Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

— Милая моя Авдотья, — проговорила я проникновенно, водя у нее перед глазами половинкой трубочки, — взгляните на меня, душенька… посмотрите. Я знаю, как вы хотите отсюда уйти, вы сейчас уйдете, но прежде ваш муж и ваша свекровка внимательно выслушают, что я скажу. А еще, если вдруг вы захотите, вы всегда можете прислать ко мне человека с вестью… Сидеть! — гаркнула я, сунула трубочку Авдотье и жирными от крема ладонями хлопнула по столу перед взбрыкнувшей Агафьей.

В другом конце зала громогласно правили бал Пахом Прович с компанией, купчихи столпились возле детской площадки — повернуться я не могла, но слышала визг и хохот детей и возмущенные женские возгласы. Возмущенные — это хорошо…

— Я выдала себя за другую, Агафья Самсоновна, потому что вы, милочка, даже не знали, кого просватали за родного сына, — отчетливо, чтобы до старухи дошло с первого раза, произнесла я. — А мне каково было узнать, что Лариска меня не стращала сговором, а был он на самом деле? Что же ей обещано за утробу мою плодовитую, ты же сама, матушка, на людях шикуешь, а дома, поди, солому ешь? Лариска за сноп соломы меня сторговала? Лиха, а ты, матушка, не раскусила. Ни ее, ни меня после.

Я похвалила себя за нужный тон и выразительность монолога. Агафья кипятилась и мечтала меня, не сходя с места, удавить.

— Вся ваша порода, мазуровская, — гниль, — выдохнула с ненавистью она и, протянув руку, отобрала у невестки злосчастную трубочку, но я успела заметить — ура! — что хоть немного крема Авдотья слизнула. — Сгинуть бы вам всем одному за другим, и то было бы дело.

Это ты о чем сейчас, вешалка? На что намекаешь?

Агафья с видом осужденного на высшую меру запихнула в рот трубочку, уляпав кремом яркий плат. Тыльной стороной ладони старуха утерла губы и какое-то время сидела, прислушиваясь к себе, похоже, рассчитывая при всем честном народе сыграть в ящик, но никаких признаков отравления не проявлялось. Отчаявшись помереть, Агафья набычилась на меня, но я тоже сидела жива-здорова.

— Вы все слышали, Агафья Самсоновна. Не нужен мне брак даже с работящим, тверезым умницей Силой Карпычем. На кой мне сдался ваш ледащий Макар, может, Лариска объяснила? Макар Саввич, я не договорила! Авдотье нужен воздух, как можно больше воздуха. Вам нужно гулять с ней, даже если она не хочет. Возить ее на коляске, в парке пусть ходит, самой первое время трудно будет, так водите. Вы или Макар с ней ходите, от него так меньше вреда, а вы, матушка, стойте в лавках. Глядишь, и дела поправите.

Помочь малышке никто не в силах. Она почти не ест, наверняка плохо спит, первое время раздражалась, много плакала, и эта тухлая сельдь орала на нее, вместо того чтобы пригласить доктора. Какие, к чертовой матери, доктора, что они могли прописать? Мертвому припарки?

— Завязывайте с балами, гулянками и вот этим вот, — я подняла купюру, помахала ей перед носом Агафьи, потом Макара, а потом ничтоже сумняшеся сунула ее в декольте. — Ваша невестка плохо ест? Кормите ее понемногу, но часто. Заставляйте есть. Жирная морская рыба, постная говядина, орехи, побольше фруктов и овощей. Купите ей велосипед…

Старуха окончательно меня записала в психи. На ее лице появилось выражение благотворительницы на премиальном джипе, жертвующей юродивому два рубля.

Депрессия не всегда появляется от измены мужа или невыносимых утрат. Иногда это отказ организма работать как следует, в бизнесе сплошь и рядом, слишком нагрузка велика. Случай малышки Авдотьи запущен, скорее всего, что безнадежен, может, немного она очнется, пробьет кокон, когда каждый день — это рассвет и закат, между ними — нестерпимое бытие, а ночью — непрекращающиеся кошмары, влажные смятые простыни, смутные тени на потолке и нет никаких сил ни уснуть, ни подняться с кровати.

— Не послушаете, убьете ее, — веско сказала я, глядя в глаза Агафьи, и верила она мне или нет, как знать. Я ей казалась ненормальной. — Но, Агафья Самсоновна, вы же можете ее и спасти.

— Где я, матушка, возьму тебе рыбу? — горько ухмыльнулась она и дернула плечом.

— Морскую, — с нажимом повторила я. — Жирную. Впрочем… подойдет и рыбий жир.

Авдотья не живет, а пытается существовать. Только ли Агафья довела бедную крошку до изнеможения, не перестарался ли Макар с любовью? Оправдывает ли его ничтожество его любовь?

Рука липкая, жирная, если я вытру ее салфеткой, будет это оскорблением большим, чем если я оставлю как есть? Я взяла тарелку с еще горячими слойками и эклерами и протянула ее сначала Авдотье, потом, когда она тревожно и заторможенно, поверхностно трудно дыша, взяла слоечку, предложила сласти Агафье.

— Мои малыши гуляют с няньками в Девичьем парке.

Агафья растопырила пальцы, присматривая лакомство. Со второй попытки сработало древнее, первобытное — раздели со мной трапезу, я твой друг. Полудикие предки были честнее, конкурентов за территории они не травили, валили прямо так, вместе с мамонтами, а ритуал как в генах засел.

— Каждый день, если дождя нет, — продолжала я, ставя тарелку, и облегчение накатывало обессиливающей волной. Агафья надкусывала эклер и длинным языком тянулась за ползущим из всех щелей кремом, я ловила ее в фокус зрения, от перенапряжения в глазах плясали круги. — Приходите с Авдотьей. Мы будем рады вас видеть.

Возле детской площадки задумчиво стояли несколько разодетых купчих — кто как придворная дама, не отличить, кто, как Агафья, в платке и закрытом платье. Малыши бесились, купчихи не знали, как реагировать, Парашка сидела на «мамской» скамеечке и орудовала тонким крючком. Вызывающее поведение детей ее не заботило абсолютно.

— Ей нужно сладкое, но не варенье и выпечка, а чистый мед, хорошо орехи, — вспоминала я все, чему когда-то, очень давно, учила нас старая повариха, и вряд ли она слышала слово «депрессия», но знала, что питание от хандры может помочь. Не вылечить, хотя бы немного помочь. — И прогулки, движение. И… — я сморщила нос, зыркнула на Макара. Переживет, если любит. — Она плохо спит, пусть какое-то время спит одна, под тяжелым одеялом, в прохладной комнате.

— Диво ты говоришь, — проворчала Агафья, но в голосе звучало любопытство, а с невестки она не сводила настороженно прищуренных глаз. — Откуда про сон плохой знаешь? Она из дому не выходит, Макарка расшевелит, и то от раза до раза… Сидит все, а то лежит цельными днями, и не живая, и не покойница. Чем баба прогневала Всемогущую, да за что?

Резвящихся на площадке детей от нас закрывали то гости, то половые. Женечка взмахнул игрушечной саблей, подпрыгнул и завопил:

— Дракон! Наталинька, вон дракон! А я его!

Дракона не было, это Псой Кондратьевич пробирался к столику, видимо, по пути из царской, чтобы ей разориться, полуподвальной уборной. Но Женя решил, что громила-купец на роль дракона сгодится, и я в ужасе прикрыла ладонью рот, потому что Парашка все видела, но сидела сычом — я тебе все припомню, дырявая ты калоша! Женечка вспрыгнул на бортик песочницы, взмахнул мечом, и я представила, что голову он Псою, конечно же, не снесет, но вот мне головы не сносить определенно.

— О-хо-хо-хо! — вскидывая руки и подхватывая Женечку, захохотал Псой, а потом подкинул малыша над головой и принялся его осторожно крутить и подбрасывать. — О-хо-хо, заборол, заборол, богатырь! Твоя взяла! Ох, заборол!

Женя визжал от восторга на весь ресторан. Никто и никогда не играл с ним так, а его отец… да лучше, чтобы Матвея дети не вспоминали. Агафья хмурила брови, но губы ползли в улыбке, а вокруг глаз бежали благостные морщинки богатой внучатами бабушки.

Она вдруг перестала улыбаться, и я, испытав очередной за сегодняшний день приступ паники, проследила за ее взглядом. Макар так и сидел — грудь колесом, на челе айкью перепелки, но бледная, измученная Авдотья смотрела, как Псой качает Женю, и в глазах ее медленно, нерешительно, но все-таки пробуждалась жизнь.

— Ну, будь по-твоему, вдова Мазурова, — все еще недоверчиво протянула Агафья. — Гляди, как детишки-то… оттаяла!

Стечение обстоятельств, легко не будет, и результата может не быть, но к чему говорить это женщине, у которой в сердце надежда пустила робкие, неуверенные ростки.