Вадбольский 4 (СИ) - Никитин Юрий Александрович

— Которому бы только вино, — подсказал я, — девки, драки, гулянки, кафешантаны, дуэли, пьянки, снова девки…

Он усмехнулся.

— Понял, понял. Жаль, таких мало. Но они потом, если выживают, берут в руки бразды правления Отечеством. Курсант, ты ахнешь, узнав, сколько высших чинов при императоре из простолюдинов!.. Или дворян низшего звена. Всего добились умом и упорством. Его Величество таких продвигает по службе.

Император закончил читать, придавил ладонью листки бумаги и поднял на нас обоих суровый взгляд.

— Интересные сведения о вас, курсант… Вы сумели усовершенствовать винтовки… это верно?

— Верно, — ответил я.

— Каким образом?

Я переспросил почтительнейшим тоном:

— Простите, ваше величество, не понял вопроса. Вас интересуют технические данные? Или почему сделал я, а не ваши службы?

Он нахмурился, а Орлов быстро вмешался:

— Курсант, сейчас не до шуток. Вы слишком заметно себя проявили, а это подозрительно для любой службы охраны. Ещё известно, что вы сопровождали четверых суфражисток-аристократок в Щель Дьявола.

— Ого, — сказал я, — даже такое выяснили? Трудно было?

Орлов оглянулся на императора, сказал быстро:

— Вы прибыли в столицу нищим баронетом, но быстро поднялись до барона?

— И это не такой уж и страшнейший секрет, — сказал я, — можете поинтересоваться у графа Басманова, он подарил мне имение, а с ним и титул барона.

Он оглянулся на императора, тот хмыкнул, опустил взгляд на бумаги в красной папке, снова поднял на меня.

— А вот тут интересное, — сказал он заинтересованным голосом, — вы в Лицее не пошли под защиту ни одного из крупных Родов, хотя вам такое предлагалось. И не однажды.

— Мне достаточно защиты императора, — ответил я учтиво. — Полагаю, она должна быть превыше любой графской, княжеской или любой родовой. Хотя в ином Роде платят намного выше, чем государство.

По его виду заметно, что доволен и одновременно уязвлен, Орлов бросил на меня укоризненный взгляд, дескать, про плату мог бы и не упоминать, понятно же, что местный князёк может заплатить больше, чем положено на государственной службе.

— Да-да, — сказал Орлов, — мне тоже тут доложили, что вы не заводите знакомств среди тех, кто выше по знатности, не ищете покровительства…

— Я не понял, — ответил я, — это мне в вину?.. И даже то, что не играю в карты, где легче всего познакомиться, и не шляюсь по борделям?.. Я просто в восторге от высокого профессионализма наших дознавателей Имперского сыска! Представляю, какой уровень у сыскарей Урюпинска. Хотя, кто знает насчёт Урюпинска…

Он уже начал багроветь, но император постучал кончиками пальцев по столу, привлекая внимание. Мы оба повернулись к нему и замерли в почтительнейшем ожидании.

— Вы держитесь неприметно, Вадбольский, — сказал он задумчиво, поднял на меня взгляд и с многозначительным видом постучал ногтями по папке с бумагами, — словно стараетесь остаться в тени, что очень непривычно для молодого дворянина, которому нужно завязывать знакомства и вообще стараться быть заметным для сильных мира сего.

Орлов кивнул, дескать, а я о чём говорил, но промолчал, а император продолжал так же задумчиво:

— Однако вот сейчас передали всё, что в Лицее знают о вас… Данные, конечно, не полные, это же Лицей, там главное — учёба, но с сегодняшнего дня вы начинаете интересовать и наши службы. Но даже в этом списке уже нестыковки.

Я сдвинул плечами.

— Вашему величеству виднее.

Он поднял взгляд от бумаги на меня.

— А вам, курсант?

— Везде нестыковки, — ответил я. — Хотя звёзды, говорят, двигаются исключительно точно.

Он чуть усмехнулся.

— Звёзды? Ну да, хотел бы я быть там императором. Ответь на самый простой вопрос: почему не пошёл ни в один Род?

Я хотел было развести руками, но этот простонародный жест может быть неприемлем в такого рода кабинетах, потому ответил всё так же прямо и глядя на него придурковатым взглядом, как и требовал Пётр Первый в своем знаменитом указе:

— Почему не пошёл Ломоносов? Почему не пошёл Демидов? Абрикосов и другие?

По-моему, последнюю фамилию он и не слышал, но смысл понял, кивнул, только взгляд стал острее.

— Уверен, что войдешь в такую плеяду?

— Не попробовав, ваше величество, — ответил я самым почтительным образом, — кто узнает? Но видит Бог, и вы с ним видите, я стараюсь!

Он хмыкнул.

— Да, в нашем разленившемся мире это даже подозрительно. Ты очень смышлёный юноша, потому меня заинтересовало, почему ты решил, что Англия и Франция решатся на десант? Наполеон Первый вел армию по суше, для Англии тоже такой путь короче.

Он умолк, я сказал стеснённо:

— Они не собираются завоевывать Россию. Их цель — не дать нашим военным кораблям выйти в Чёрное море, оттуда рукой подать до Дарданелл и завоевания Турции. Как только у них получится, войну прекратят, заставив нас отказаться от выхода в южные моря. Если не согласимся на этот позорный мир, пойдут дальше. На Москву, на Петербург. А вы знаете, ваше величество, что наши войска как бы ни были сильны духом, но оружие у нас никакое…

Его лицо исказилось злой гримасой, даже дыхание участилось, но совладал с собой и сказал лишь чуть повысив голос:

— Канцлер, весь Тайный Совет и все министры уверены, что у них только демонстрация силы! И на высадку десанта не решатся. А в совете у меня люди многоопытные и мудрые.

Я поклонился, сердце стучит, трудно говорить, когда на тебя смотрят, как на врага.

— Ваше величество, внезапно и очень быстро пришла совсем другая эпоха. Эти многоопытные и мудрые хороши для того времени, что сейчас уступает место новому. У нас оружие, что было при Аустерлице. Но и тогда нас разбили. А у них сейчас и оружие втрое лучше.

Он вздохнул, произнёс сдержанно:

— Поясни.

— Ваше величество, время захватнических войн заканчивается. Или уже закончилось. И главы государств хотят поддерживать стабильность не только в своих землях, но и вообще в мире. Бонапарт, как мне кажется, был последним завоевателем. А те, кто его победил, подписались под совместным воззванием о сохранении мира и стабильности, а также недопущении перекройки границ.

Он подумал, кивнул.

— Да, что-то подобное подписал и наш старший брат, Александр Первый, победитель Бонапарта. Но я не думаю, что это так важно.

Я помялся, сказал очень тихо:

— Я в самом деле вас очень уважаю, ваше величество… и вовсе не из чинопочитания! Но должен возразить, это очень важно, теперь очень важно. И будет становиться всё важнее. Нам не дадут захватить Константинополь. Весь мир против. Я имею в виду, Европу. Вы государь, вы считаете иначе, и я в любом случае выполню любые ваши распоряжения, потому что Россия — превыше всего, но… мы проиграем.

Он чуть нахмурился, явно из-за слов «Россия — превыше всего», а он давит все националистические настроения, не допускает в печать и ура-патриотические статьи и произведения насчёт величия «особого русского духа». На что уж Тютчев, ярый государственник, но и у него Николай Первый собственноручно вычеркивал абзацы, где о водружении креста над константинопольской Софией и о «всеславянском царе». Как же, он царь-батюшка для всех народов России, никому не должно быть ущерба, никто не хуже, и не лучше.

Орлов вообще смотрит на меня с ужасом, словно я уже приговорен к виселице. Да и вообще, у Николая Первого, как и у Ивана Грозного, репутация не та, не та, умело созданная врагами России. Как же, этот император впервые со времён Екатерины прибег к смертной казни! Повесил пятерых мятежников, это шокировало, как же так, это же варварство. Хотя вот мне Алиса услужливо подсунула справку, что когда во Франции восстали 80 пехотных полков, восстание не просто подавили с людоедской жестокостью, но и за решётку бросили больше 20 тысяч человек, а пять тысяч приговорили к смертной казни.

Так что Николай I овечка с этой пятеркой казненных, да и в Сибирь сослал всего сто двадцать человек, а по всей Европе всё ещё щедро рубят головы, вешают, расстреливают, душат гарротой, кладут под гильотину — и всё по закону, по закону!