-- Ото ж и дома на меня ничья чужая одёжка не налезала. Только всё приходилось новое шить. Мачеха прям от злости с ума сходила, все кричала, что семью разоряю.
-- Кричать я на тебя не стану, – ответила ей с улыбкой. – А фартук сошьём другой, на твой размер.
Она тряхнула головой, замотанной в старый некрасивый платок и принялась резать хлеб с такой лёгкостью, как будто это был брусок масла комнатной температуры. Признаться, в этот момент я позавидовала её мощи. У меня самой постоянно болело и опухало правое запястье именно из-за больших нагрузок при резке хлеба на куски.
С работой она справлялась, ловко намазывая бутерброды и густым голосом уточняя:
– С луком желаете али с горчицей? Ох и вострая! А то ить может и два осилите? Эвон вы какой здоровый да ладный, что вам толку в одно куске? Так, только что аппетит нагулять! Прикажете второй намазать?
Большей частью покупатели отказывались, но штук пять-шесть лишних Мила точно продала. Пожалуй, мы с этой девушкой сработаемся.
Глава 36
Вселение Милы ко мне в дом произошло легко и просто. Слегка оторопевший от ее габаритов, Ирвин задрал голову и с каким-то странным восхищением спросил:
-- Что ли, ты у нас жить будешь?
-- Буду. Надеюсь, ты не супротив?
-- Не-а… – он помотал головой. – А только ить ты на топчан-то мой не поместишься.
-- А и ничего… – отмахнулась Мила. – Я, ежли что, могу и на полу поспать.
Джейд уже сидела у меня на руках и опасливо косилась на пришелицу. Та, разматывая платок, скинула доху и повесила ее на крюк. Затем также неторопливо, как раздевалась, развязала свой мешок, который высотой был мне почти до пояса, слегка наклонилась над ним и, порывшись, вынула маленький свёрточек в серой оберточной бумаге. Почему-то Ирвин сразу насторожился и с интересом наблюдал, как гостья разворачивает свёрточек и вынимает оттуда два небольших леденца на палочках. Он даже засопел от удовольствия, когда Мила протянула одну из желтых сахарных звездочек ему и сказала:
-- От, молодой хозяин, принимай угощение.
Брат оглянулся на меня, вопрошая взглядом, можно ли. Признаться, я колебалась. Бог знает, из чего сварены эти конфеты, да и на бумаге от них остались подозрительные масляные пятна. Уловив заминку, гостья пояснила:
-- Ты, хозяйка, не боись. Это я сама на прежнем месте этакие варила. Только сахар с водой, а более ничего и нет. Хозяйка-то моя бывшая, слышь-ка, не только овощем торговала, а еще и для детишек держала витрину малую. И которое там выставляла, всё сами и готовили. Я и карамелев разных научилась варить, и драже делать, и даже для жевания конфекты. Ить каждые выходные надобно было ассортименту пополнять. Вот мы по вечерам с хозяйкой и кухарила.
Она так вкусно рассказывала про конфеты, солидно выговаривая чужие сложные слова типа “ассортимент”, что я засмеялась и кивнула Ирвину, разрешая взять леденец. Братца, однако, строго предупредила:
-- Только после ужина!
Джейд, чувствуя, что её обделили, недовольно закряхтела у меня на руках, протягивая ручку за своей долей и ставя бровки домиком. Это был знак-угроза: не дадите – сразу же зареву! Ревела она теперь громко и со вкусом. Редкие, но громкие капризы ничем не напоминали то жалкое писклявое нытьё, которое у неё получалось в старой избе.
Сейчас малышка уже твёрдо знала, что её любят, что если вдруг случился конфуз, нужно позвать без слёз. Рубашку сразу поменяют, а укатившуюся игрушку принесут и подадут в ручку. Но иногда она, как и все дети, слегка хитрила и скандалила, требуя лишнее. Хмурилась, закрывая личико пухленькими ручками и подсматривая сквозь пальчики: “Вы все видите, как я ужасно плачу?! Дайте мне немедленно эту луковицу!”.
-- Ой, и не ладно я это сделала… – огорчённо пробормотала Мила. – Уж ты Христа ради, прости, хозяйка, другой раз умнее буду. А только как же в гости и без подарения?
-- Ничего страшного, проходи давай. Вот тут у нас кухня…
Для начала я провела Милу по кухне, показала, где какая посуда, и пообещала освободить ей полку. Посмотрела, как она осторожно открывает-закрывает кран с водой.
– Это что же выходит?! И помои выносить не нужно?! Само оно сливается?!
– Не нужно.
Затем отвела ее в туалет и выслушала новые восторги по поводу бегущей воды и смыва в клозете. И только потом, оставив ненадолго Джейд на попечении брата, мы поднялись с ней на чердак.
В комнате было тепло. Но стоять в полный рост она могла только по центру.
-- Вот такая вот комната у меня есть под сдачу. Вещи я отсюда уберу, чтобы ты могла расположиться. А вот насчёт топчана, – я подняла глаза вверх и глянула ей в лицо: – что-то я и не уверена. Не маловат ли он тебе будет?
-- Я, хозяйка, дома ить с тринадцати годков на полу себе стелила, потому как даже родительская постеля маловата стала. Так что ежли тюфяк найдётся, то очень мне тут распрекрасно будет. И тепло, и окно эвон какое большое, и постеля есть.
-- Днём здесь, конечно, прохладнее, потому что дети у соседки, а я на Стоке. Но вечером мы топим камин, а ночью я обязательно подкидываю дров. Так что вставать будешь в тепле. В выходной тоже тепло будет, обещаю.
– От и добро!
На том мы и поладили. В четыре руки шустро перекидали мешающие вещи поближе к дверям, и Мила принялась обустраивать себе спальное место. Старый тюфяк Ирвина, хоть и выстиранный и набитый свежей соломой, выглядел достаточно убого и был ей сильно короток. Её это не слишком смутило. Из своего огромного мешка она вытащила старенькое шерстяное одеяло, плоскую слежавшуюся подушку и две простыни.
Одну она уложила свернутой в головах импровизированного ложа, слегка удлиняя тюфяк. Второй застелила «постелю» и, оглядевшись, прихватила пару досок от топчана Ирвина. Встав на колени, Мила сложила две эти доски прямо на полу, обмахнула их непонятно откуда взятой тряпкой и, вынув из бездонного мешка сложенный в несколько раз и слегка помятый кусок оберточной бумаги, застелила «полку».
На эту полку она и выложила по порядку: глиняный горшок, глубокую миску приличных размеров, ложку и кружку; несколько стареньких штопаных рубашек, две юбки, синюю и коричневую, потёртую картонную коробку, бережно оклеенную по углам газетой для крепости, и три пары теплых вязаных чулок. Затем вынула слегка поношенные, но еще крепкие туфли-балетки чудовищного размера и, гордо показав мне, сообщила:
-- От, городские! Сапожник сказывал, что какой-то богатей для себя заказал и не выкупил. Я их всего-то одно лето и носила. Цельных две серебряные отдала!
Честно говоря, я испытывала некоторую неловкость, понимая, что девушка в этой жизни устроена хуже меня. Только я взрослая и опытная тётка, а она – наивная деревенская простушка, которую тот же сапожник в лёгкую обвел вокруг пальца. Полторы серебрушки – красная цена за эти туфли. Эти уродливые калоши она поставила отдельно от одежды и тряпочкой бережно смахнула с них невидимую пыль.
-- Сегодня тебе готовить некогда, да и продуктов ты, наверное, не купила. Так что пойдем, поужинаешь с нами, а уж завтра сама разберёшься, что и как.
