Вадбольский 4 (СИ) - Никитин Юрий Александрович

Князь поморщился.

— Я бы тех лихих людей взял в свою охрану наставниками.

Ренненкампф вздохнул, я видел по его лицу как пытается уйти от неприятной темы, сказал живо:

— Ваше высочество… как-то намерены отметить его… заслуги?

— Заслугу, — уточнил князь несколько сварливо. — Одну. Но отметить надо, иначе общество не поймет. Какую-то медальку…

Ренненкампф приподнял бровь.

— За боевую заслугу?

— Ладно, — сказал князь нехотя, — орден. И что-нить ещё. Ну там милостивое изволение благодарности, денежное пособие, перстень или красивый ножик. Чтоб никто не сказал, что его поступок даже не заметили.

Ренненкампф поклонился.

— Будет сделано. Самый младший воинский орден, грамота и какая-то мелочь вроде наградного ножичка. Общество должно быть довольно вашей щедростью. А на самого Вадбольского можно…

— Не выражайтесь, Константин Карлович.

— … махнуть рукой, — договорил Ренненкампф. — Но мнение общества учитывать стоит.

Я обратил наконец внимание, что в трёх шагах от меня стоит автомобиль с распахнутой дверцей. Шофёр за рулём, двое телохранителей из имперской охраны неотрывно смотрят на меня, не двигаются, чего-то ждут.

— Отбой, — велел я мысленно, — но не упускай меня из виду.

К облегчению охраны и шофёра я наконец-то изволил сесть в авто, тот сразу же набрал скорость и понёсся к Лицею.

По дороге я наконец-то перевёл дух и распустил сжатые в ком нервы. Надо сообразить, чего ждать, но ничего определенного не получается, всё-таки самодержавие — это даже не конституционная монархия, верховенством закона и не пахнет, а Николай Первый, в начале царствования допустивший некоторые либеральные реформы, под конец вообще всё зажал в кулаке, доказывая истину, что добросердечный и честный дурак куда опаснее для государства, чем хитрая сволочь.

Когда автомобиль высадил меня перед проходной на территорию Лицея, оба охранника прошли следом за мной, вахтер только взял под козырек, а на меня посмотрел, как на врага Государя Императора и уже каторжника. Автомобиль остался, будет ждать то ли их, то ли меня, то ли меня под конвоем.

На той стороне народу многовато, разгуливающих почти нет, кучкуются. Я ещё издали услышал возбуждённые голоса, дескать, финал турнира сорван, что теперь будет?

Конец света будет, ответил я мысленно. Для вас, дурачье, все четырнадцать миллиардов эволюции вселенной шли только к тому, чтобы провести этот турнир. А потом всё, можно задергивать занавес.

Из одной группки выбралась Сюзанна, бросилась ко мне навстречу.

— Вадбольский!.. Что ты опять натворил?

— Ваше сиятельство, — вскрикнул я. — Клянусь, я Вадбольский, а не Бакунин, что бы вам тут не наговорили! А вам пора взад, там столько работы! Здесь всё, хана, капец и вообще тьма египетская.

Она покачала головой, в лицо мне всматривается с тревогой и неким ожиданием.

— Вадбольский, во что вы влезли?

— В интересную жизнь, — ответил я подчеркнуто бодро. — Мне пока не велено, покидать Лицей, но вы свободны, как некая птица, что хоть и не долетит до середины Днепра, но в автомобиле до имения Белозерское — запросто!

— Нет, — отрезала она, — я дождусь решения. Вас тут в чём только не обвиняют! Многие почему-то уверены, что вы один из заговорщиков! Но по мне это слишком сложная конструкция, все мы предпочитаем решения попроще.

— Да, — согласился я, — я человек простой и простодушный.

— Но хитрый, — досказала она. — И… скрытный.

Нас рассматривают во все глаза, но приближаться не осмеливаются, ну что за страшная слава теперь у меня, однако со стороны женского корпуса в нашу сторону торопливо двинулись сразу три барышни, по погоде в тёмных пальто, шляпках и с раскрытыми над головами зонтиками.

Спешат так, словно я вот-вот исчезну, по крику петуха что ли. Первой подошла Глориана, за ней Иоланта и Анна Павлова, все румяные, с блестящими от возбуждения глазами, только Глориана старается удерживать ледяное величие.

— Вадбольский, — сказала она высокопарно, — мы верим в вашу невиновность. Если понадобится, приложим все усилия, чтобы помочь вам.

Я ответил, кланяясь:

— Ваше высочество, да всё путём. Там передрались все, не знают, чем-то меня наградить или застрелить на месте, но я оптимист, верю, мы с вами ещё потопчем зелёный ряст в Щелях и за ними. За Щелями только есть жизнь, ваше высочество, уж поверьте!

Ждать пришлось до следующего утра, вызвали к директору уже на рассвете. В кабинете Зильбергауза перед его столом офицер в мундире императорской гвардии, что-то тихо объясняет сидящему в кресле директору Лицея.

Увидев меня, умолк и распрямился, я переступил порог, лихо прищёлкнул каблуками.

— Кадет Вадбольский по вашему повелению!

Зильбергауз посмотрел пристально, словно выбирая линию поведения, наконец милостиво повел рукой, словно рассыпал передо мной горсть бисера.

— Вадбольский… По тебе за ночь всё ещё не пришли к единому мнению, но Государь Император сказал, повторяя слова своей бабушки, что победителей не судят. Верно, дорогой Серёжа?

Офицер, которого назвал Серёжей, угодливо склонился.

— Так точно, дядюшка.

— Так что всё пройдет хорошо, — сказал Зильбергауз. — Кто-то требовал засадить тебя в каземат и подвергнуть допросу, но Государь Император сказал, что это не по закону. Велел отпустить тебя и даже представить к награде.

Я буркнул:

— А под наградой что-то будет?

Он не понял, переспросил:

— А что должно?

— Ну типа пачки ассигнаций, — сказал я смирнёхонько. — Это было бы лучше для бедного барона.

Офицер дёрнулся и посмотрел на меня с отвращением. Зильбергауз сказал с упреком:

— Не говори так о наградах!.. А денежное вознаграждение будет обязательно. Всегда бывает. Ты вряд ли будешь исключением. Хотя кто знает. Ты слишком дерзкий, словно твой папа королей гоняет длинным веником.

Я спросил:

— Спасибо и на том. Так я пошёл?

Он изумился:

— Куды? Сиди и жди.

— Чего? У моря погоды?

Он указал взглядом на офицера, который Серёжа.

— Придёт вызов из Канцелярии, понял? Насчёт тебя уже решено, но пока не полностью.

— Многие хотели повесить?

Он улыбнулся.

— И сейчас хотят, но Его Императорское Величество Николай Первый не согласились с выбранной цесаревичем наградой, велели денежную премию увеличить впятеро, перстень подарить с императорский печаткой, а для парадной одежды золотой кинжал с рубинами. Только орден велел оставить прежним.

Я пробормотал:

— Его императорское Величество Государь Император весьма щедр.

— Очень, — согласился Зильбергауз, — но не чрезмерно. А что великий князь хотел отделаться незначащей наградой, так это от скромности. Он не считает, что его жизнь — великое достояние, потому и награждать за его спасение надо без шумихи и скромно.

— Ему виднее, — сказал я в замешательстве. — а впятеро… это сколько?

Он улыбнулся.

— Я так и думал, заинтересует это больше всего. Вот уж точно не родовитый аристократ, у которых денег куры не клюют.

— Точно, — согласился я. — у меня не только денег, даже кур нет.

Часть третья

Глава 1

В Лицее пришлось прождать целые сутки, снова переночевал, но утром выдернули, усадили в автомобиль и погнали в сторону дворцового квартала. Как я понял по маршруту, везут к новому царскосельскому дворцу, который постепенно начали называть Александровским, так как был построен по Указу Екатерины Второй в подарок к женитьбе внуку Александру, тогда ещё великому князю, старшему брату нынешнего императора. Огромный, похожий на старинный небоскреб, положенный на бочину, вытянутый, да ещё с двумя флигелями по бокам.

Вход во дворец в центре, там два ряда колонн, тоже под старину типа коринфского ордена.

Автомобиль остановился, навстречу по ступенькам бодро сбежал молодцеватый но не молодой мужчина в мундире обер-камергера. Я малость прифигел, это же главный придворный чин, все остальные ниже!