Джунгли. Том 3 (СИ) - "Focsker"

— Меня использовали! — кричал он, узнав, кто я. — О, прекрасный молодой герой, услышь меня! Эти жестокие женщины, эти бестии, они домогались моего тела, они требовали от меня секса, а ещё повиновения и тела!

Он что, гей? — Глядя на то, как здоровенный мужик жалуется, что сильно похудел, и как его заставляли трахаться с девушками, задался вопросом я, и, словно мог в чем-то ошибиться, поглядел на дам племени Гончьих, охранявших его. Через одну, все длинноногие, подтянутые, с упругими жопками — модели. Только груди большой им не хватало, но включая их физиологию, это считалось нормальным. Поэтому, называя их ухаживания, «домогательством» и секс с ними «пыткой», я мог сделать один единственный вывод:

— Ты гей?

— Да!

— Бляяя… — Синяя зараза и этот остров не обошла. На этом я закончил наше знакомство, попросил дам более не издеваться над этим прокажённым. И в смешанных чувствах поспешил к третьей, главной пленной. Эта троица, гей, монахиня и проститутка, пиздец какой-то…

— Я не проститутка! — Когда я пришёл на диалог, будучи самой гордой, показушно крутой, заявила Наташа. — И вообще, Нютсы — это другое, да и если бы не я, то сколько бы ещё погибло? Я…

— Рот закрой. — Зная, какими наглыми и жесткими на самом деле могут быть наши бабы, перебиваю говорунью. Те, кто лишён всякого рода морали и принципов, кто обманул лучшую подругу, мужиком без хребта прикрывался как живым щитом, вызывали лишь отвращение. Я был холоден к ней, глядел на неё со злобой, привышающей ведьму и пленённых командиров Республики. — Ты не на суде и не на приёме у гинеколога. Ты у них за главную. Из-за тебя и твоей жадности мы потеряли столько хороших девчат. Неужели у тебя не наберётся даже крохи совести, чтобы признаться? Мне ведь плевать, кем ты была в том мире, понимаешь, о чём я?

— Не трогай Светочку и этого урода, они не при чём. — Тут же поняла, к чему клоню я, женщина. — Пожалуйста, умоляю! Делай со мной всё что угодно. Знаю, в окружении всех этих баб, моё тело тебя не заинтересует, но я могу помочь с Респубилкой. Они меня знают, Крысиния знает. Ещё я была в их форте, говорила и знаю адмирала Глатческо, я могу быть полезна! Только не убивай Свету, молю тебя как бога этого мира Агтулх Кацепт Каутль и… как человека из нашего мира.

Какие мы жертвенные. Когда-то, кто-то в каком-то фильме сказал: нельзя верить трём вещам: клятве наркомана; слезам проститутки; улыбке прокурора. Хоть в третьем я был и не уверен, так как не сталкивался в прошлой жизни. А вот с первыми двумя, пусть и косвенно, где-то в жизни, где-то по ТВ, дела имел, и слухи разные слышал. Отпустить эту блядь в лагерь Республики — всё равно что дать им узнать о произошедшем в джунглях, позволив укрепиться и приготовиться к диверсиям и попыткам проникновения с использованием перевербованных местных. Нет, она останется здесь, как и те двое, вернее, трое.

— Ты будешь жить, — говорю я, — за тебя поручились. Думаю, не стоит упоминать о последствиях, если решишь выкинуть какой-то гнилой фокус?

На мой вопрос та ударилась головой в землю. Исчезла та гордость, и речь возвышенная, превратилась в испуганно покорную, чуть ли не рабскую. Вот же сука… Сколько наших погибло из-за такой дряни. Так сильно она ценит свою жизнь? Может те двое, или эта Света и вправду для неё что-то стоят?

— Кормить вас за просто так в столице никто не станет. Завтра тебя отведут на работы, я лично распоряжусь, чтобы тебе выбрали самую грязную работу, такую, к которой ты привыкла. Будешь чистить выгребные ямы деревянной лопатой. Потом стирать одежду златарей, затем ночевать вместе с ранеными пленницами Рагозии, ухаживать за ними и выносить утки за ранеными. Если справишься, не помрёшь, не попытаешься сбежать, то твоих товарищей будут кормить соответственно твоим стараниям. И сама с голоду не помрёшь, если это тебя конечно устраивает?

— Устраивает! Спасибо за милость! — Кричит она, не смея поднять головы. В голосе женщины я слышал страх, отвращение, ненависть и неотвратимость мерзкого будущего, с которым ей придётся столкнуться.

Следующим собеседником стала самая опасная, самая ужасная, самая-самая отвратительная личность из всех, кого только мог бояться полуостров. Как и в делах о расследовании маньяков, портрет, коим рисовали Бессмертную, с реальностью не сошёлся, от слова, на хер со всем. Демон и чудовище сочетались с миловидной личностью, молодой девушкой с голубыми глазами и бело-серебряными волосами, с какими-то странными позолоченными отметинами на лице и руках.

— Ты кто? — Спросила синеглазая.

— Агтулх, или Алексей, смотря кто спрашивает, — говорю я.

— А… Демон-соблазнитель, развратитель воительниц и ведьмак, что гнетущими чарами ломает волю женщин. Наслышана, признаться, думала, ты будешь больше, старше, уродливее.

— Это взаимно, — говорю и, взяв табуреточку, усаживаюсь напротив закованной в стальной кокон личности. Рядом Лея, Гончья, Рабнир, и это только в шатре. За пределами ещё с два десятка солдат с мушкетами, обладающих магией и холодным оружием женщин. — Думал, ты будешь старой, уродливой, воняющей гнилыми трупами уродиной. Молодую красавицу никак не ожидал увидеть. И это без комплиментов, выбранная тобой оболочка, и, вправду, приятна глазу.

— А?.. — Левый глаз Бессмертной нервно дернулся. — Это моя настоящая оболочка! Только приматам нужны большие мускулы, дети богов утончённы и идеальны.

— А в землю тебя вогнали мускулы, — оскалившись, вмешалась в разговор Рабнир.

— Ты гребаное недоразумение! Это твой Агтулх? Тьфу! Да он и ломаного ногтя… — Тут же в табло Бессмертной Лея с размаха втащила своим большим кулаком, от чего говорунья накренилась назад вместе с туловищем и едва не упала. Рабнир поймала ножку стула, потянула на себя и вернула её на место. — Ты слабак, ничтожество, Добрыня был… — Лея вновь замахнулась, и я поймал её руку, ожидая услышать слова Бессмертной. Её никто не ударил, а она зажмурилась, молчала, недоговорила. Она не знала, что говорить, провоцировала, находясь рядом, глядя на это лицо, понятливо ощущал знакомые эмоции, такие же, как у всех первоприбывших к нам пленников.

— Агтулх, её нужно пороть, резать, бить, пока она не научится вас уважать или не сдохнет! — говорит Лея, и Гончья с Рабнир выступают на её стороне. Глупые, думают, телесная боль может навредить той, которая прожила столько лет, веков. Той, которая была костями в могильнике, а потом стала живой (со слов той же Наташи)?

Чуть подвинувшись, вглядываясь в это личико, на котором от одного удара появилось несколько рассечений, тихонько спросил:

— Тебе нравится, когда тебе причиняют боль? — раны на ней затягивались. И, лишь дождавшись полного исцеления, та, по звериному, как и другие, надменно улыбнулась, кивнула, после чего, с замахом Леи, вновь зажмурила глаза. — Стой. Зачем радовать нашего врага отношением, которое ему так нравится?

— Слабак, трус, обманщик! — прорычала провокационно немощная пленница.

Как и рассказывали остальные, она утратила все силы, кроме бессмертия. Регенерация, с которой раньше она могла голову на место за секунды пришить, тоже замедлилась. Вся эта злость, вся её гордость являлись ничем иным, как отголосками прошлого могущества.

— Ты ведь слабеешь, да? Наслышан. В одной книге читал, дети богов, находясь на грани смерти, все как один стремятся к ней, надеясь встретить своих создателей и поговорить, так ли это?

— Что за книга? — забыв о гордости, с ненавистным взглядом, едва скрывавшим любопытство, спросила Бессмертная.

— Да простая книга, из нашего мира. Мира небесного, ты должна уже много об этом знать из воспоминаний Добрыни, — говорю я специально размывчато.

— Я многое о тебе, шарлатан, знаю, а о богах… хочу узнать то это, что я знаю, или не то! — В манерах, став как обычные звери, окружавшие меня, вновь рычит мелкая девка.

— Ну, я готов буду поговорить с тобой о книге, когда ты перестанешь смотреть на меня такими глазами. Ты груба, жестока, ведёшь себя как животное, поведением и безкультурием позоришь честь, а также возвышенность, к которой стремятся святые и те, кто положил жизнь на достижение бессмертия. Ты, Бессмертная, — никчёмный гопник, старающийся закосить под бога. А я Агтулх, богов знаю и повидал немало, уж поверь!