Изменяя прошлое (СИ) - Журавлев Игорь

— Ну, тогда рассказывай, где и при каких обстоятельствах ты познакомился с Сурковым Николаем Александровичем: еще в СИЗО или уже здесь, на зоне? — это уже эфэсбешник подключился.

— Тот Коля Сурков, который известен мне, — решил я косить под простачка, — вроде бы не сидел. По крайней мере, мне он об этом не рассказывал. Но, может, мы о разных людях говорим?

Полканы переглянулись, а я внутренне усмехнулся: что, ментяры, не ждали, что я сразу признаю свое знакомство с физиком?

— Где и при каких обстоятельствах ты познакомился с ученым-физиком Сурковым? — перефразировал вопрос гэрэушник.

— С Колей что-то случилось? — поддал я тревожности в голос. — Он только недавно был у меня на свиданке, все было нормально.

— Отвечай на вопрос, Пастор! — вступил вторым номером полковник ФСБ.

— А то, что будет? — вяло поинтересовался я.

— Послушай, Андрей Николаевич, — сменил тон вояка, — к тебе приехали два старших офицера серьезных государственных служб. Как думаешь, стали бы мы сюда переться, если бы дело не касалось вопросов государственной безопасности?

— Не хватало мне еще ваши загадки разгадывать, — спокойно парировал я. — Я тебе, полковник, простой вопрос задал: что с Колей?

— Да нормально все с ним, — махнул рукой тот. — Живой и здоровый, насколько мне известно.

— И с какой стати вы им тогда заинтересовались? — не унимался я.

— Рот закрой, Пастор, — с чекистским металлом в голосе отметился эфэсбешник. — Вопросы здесь задаем мы. Повторяю вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах ты познакомился с Сурковым?

Я молчал и честными глазами смотрел на полковников.

— Отвечай, Андрей Николаевич, это важно, — сказал вояка, бросив, как мне показалось, недовольный взгляд на коллегу.

— Можно, да? — невинно поинтересовался я. — Вы бы, граждане начальники, между собой разобралась сперва. А то один молчать приказывает, другой просит ответить. Совсем голову мне заморочили, а ведь я уже далеко не молод.

И я показательно тяжко вздохнул. Они опять переглянулись и вдруг одновременно заржали как кони. А я подумал, что люди они не совсем пропащие, коли чувство юмора еще имеется при их собачьей работе.

— Да, Пастор, — отсмеявшись, продолжил чекист. — Сразу видно, что калач ты тертый и допросами тебя не удивишь.

— Эх, начальник, — ответил я с грустью, — допросы для меня так же привычны, как для какой-нибудь красотки признания в любви. По сути, они часть моей жизни, постоянно от меня ваша братия чего-то хочет.

— А что, тебя уже кто-то из нашей Конторы допрашивал? — напрягся полкан.

— Пока ты первый, — пожал я плечами. — Но для меня все вы одним миром мазаны, все вы менты, хотя и в разных конторах служите. А что до Коли Суркова, то знаю я его еще года с девяностого. Я тогда только в Литинститут поступил, любил по разным квартирникам литературным мотаться, стихи свои читал, других слушал. Вот, на одном таком квартирнике мы с ним и познакомились. Он, как выяснилось, небольшой любитель поэзии, но знакомый пригласил, он и повелся. Ну, разговорились мы с ним, нашли какие-то общие темы, да неожиданно и подружились. Честно говоря, у меня такого друга на воле и не было никогда раньше, интересно стало. Потом периодически встречались на разных сейшнах, потом уже вместе куда-то ходили. Его тогда баба бросила, нужно было как-то человеку развеяться. Потом меня поймали, увезли к хозяину, но связи с ним мы не потеряли. Переписывались, порой он даже на свиданку ко мне приезжал, а посылки так вообще не раз слал. Что еще интересует, граждане начальники?

***

Я и правда, вечером после той свиданки позвонил Сурку. Очень меня беспокоил его приезд, а точнее, те последствия, которые из него могут вытекать, если все сложится определенным образом. А потому решил я на всякий пожарный подстраховаться. Узнав, что в ноябре девяностого он был в Москве, предложил ему сгонять в прошлое и встретиться там для создания алиби, ибо — мало ли что! Уговаривать я умею, и Сурок согласился.

Встретились мы у одного дома на Маросейке, которой только-только вернули историческое название, убрав советское — улица Богдана Хмельницкого. Правда, таблички со старым названием пока еще висели, но москвичи радовались, особенно те, кто знал историю и был в курсе, что вышеупомянутый Богдан представлял собой личность, мягко говоря, неоднозначную. Мне в те времена было пофиг, но вместе со всеми меня захватывал этот вихрь новизны, который впоследствии превратился в смерч, сметающий все на своем пути. М-да, все мы ожидали тогда совсем не того, что случилось потом. Причем недовольными оказались все — от занудных совков до отпетых либералов и западников. Правда, каждый своим, а-ха!

— Ну как ты, Колян? — спросил я, пожимая руку молодому Сурку.

— Да нормально всё теперь, Андрей, — улыбнулся он в ответ.

— Разобрался со своей бабой? — подмигнул я.

Он молча кивнул, не желая, видимо, развивать тему. А мне что? Мне вообще по барабану его проблемы, со своими бы разобраться, что случатся почти ровно через год. Но это все потом, сейчас мы идем с ним создавать алиби. Сделать это нужно было так, чтобы нас обязательно запомнили вместе.

Свернув во двор и поднявшись на второй этаж, мы оказались в просторной квартире, полной народа и табачного дыма. Квартирники в СССР — это, по сути, такие концерты в домашней обстановке для полуподпольных бардов и всяких рок-групп, не укладывающихся в стандарты социалистического образа жизни. Сейчас, в девяностом, они практически пропали, поскольку не было больше надобности скрываться, всем желающим и приносящим деньги с удовольствием предоставляли самые разные площадки. Поэтому остались лишь немногочисленные литературные квартирники, они продержались дольше, поскольку звонкой монеты поэты, читающие свои стихи, никому не могли принести, в отличие, скажем, от шестидесятых годов, когда модные поэты выступали на стадионах. И это, между прочим, на мой взгляд, говорит о падении как духовного, так и образовательного уровня в позднем СССР, да и в будущей России тоже. Сегодня уже трудно представить, что поэты могут быть кумирами молодежи и собирать на свои концерты тысячи поклонников. Если, конечно, не считать за поэтов рэперов, поскольку, если рэп — это поэзия, то я, мля, мать Тереза.

Поздоровавшись со знакомыми и однокурсниками (да, я в этом году студент первого курса Литературного института им. Горького, прославившегося, как известно, тем, что ни одни великий русский писатель не учился в этом заведении), мы нашли места в углу на диване. Шутка шуткой, но все же многие известные поэты и прозаики вышли из стен нашего института: Расул Гамзатов, Фазиль Искандер, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Виктор Астафьев, Эдуард Асадов, Константин Симонов, Евгений Долматовский и т.д., если, конечно, эти имена вам что-то говорят. Их здесь сейчас, конечно, не было, к 90-му они уже были староваты для таких мероприятий, да и статус не позволял, наверное… Здесь собирались пока никому не известные таланты, большинство таковыми и останутся, а-ха!

Маринка Малофеева, уже крепко поддатая, увидев меня, с визгом бросилась мне на шею:

— Андрюшенька, любовь всей моей жизни, как мне тебя не хватало! А это кто с тобой, тоже поэт?

— Слава Богу, нет, — ответил я, отдирая ее от себя. — Познакомься: гениальный физик Николай Сурков и мой лучший друг!

Представил я Николая специально очень громко, так, чтобы многие обратили внимание.

— Еще один гений, значит? — хмыкнула Маринка. — Здесь и так уже перебор гениев на квадратный метр! И что же твой гений изобрел?

— Пока еще ничего, — попытался отбиться от настырной девицы Сурок, но я не позволил угаснуть его славе.

— Коля уже практически создал настоящую машину времени! — громко объявил я.

И на какое-то время мне удалось переключить внимание собравшихся поэтов и приближенных на личность Николая Суркова. Посыпались вопросы, пьяненькие шутки на тему путешествий во времени. Но, понятно, долго эта тема не смогла удержаться в мозгах, очищенных музами и вином от всего, что не касается литературы, однако и этого должно хватить, чтобы запомнилось.