Вадбольский 4 (СИ) - Никитин Юрий Александрович

— Спасибо за информацию. Можете идти, кадет. Если появятся ещё вопросы, вас вызовут.

Я рискнул напомнить:

— Я ещё не на службе.

Он ответил сдержанно:

— Мы все на службе Отечеству.

Я вышел, тихонько выдохнул, но сердце колотится, будто я заяц, бегущий от страшного волка. Обошлось, хоть и не верится, могло быть гораздо хуже. Язык мой — враг мой, так ли задумывала эволюция?

Сюзанны не видно, но вряд ли сама отправилась домой, в какой-то мере считает себя ответственной за меня, смешно, но верит, что наставляет на правильный путь и спасает от чудовищных ошибок, когда объясняет, что слово sortir это не место, где срут, а означает «пойти», «встретиться», и нет в французском языке такого слова, как «пердит», а только «пердю», это так важно для благородного человека, так важно…

Подбежал здоровенный мужчина в прекрасном костюме аристократа, выхватил из нагрудного кармана золотой жетон.

— Имперская служба безопасности. Пара вопросов.

Я не успел раскрыть рот, как откуда ни возьмись подскочили ещё двое таких же, похожие на цирковых борцов, подхватили меня под руки и затащили в небольшую комнатку в трёх шагах. Я не противился, по этим ребятам видно, что не бомбисты, так что сопротивление будет считаться государственным преступлением и препятствием… ну, к чему-то важному препятствием. Или препятствованием.

Следом за нами пошёл сухощавый мужчина в длинном плаще, ну а как же, почему они их так любят, ещё бы воротник поднял в стиле «за нами следят».

Усадили на единственный в комнате стул, сами встали справа и слева, руки опустили мне на плечи, ладони в самом деле широкие, мозолистые, но вряд ли от лопат.

— Иоганн Рейнгольд, — назвался сухощавый в плаще, — глава секретной службы Империи.

— Ого, — сказал я. — Да, выше только Господь Бог.

Он буркнул безучастно:

— Будете дерзить, следующим вас допросит Он. Что здесь случилось?

Я окинул его внимательным взглядом. Этот глава охраны похож на тарантула, которых я ловил в детстве на берегу реки, опуская в их норки на ниточке кусочек воска. Тарантул вцепляется в это непонятное, что вторгается в его норку, лапы липнут, а я с торжеством вытаскиваю за ниточку наверх, на солнце.

Голос тарантула не слышал, но, полагаю, он такой же сухой и скрипучий, как у этого главы охраны.

— Вы сами видели, — сообщил я, — группа террористов нагло и безответственно совершила покушение на высокопоставленного члена императорской семьи. Всё, что я знаю и помню, я уже рассказал господину Ренненкампфу, который представляет службу охраны Его Величества.

Он потребовал нетерпеливо:

— Подробности! Это очень важно. И побыстрее!

— Надеетесь кого-то поймать? — спросил я. — Ладно, я увидел как в зал проникли террористы и бросились к великому князю. Двое начали доставать оружие… Я успел раньше.

— Кто вы? — потребовал глава охраны. — Почему с оружием?

— Курсант первого курса Лицея, — отрапортовал я, — Юрий Вадбольский. Обучаюсь рукопашному бою, стрельбе, преодолеванию препятствий и вообще воинскому делу.

Он посмотрел на меня с откровенным недоверием.

— Что у вас за обучение, что вы так быстро среагировали? А почему так метко стреляете?

— У нас обучение хорошее, — ответил я, — а вот у террористов плохое. Им нужно было не бежать через весь зал, как дураки, а спокойно подойти ближе к великому князю и только тогда выхватывать револьверы. Выхватывать, а не доставать, как они сделали!.. Видно, любители, интеллигенты. Вообще какие из интеллигентов стрелки? Они даже строем ходить не умеют! А что у меня получилось, так из меня интеллигент хреновый, простите за мой французский. А что, вы бы хотели, чтобы я стрелял хуже?

Он поморщился.

— Вы стреляли слишком метко и слишком быстро… Будь вы на стороне террористов…

— А кто-то может и быть, — сказал я и прикусил язык.

Он рассматривал меня пристально и хмуро. Наконец медленно расцепил губы и повторил:

— Слишком метко и быстро. Как объясните?

Я вежливо уточнил:

— Слишком для кого?

— Для кадета первого курса…

Дверь распахнулась, вошёл Раевский, красивый и молодцеватый, бросил на меня короткий взгляд и обратился к Рейнгольду:

— Ещё двоих захватили ранеными, но живыми. Прикидывались убитыми! Можно успеть допросить.

Рейнгольд почти подпрыгнул.

— Живые? Бегу!

Они все с такой скоростью покинули комнату, даже те богатыри, что грели мои плечи жаром своих ладоней, что я только раскрыл рот вдогонку.

Раевский, морщась, как от зубной боли, сказал сквозь зубы:

— Курсант, вас сейчас отвезут в Императорский дворец. Слишком уж это… неожиданно. И появилось много вопросов.

Глава 12

С меня сняли наплечную кобуру с револьвером, для проверки, как объяснили, усадили в автомобиль. Рядом на сиденье тяжело опустился один из охранников, крупный, налитой силой, лицо суровое, покосился на меня не то с пренебрежением, не то с удивлением, спросил неожиданно:

— Французским владеешь?

— Конечно, — ответил я.

— Во дворце ни слова, — сказал он неожиданно. — Государь у нас патриот и велит, чтобы все общались только по-русски.

— Понял, — ответил я.

Впереди автомобиль с охраной, сзади ещё один, откуда только и набежали, вот так и погнали в сторону Императорского дворца.

Ну, да в детстве на уроках истории нам сообщали, что Николай I запретил французский язык во дворце и в государственных учреждениях. Но де Кюстин в своих знаменитых воспоминаниях о России отметил, что придворным пришлось заучить несколько фраз, произносили на скверном русском языке при появлении императора, но едва тот покидал помещение, переходили на привычный французский.

Да что там двор императора, вся знать говорит только на французском, генерал Кутайсов, смертельно раненый под Бородино, последние слова произносит по-французски, а на триумфальной арке, воздвигнутой в Царском Селе в честь побед Александра над французами надпись сделана на французском: 'À mes compagnons d’armes "…

Ехали недолго, Петербург — крохотный городок, хотя и остальные столицы Европы ненамного крупнее. Навстречу быстро надвинулись громады дворцов, мне плохо видно, где и в какую сторону едем, но когда остановились, и меня не весьма почтительно вытащили, не зная, как со мной обращаться, как с арестованным или просто задержанным, я увидел перед нами величественный Зимний дворец с зелёными, как у молодого лягушонка стенами, но в этот сумрачный вечер почти весь серый.

— Не задерживаемся, — поторопили меня конвоиры, — велено доставить незамедлительно!

Понятно, покушение — не шуточки, хотя для первых лиц это привычный профессиональный риск, но террористы сплошные интеллигенты и любители, этого же великого князя, ставшего потом Александром Вторым, убьют только с седьмой попытки!

Меня доставили через чёрный ход и полдюжины комнат в богатую приёмную, ярко освещённую огромной, как в Большом Театре люстрой, поставили перед дверью, которую я определил как личный кабинет Императора Российского, и не просто Императора, а Самодержца. В мире есть ещё императоры, тот же австро-венгерский, но все ограничены парламентом или прочими высшими властями, и только в России — самодержец.

Но не простой самодержец, а, насколько сейчас могу быстро проверить по зеттафлопнику, Николай Первый был и остаётся лютым ЗОЖником: не пьет, не курит, гонит из кабинета курящих, не играет в карты, не любит охоту из-за того, что нужно убивать беззащитных животных, да и вообще какое-то глупое убийство времени, много ходит пешком и занимается строевыми упражнениями.

Ещё всех шокирует, что одевается в простой военный мундир и простую шинель, спит на деревянном топчане с мешком из соломы, теперь понятно, с кого Чернышевский списывал Рахметова. Работает каждый день без выходных и праздников по 16–18 часов. И это царь, император!.. Не пьет, работает как вол, спит чёрт-те на чём, вместо того чтобы жрать и пить от пуза да завести гарем из самых красивых баб с большими сиськами.