Бремя власти I (СИ) - Ладыгин Иван

Рыльский стоял секунду, не в силах пошевелиться. Потом что-то внутри надломилось. — Аннушка! — ее имя вырвалось из него хриплым стоном. Он бросился к кровати, падая на колени, хватая ее холодные руки. Слезы, жгучие и бессильные, хлынули из глаз. — Жива… Слава Богу… жива…

Спустя минуту в дверях столпились гвардейцы, бледные, шокированные видом мертвого Глеба.

— УБРАТЬ ЭТОГО УБЛЮДКА! — заорал Рыльский, не отрываясь от Анны, по-отечески сжимая ее руки. — СИЮ ЖЕ МИНУТУ! И ЛЕКАРЕЙ! БЕГОМ! ДЛЯ АННЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ!

Я зачерпнул вилкой кусочек идеально прожаренного бекона. Он хрустнул на зубах и высвободил вкус. Аромат дымка, соли и жира — это было лучшее утреннее благовоние! Внизу, за белокаменной балюстрадой, Черное море лениво переливалось первыми розовато-золотыми бликами рассвета. Воздух стоял чистый, прохладный, соленый.

Лепота!

Я запил бекон глотком крепкого, черного кофе, который воплощал в себе горечь и силу. То, что надо.

— Ты САМ себя РАСКРЫЛ! — призрак Николая мельтешил передо мной, как осиновый лист на ветру. Его прозрачные руки ловили воздух в отчаянии. — Рыльский все видел! Анна видела! Теперь Ольга Павловна все узнает! Мы пропали! ПРОПАЛИ, Соломон! Зачем ты это сделал⁈

Я отрезал кусочек яичницы. Желток, как жидкое солнце, растекся по тарелке. Это было невероятно вкусно.

— Успокойся, Ник, — сказал я, не отрывая взгляда от моря. — Все в полном порядке. Я не раскрылся. Я просто предъявил себя. В нужный момент. Нужным людям. — Я ткнул вилкой в направлении призрака. — И выиграл новую фигуру. Очень ценную, между прочим.

— Фигуру? Какую фигуру⁈ — Николай завис в воздухе, его лицо исказилось полным непониманием. — Ты убил парня! На глазах у Анны! Рыльский теперь… он же…

Дверь в мои покои с грохотом распахнулась. Помянешь черта — вот он и явится. Камзол на нем был расстегнут, волосы всклокочены, лицо превратилось в серую маску усталости, похмелья и невероятного напряжения. Его глаза были налиты кровью, но горели яростным, требовательным огнем. Он прошел комнату быстрыми шагами и вывалился на террасу, остановившись прямо передо мной. Он тяжело дышал.

— Государь… — его голос был хриплым, но твердым. — Нам нужен разговор. Откровенный. Сейчас же.

Я не спеша отпил кофе. Поставил чашку. Поднял на него взгляд. Не дурацкий. Не испуганный. Тот самый. Янтарный. Властный. Я почувствовал, как он слегка отпрянул под этим взглядом, как дрогнули его сжатые кулаки.

— Садитесь, капитан, — сказал я тихо, но так, что это прозвучало приказом. — Вы выглядите утомленным. Может быть, кофе?

Он колебался долю секунды. Потом, почти машинально, опустился на указанный стул. Спина его оставалась прямой, но в позе читалась вынужденная покорность.

— Вы… — он сглотнул, подбирая слова, глядя куда-то мимо меня, в море. — Вы не тот, кем кажетесь. Не тот… дурак.

Я ухмыльнулся. Широко. Искренне.

— Да, капитан. Вы совершенно правы. Я не тот. — я отодвинул тарелку, сложил руки на столе. — Но и вы оказались не тем, кто должен был находиться рядом с девушкой в нужный момент…

Рыльский побледнел от моих слов, а я продолжил:

— Но посмотрите, как все замечательно сложилось? Анна жива. Помолвка не сорвана. Гадюка-отравитель… — я кивнул в сторону другого крыла дома, где лежал труп Глеба, — … обезврежен. Гнев Регентши вас больше не коснется. — Я сделал паузу, давая словам впитаться. — Если, конечно… она обо всем этом не узнает. Во всех… пикантных деталях.

Рыльский резко поднял на меня взгляд. В его глазах мелькнуло понимание. И страх. Холодный, липкий страх перед этой новой, страшной реальностью и перед человеком, сидящим напротив. Он понял намек. Понял прекрасно.

— А как же другие? Другие ведь разболтают!

— Анна? — оскалился я. — Скажет маме, что хотела сбежать с безродным? Это будет ударом для Ольги Павловны. Она не посмеет. Ее дядьки? Так они боятся регентшу не меньше вашего… Что-то они вчера не сильно спешили сообщить Меньшиковой ужасную новость о смерти дочери. Значит, будут молчать и впредь… Мы связаны круговой порукой, капитан.

— Тогда что… что вы хотите? — сокрушенно выдохнул он.

Я наклонился чуть вперед. Моя улыбка смягчилась, став почти дружелюбной, но от этого не менее опасной. — Ничего сложного, Лев Павлович. Мне всего-навсего нужна ваша верность.

Я держал его взгляд. Властный янтарь против растерянной, измученной стали. Воздух на террасе загустел. Шахматная доска дрогнула. Новая фигура была на месте. Теперь оставалось только проверить, насколько она надежна.

Валерия Орловская яростно откусила кончик круассана, рассыпая маслянистые крошки по темно-синему бархату своего охотничьего мундира. Проклятые крошки! Она смахнула их со злостью, оставив жирный след на ткани. Круассаны были ее вечной слабостью. И единственным средством, которое хоть как-то успокаивало нервы, скрученные в тугой, шипящий узел. Особенно после того недавнего позора на плацу Ордена Охотников.

Спарринг с Иваном Петровичем. Она думала, что одолеет хрыча! Но, старый черт… Вроде бы двигался медленно, словно вол. Но каждый его удар был как удар скалы, обрушивающейся на хлипкий щит. Она парила, уворачивалась, стреляла сгустками энергии, но все было тщетно. Он брал ее бросками, которые выворачивали суставы, ломали стойку, оставляли синяки под броней. И его хриплый смех: «Что, Лерочка, сдаешься? А ведь щенок деревянный тебя превзошел!»

Щенок! Буратино! Этот… этот Козлов!

Валерия сглотнула ком ярости, запивая его глотком обжигающего крепкого чая. Мысль о том, что какая-то деревяшка, жалкий новичок, смог сделать то, чего не смогла она (сразить Князя Бездны в открытом бою, да еще и при свидетелях)раздражала ее до белого каления. Унижала. Ставила под сомнение все ее звание, ее серебряную пулю, ее кровь! Ее пальцы непроизвольно сжали фарфоровую чашку так, что та треснула. Чай разлился по скатерти. Сука!

Она резко огляделась. Ресторан на пароходе был полупуст в этот час. Шикарные интерьеры, тихая музыка, запах дорогого кофе и свежей выпечки. Никто не обратил внимания на ее маленькую катастрофу. Хорошо. Она пришла сюда рано, за час до назначенного времени. Нервы не давали сидеть на месте. Но тот, кого она ждала, никогда не опаздывал. Никогда.

Валерия достала из кармана мундира маленькое зеркальце в серебряной оправе. Взглянула. Ее лицо сверкало бледностью, под глазами темнели синяки усталости. Губная помада была слегка смазана. Она схватила салфетку, тщательно вытерла губы.

А все потому, что он был педантом. Маниакальным, патологическим педантом. Неряшливость терпеть не мог. Одна крошка, одно пятнышко, и встреча могла закончиться, так и не начавшись. Она поправила воротник, смахнула невидимую пылинку с плеча. Дыши, Орловская. Дыши.

Ровно в двенадцать, как по мановению часового механизма, к ее столику подошел официант. Молча отодвинул стул напротив. И отошел. Следом появился Он.

Юрий Викторович Рябоволов. Глава Тайного Отдела Российской Империи. Тень за троном. Паук в центре паутины. Худощавый, почти хрупкий на вид. Но эта хрупкость была обманчива, как тонкая сталь клинка. Безупречно сшитый темно-серый костюм, белоснежная сорочка, галстук-бабочка цвета воронова крыла. Его лицо, аристократически красивое, холодное, с острыми скулами и пронзительными синими глазами, ничего не выражало. Ничего нельзя было прочитать по такому лицу!

Он сел бесшумно, словно невесомый. Ни слова приветствия. Ни кивка. Достал из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенную газету «Петербургский Вестник». Развернул ее. И спрятал за ней свое лицо. Только тонкие, безупречно ухоженные пальцы с идеальным маникюром предстали перед глазами Валерии.

Голос из-за газеты был тихим, ровным, без интонаций, как скрип перьевой ручки по листу бумаги.

— Валерия… Вы отвлекли меня от крайне важных дел. Надеюсь, повод того стоит. В противном случае… ваша следующая командировка пройдет на Крайнем Севере. Будете искать там снежных чертей.