.

Туманов кивнул и что-то чиркнул в своем блокноте.

— В таком случае встретимся в Гридинске. Берегите себя, господин Долохов. В конце концов, у вас молодая и красивая жена, вам нельзя умирать в расцвете лет. А я сделаю все возможное, чтобы найти того, кто вам сделал столь неприятный подарочек.

На том и распрощались. Дознаватель забрал артефакт и уехал. Следом дом покинул Марк, а Милана с Асуром сначала хотели остаться на пару дней, но все же передумали и тоже уехали. Мы с Миланой сговорились, что я непременно приеду к ней в гости после выставки, а там видно будет.

Несмотря на то, что амулет, отравлявший жизнь нам обоим, был из дома вынесен, атмосфера осталась самая угнетающая. Где-то внутри сидела мысль, что у Казимира есть, оказывается, враги, причем опасные и коварные. Доверять он не мог уже никому, кроме меня моей родни.

Беседа не клеилась, супруг желал побыть в одиночестве, и я отправилась в мастерскую раскрашивать чашки новым узором. Выходило неважно. Мне не нравился результат. То есть в голове-то у меня все было красиво и ярко, но вживую получалось скучно. Должно быть, цвет не тот… или руки слишком дрожали да мысли тревожные сбивали с толку.

А ночью я поняла, что делаю не так. Мне снились эти самые чашки, они кружили хороводы, звякали блюдцами и подпрыгивали. И узор тот тоже вращался, сверкал и завораживал кажущейся простотой.

Не выдержала, сползла с кровати, накинула халат Казимира. Зажгла в мастерской все светильники, смешала краски… Когда утром встревоженный супруг заглянул ко мне, я уже закончила несколько вариантов узора. На тонкий белоснежный фарфор словно сеть была накинута, а в сетях сверкали крошечные золотые рыбки. Внутри чашки были глубокого синего цвета, словно морские пучины, ручки тоже были синие. Нужно ли красить внутри чайник и сахарницу, я пока не решила. Кажется, достаточно и ручек.

Казимир протянул руку к чашкам и покачал головой. Дотронуться не решился.

— Надо обжечь, — тихо сказал он. — Мари, это что-то совершенно новое. Я такого никогда не видел. Успеешь за две недели весь сервиз разрисовать?

— Я?

— Да. Никому показывать не хочу. Мало ли…

— Успею, — кивнула я. — Только чашки хочу другой формы.

— Как тюльпан?

— Нет, “широкая роза”.

Не так давно мы с ним, наконец, составили список сервизов, которые изготавливались на фабрике, и деловые беседы стали понятнее и поэтичнее. Теперь у нас были официально обозначены формы чашек: “тюльпан”, “кувшинка”, “широкая роза”, “колокольчик” и неожиданно “лошадиное копыто”. Узоры тоже имели свою классификацию.

Мир кивнул и окинул хозяйским взглядом мастерскую, задумавшись. Я словно уловила его мысли: сервиз для выставки должен быть небольшой. Не так уж много нам дадут места, одна лишь витрина в три полки, как было всегда. Только на Юге имеются четыре большие гончарные мастерские и с полсотни маленьких, а на Севере и того больше. Поэтому выставить мы могли только три комплекта, и один уже давно был готов: кувшин-кольцо с традиционной икшарской росписью да шесть маленьких чашек без ручек в форме тюльпана. В Икшаре из таких пьют крепкое вино. Второй сервиз решили дарить государю, он был простой — белого цвета и с вензелями. Вся его прелесть заключалась в особом фарфоре: очень тонком, почти прозрачном. А с третьим сомневались до сегодняшнего утра.

— Я сам буду делать чашки, — наконец, кивнул Мир. — Шесть чашек с блюдцами, чайник и сахарница. Этого достаточно.