Так мы провели месяцев шесть, пока одним днем я не выяснила очень важное обстоятельство.
Я долго не решалась. Несколько дней ходила с этим знанием внутри, как с хрупким, драгоценным секретом, боясь даже подумать вслух. Всё казалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой — как будто если я скажу, это разобьётся, рассыплется, исчезнет.Но оно не исчезало. Оно росло внутри меня — не только физически, но и в сердце. Мысль о том, что внутри меня зарождается новая жизнь… наша жизнь… пугала и восхищала одновременно.Я выбрала вечер. Тот самый, когда Йен вернулся после своих важных, герцогских дел, усталый, но довольный, с растрёпанными волосами и вечно непослушной прядью, падающей на лоб. Он поразительно быстро совладал с драконом внутри него.
Он вошёл в дом, как всегда, с лёгкой улыбкой, заметив меня у окна.
— Ты сегодня особенно тихая, — сказал он, подойдя и обняв меня со спины, уткнувшись носом в мои волосы. — Что-то случилось?
Я взяла его ладонь и прижала к себе — чуть ниже живота.
Он замер.
— Йен… — я глубоко вздохнула. — Мне нужно тебе кое-что сказать
.Он отстранился, чтобы посмотреть мне в лицо. В его глазах мелькнула тревога.
— Ты меня пугаешь.Я покачала головой, улыбаясь сквозь слёзы, которые сами собой подступили к глазам.
— Не бойся. Это… хорошее. Просто неожиданное.
Он молчал, внимательно всматриваясь в меня, будто пытался прочитать ответ по выражению моего лица. Я взяла его руку снова и положила себе на живот, на этот раз чуть увереннее.
— Я беременна, — прошептала я.
Сначала он просто смотрел. Несколько секунд — долгих, почти вечных. Я почувствовала, как у меня дрожат пальцы. А вдруг он… А вдруг для него это слишком рано? А вдруг он ещё не готов? Но потом он выдохнул — резко, будто только сейчас вспомнил, как дышать — и его лицо озарилось. Он засмеялся. Настояще, искренне, обнял меня, приподнял и закружил, как в тот самый вечер, когда я сказала ему «да». Я смеялась сквозь слёзы, уткнувшись в его плечо.
— Ты серьёзно? — спросил он, когда поставил меня на пол. — Это… это правда?
— Да, — кивнула я. — Я точно знаю. Я чувствую.
Он опустился на колени передо мной, осторожно обнял мой живот, как будто уже мог почувствовать там крошечную жизнь. Его губы коснулись моей кожи сквозь ткань платья, и я не могла сдержать слёз.
— Наш ребёнок, — прошептал он. — Наш.
Я провела пальцами по его волосам, чуть дрожащими руками.
— Ты рад?
Он поднял на меня глаза — полные любви, света, какого-то почти детского восторга.
— Зои… Я не знал, что можно быть настолько счастливым.Он встал, снова обнял меня, прижал к себе, и мы стояли так долго, в тишине, нарушаемой только треском огня в камине и стуком наших сердец.В тот вечер он не отпускал меня ни на шаг. Клал ладонь на живот, как будто уже разговаривал с нашим ребёнком. Говорил, что будет лучшим отцом. Что будет охранять нас обоих. Что построит качели в саду. Что научит его (или её) стрелять из лука, читать древние руны, варить самый вкусный чай.А я просто смотрела на него — моего Йена — и думала, что если счастье и правда существует, то оно вот оно. Здесь. Между нами. Внутри меня.Наша маленькая вечность только начиналась.
Эпилог
Зои
Через несколько лет
Утро было тихим, ленивым. Воздух пах яблоневыми цветами и свежестью после ночного дождя. Я вышла во двор босиком, приподняв подол лёгкого платья, чтобы не зацепить траву. Земля под ногами была ещё прохладной, но солнце уже пробивалось сквозь облака, обещая тёплый день.
Анна сидела под старой липой, вся в веснушках и рыжих кудрях, унаследованных от меня, и что-то тихо шептала, глядя вверх. Я остановилась, прислушалась — и, конечно, услышала знакомое щебетание. Маленькая птичка сидела на ветке прямо над её головой и отвечала ей, наклоняя головку то в одну, то в другую сторону.
— И что она тебе сказала? — спросила я, подходя ближе.
Моя дочка обернулась и просияла.
— Что её птенцы уже вылупились! — с важностью сообщила она. — И что она благодарна за крошки хлеба, которые я оставила на подоконнике. Она сказала, что я — «добрая с большой душой». Так и сказала!
Я улыбнулась, присела рядом и поправила прядь, выбившуюся из её косички.
— Думаю, она права.
Из-за угла дома донёсся топот — короткий, решительный — и вскоре на тропинке появился Мартин. Его щёки были надуты, брови сведены к переносице, а маленькие кулачки сжаты.
— Она опять с ними разговаривает! — возмущённо воскликнул он. — А я не понимаю ни слова!
Теперь я уже вздыхала, сочувствуя малышу. Он был копией Йена — тёмные волосы, упрямый подбородок, и тот же вспыльчивый характер. Только вот иногда, когда он злился по-настоящему, на его щёках проступали серебристые чешуйки — тонкие, почти прозрачные, но холодные на ощупь. Я помнила, как впервые увидела их, когда он упал и расцарапал коленку, а потом закричал от обиды. Тогда я поняла: в нём тоже проснулся дракон. Содрогаюсь, когда он обратится. Придется всю территорию сада переделывать, иначе этот проказник улетит.
— Мартин, — мягко сказала я, — у тебя свои дары. Ты не хуже сестры. Просто… другой.
— Но я тоже хочу понимать птиц! — всхлипнул он, уткнувшись мне в колени.
И дня не проходила, чтобы он не жаловался. Я обняла его, прижала к себе, поглаживая по спине.
— А я хочу дышать огнём! — вдруг заявила Анна, подбегая к нам. — Как Мартин! Чтобы жарить хлеб прямо в воздухе!
— Это был бы очень вкусный завтрак, — рассмеялась я, целуя обоих по очереди. — Но, пожалуйста, не устраивайте пожар на кухне. Папа не переживёт ещё одну реконструкцию.
Они захихикали, прижавшись ко мне с двух сторон. Я сидела на траве, обнимая их, и смотрела, как солнце поднимается над деревьями. Где-то вдали раздался знакомый стук копыт — Йен возвращался после утреннего полета. Чтобы не распугивать людей, так и не привыкших к соседству с древним, крылатым ящером, он уезжал и приезжал обратно верхом. Через пару минут он появился за поворотом.
Анна вскочила первой и бросилась к нему с криком:
— Папа! Папа, у синицы птенцы вылупились!
Мартин побежал следом, уже забыв про обиду. Йен спешился, подхватил обоих разом, как он умел, и закружил в воздухе, смеясь. Его глаза встретились с моими — и в них было всё: и усталость, и нежность, и бесконечная любовь.Он подошёл ко мне, держа детей за руки, и, не говоря ни слова, наклонился, чтобы поцеловать меня. Медленно, с той самой теплотой, от которой у меня всегда замирало сердце.
— У тебя трава в волосах, — прошептала я, когда он отстранился.
— А у тебя — солнце в глазах, — ответил он, и я рассмеялась.
Мы стояли так, окружённые смехом наших детей, запахами сада и звуками просыпающегося мира. Всё было на своём месте.
— Я люблю тебя, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Всё ещё. Всё так же. Даже больше.
Он прижал мою ладонь к своим губам.
— А я — тебя. Навсегда.
Конец.
