Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6 (СИ) - Волков Тим

— Тогда я снова приду.

Мы выбежали наружу, в ночь. Воздух был как ледяной пощёчиной — впервые за всё время можно было дышать. Но позади склад гудел, как вулкан. Волк, спотыкаясь, тащился последним. Я подхватил его, помогая держаться на ногах.

— Всё? — выдохнул он.

— Почти, — сказал я.

И в этот момент склад рухнул. Огонь вырвался вверх, как ядерный гриб, осветив доки кроваво-оранжевым светом.

Позади — пепел. Впереди — дорога.

Мы бежали по набережной, как призраки. За спиной ревел огонь, но впереди было хоть что-то похожее на свободу. Я вёл их — Акиру с Микой, Волка — и чувствовал, как у меня дрожат ноги. Не от страха. От того, что мы всё-таки выжили.

Акира нес Мику на руках. Она была без сознания, но дышала. С каждой минутой он казался всё крепче. Ещё недавно дрожал, теперь — не сомневался ни в одном шаге. Даже когда мы шагнули в чёрную пасть туннеля.

— Ты в порядке? — спросил я у Волка.

— Если не считать того, что из меня вытекает пол-литра крови — вполне, — пробурчал он. — А ты?

— Слишком жив, чтобы жаловаться.

Мы шли в темноте почти час, пока, наконец, не выбрались к задворкам станции Синагава. Там нас ждал старый знакомый — Такеши. На случай, если всё пойдёт совсем плохо. Он жевал сендвич и зевал. Увидев нас — чуть не подавился.

— Вы с какой войны? — выдохнул он.

— С нашей, — сказал я. — Помоги ей.

Он вытянул руки, принял Мику, быстро осмотрел. — Жива. Но ненадолго, если не в клинику. У меня всё готово. Поехали.

Мы втолкнулись в фургон, который Такеши припарковал между двумя мусорными баками. Через минуту нас уже не было.

В ту ночь погибло восемь человек — бандиты Кабояши. Склад сгорел дотла. От самого Кобаяси не нашли даже зубов.

Мика пролежала в реанимации два дня, потом — перевели в обычную палату. Акира был рядом всё это время. Он ни разу не ушёл. Только сидел, держал её за руку. Иногда молчал, иногда говорил о детстве, о Юто, о матери. О том, как всё пойдет дальше.

Волк шутил, что ему шили плечо в три слоя. Говорил, что теперь его левый бок официально старше правого. Он начал курить снова. И бросать снова. Всё, как всегда.

А я… я просто сидел на крыше одной из гостиниц возле залива. Смотрел на огни города и думал: всё кончено. Или только началось?

Глава 22

Они приедут сегодня.

Слова Юто прозвучали утром, как грохот гонга: «Золотая Вилка». Самые строгие, самые влиятельные кулинарные инспекторы Японии. Те, чьё мнение может поднять ресторан в небеса… или раздавить, как соринку на мраморе.

Я стоял у окна офиса на втором этаже «Жемчужины», смотрел, как персонал суетится внизу — официанты полируют бокалы до прозрачности, повара репетируют подачу блюд, а Юки марширует вдоль кухонных столов, как командир перед парадом. Усталость от недавней драки и пожара в подсобке всё ещё саднила в теле — плечо ломило, висок тянул, — но я стоял, ровно, твёрдо. Сегодня нельзя было дать слабину.

Юто вошёл без стука — как всегда. Его строгий костюм не имел ни единой складки, а в руках он держал планшет с расписанием, где каждая минута была уже раскрашена тревожным красным.

— Они прибудут в 19:30. Трое, включая Сакураи-сан, — сказал он, глядя на меня поверх очков. — Если верить слухам, в этом году оценки будут выставлены не за атмосферу, а за организацию. И за честность в управлении. После того, что мы нашли в подсобке…

Он не закончил фразу, но мне и не нужно было. «Жемчужина» несколько месяцев была рассадником гнили: фальшивые поставки, подменённые продукты, и люди вроде Кимуро, которые торговали доверием компании, как тухлой рыбой. Теперь всё это вычищено. Почти. Но для Золотой Вилки «почти» — это смертный приговор.

— Пусть думают, что мы идеальны, — ответил я, отрываясь от окна. — Мы не просто выживем. Мы получим три ножа. Сделай так, чтобы каждый знал: сегодня он не повар, не официант, не менеджер. Сегодня он — лицо «Жемчужины».

Юто кивнул и исчез, как призрак с миссией. А я остался в офисе на минуту дольше, позволив себе короткую слабость — глоток холодного чая из бутылки и вдох, чтобы сбить ритм сердца.

Когда я вернулся на кухню, Юки уже перешёл в режим генерала: кричал, жестикулировал, пробовал соусы с выражением обречённого самурая.

— Мураками-сан, — рявкнул он, хотя знал, что под этой кепкой теперь не Хиро Ямада. — Я проверил меню. Убрал ризотто, добавил якиудон с трюфельным соусом. Простое, но эффектное. Как вы и просили.

— Идеально, — сказал я, хватая фартук. — Сегодня мы не просто ресторан. Сегодня — театр. Становимся великими. Или закрываемся.

И я снова шагнул в пекло кухни, где жара, крики и лязг ножей были музыкой перед битвой.

Ровно в 19:30 черный седан с тонированными стёклами остановился у входа «Жемчужины». Я наблюдал из кухни через узкую щель в двери, как Юто встречает гостей с поклоном, безукоризненно точным. Он выглядел как представитель чайного дома эпохи Эдо, только в костюме от Armani.

Из машины вышли трое. Сразу понятно: не случайные посетители.

Первым — Сакураи-сан, мужчина лет шестидесяти, с густыми серебристыми волосами, гладко причёсанными назад. Его взгляд, холодный, как сталь, скользнул по фасаду, потом — по вывеске. Он ничего не сказал, но я заметил, как его бровь едва заметно дрогнула. Придирчивый. Опасный. Именно он решает, будет ли у тебя жизнь после сегодняшнего вечера.

Второй — Фуюка Шимада, миниатюрная женщина в очках, с тетрадью в руках и лицом, где нет ни одной эмоции. Она всегда записывает всё вручную — даже сейчас, на ходу, ещё не переступив порог. От неё не скрыть ни треснувшего стакана, ни потёртой скатерти, ни лживой улыбки официанта. Её перо — приговор.

И, наконец, третий — Коити Нара, моложе остальных, с ухмылкой игрока и глазами, которые сканируют всё: от аромата соуса до маникюра у хостес. Он разбавлял холодность остальных нотками язвительной любознательности. Его любят в колонках. Его боятся в кухнях.

Когда они вошли в зал, он уже сверкал как катана: всё было идеально вычищено, каждое меню выглажено до миллиметра. Музыка — едва уловимые звуки сямисэна, будто эхо старого Киото. Свет — мягкий, золотистый, точно расставленный, чтобы ни одна тень не испортила подачу.

Они сели за отведённый им стол, ближе к залу открытой кухни — по плану. Мы хотели, чтобы они видели: ничего не скрываем. Юки встретил их коротким поклоном, как старый мастер. Он знал: говорить много — значит, извиняться заранее. Лучше — действовать.

Меню… Юто откорректировал его в последний момент, кое-что добавил, кое-что убрал, ссылая на то. Что хочет, чтобы все было идеально. Но куда еще идеальней? Однако же неудача с икрой сделала свое дело, добавив неуверенности в старом меню. Однако же Юто напрямую этого не признавал.

Он вообще редко говорил о вкусах — больше о восприятии. Для него еда была не просто вкусной или нет — она либо попадала в сценарий, либо ломала его.

На утреннем совещании, когда я спросил, почему из меню убрали ризотто с морепродуктами — блюдо, которое мы готовили неделями, — он даже не вздохнул. Просто открыл планшет, показал фото.

— Это. Видишь? — он ткнул пальцем в изображение почти идеального блюда. — Красиво, вкусно, дорого. Но знаешь, что скажет Сакураи?

— Что?

— Что это подражание. Европейская форма. Имитируем. Мы — не они. И он будет прав.

— Откуда такая уверенность?

— Этой ночью я изучил все рецензии «Золотой Вилки». Все до единой, особенно уделяя внимание плохим и критическим. И все понял.

Я молчал, а он продолжил, уже тише:

— Мы не можем позволить себе выглядеть, как подражатели. После истории с Кимуро мы должны доказать, что «Жемчужина» — не подделка. Не место, где прячут икру под рисом. Мы — настоящие. И потому — якиудон. Блюдо из уличной еды, но поданное с достоинством. Своё, искреннее. Без масок.

Он прав. Тогда я это понял. В этот вечер мы не просто готовили — мы очищались. От подделок. От схем. От трусости.