Двадцать два несчастья (СИ) - Сугралинов Данияр

Он кивнул мне на простой деревянный стул, который стоял в самом дальнем углу, у края стола, и разительно отличался от остальной мебели в кабинете. Очевидно, специально принесли для меня.

В такие игры я тоже умел играть, прекрасно понимая, почему меня хотят усадить именно туда — эдакий психологический прессинг, мол, твое место вон где. Но я не собирался быть бедным родственником, сиротинушкой, которого пригласили из барской милости. Спокойно, ни слова не говоря, я взял стул и неторопливо подтянул его к центру комнаты, где сел так, чтобы мне было удобно и хорошо видно всех. А всем — меня.

У присутствующих вытянулись лица, но они постарались скрыть это. Правда, один молодой хирург глянул на меня одобрительно и торопливо спрятал смешинку в глазах. Остальные смотрели гневно и осуждающе, мол, как посмел?

Зато у Харитонова глаза на лоб полезли, и он стал похож на свежемороженого сома, которого кровно обидел другой свежемороженый сом. Тем не менее он никак не прокомментировал мои действия, лишь бросил нечитаемый взгляд на пожилого приземистого мужика.

Тот набычился, зыркнул на меня и велел:

— Ну, рассказывай.

— Простите, мы знакомы? — с некоторым изумлением лениво изогнул бровь я.

— Это же Ильнур Фанисович! — подсказал со своего места Мельник, явно не выдержав моего неправильного и непочтительного поведения.

— Вот как. Ну что ж, приятно познакомиться, — кивнул я, посмотрел на мужика и представился: — Сергей Николаевич Епиходов.

Харитонов и Хусаинов переглянулись, причем завотделением хирургии отчетливо побледнел.

Первым не выдержал Рубинштейн. Он растянул губы в язвительной ухмылке и сказал голосом, из которого прямо сочился елей:

— Ты хоть знаешь, зачем тебя сюда позвали… Сергей Николаич?

— Ростислав Иванович позвонил и сказал, что Ильнур Фанисович хочет меня отблагодарить за спасение дочери. А тебе какое дело?

Всю прошлую жизнь я терпеть не мог хамов и воинствующих невежд. Сейчас нарвался и на тех, и на других, но нахамил не поэтому. Честно говоря, сам удивился тому, что сказал и как себя вел. Похоже, сознание мое еще не в полной мере взяло рычаги управления мозгом Сереги.

Что уж говорить о Рубинштейне! От моего тона и ответного обращения на ты того аж перекорежило. Он хотел что-то сказать, но Хусаинов положил ему руку на плечо, и тот подавился невысказанным ответом.

А Харитонов густо покраснел и метнул сконфуженный взгляд на Хусаинова.

Остальные тоже переглянулись.

В кабинете повисло ощутимое напряжение, а я сидел и молчал, ожидая продолжения.

И я ни капли не слукавлю, если скажу, что происходящее меня развлекало. Видимо, Харитонов неверно расшифровал желание местного царька и подумал, что тот хочет меня отблагодарить. Не угадал. Но чего-то ради они все здесь собрались же?

Вот это мне и было интересно. А как-то переживать из-за этого фарса я не собирался, потому что после всего, что со мной произошло, эта возня стала казаться мелочью. Да, неприятно, да, несправедливо и немного обидно, но я, вообще-то, умер и воскрес. Может быть, сам боженька меня пометил! Причем переродился я со своего рода суперспособностью. Так что буду просто наблюдать за актерами и, исходя из развития их сценария, либо подыграю, либо сломаю им весь хренов спектакль. И не такое ломал Епиходов в прошлой жизни.

Первым не выдержал Хусаинов:

— Ты скотина! — заверещал он, подпрыгнув на стуле. — Мерзавец! Щенок! Алкаш! Ты своими вонючими граблями полез в голову моей дочери! Убить ее хотел, как и тех троих! Да я тебя за это сгною! Все! Тебе конец! В моем городе ты работы не найдешь нигде! Никакой! Даже коврики в морге мыть не позволю, сука такая!

Он кричал, брызгая слюной, наверное, минут пять. Все сидели с перепуганным видом, у Мельника и Харитонова вытянулись лица — конечно, они, наверное, думали, что он меня поругает, но что так попрет, никто из них не ожидал.

Я спокойно выслушал его выступление и, когда он набрал воздуха, чтобы перевести дыхание, спросил у Харитонова, лениво растягивая слова и не глядя на Хусаинова:

— Ростислав Иванович, вы мне позвонили и сказали, что некий Хусаинов будет меня благодарить за спасение дочери. Что-то я не совсем понимаю, что сейчас происходит?

Харитонов побледнел.

— Ты, скотина, должен руки целовать… — начал он, но я его опять перебил:

— Я никому ничего не должен, Ростислав Иванович. Тем более руки целовать. Единственное, о чем я действительно жалею, что спас эту женщину. И что теперь у меня куча каких-то странных претензий от ее родственников. То жених ее мне угрожает, теперь этот человек. За что? За спасение ее жизни? Это впервые в истории такое. Или я помешал каким-то тайным планам?

При этих словах Рубинштейн вздрогнул. А Харитонов весь побагровел, у него аж глаз дернулся.

А я продолжил:

— И знаете, в данный момент я больше всего раскаиваюсь, что мой долг врача превысил здравый смысл, и спасение жизни пациентки было для меня важнее, чем ее статус, — сказал я.

Потом посмотрел на Хусаинова, у которого от моей наглости в зобу дыхание сперло, и сказал ему:

— Если у вас все, господин Хусаинов, я пойду. На вашу благодарность, я так понял, могу не рассчитывать.

— Сгною, — прохрипел Хусаинов и рванул галстук на шее.

Я пожал плечами: в принципе, если он действительно поставит себе такую цель, то я ничего не сделаю. Если захочет, действительно сгноит. И от пули снайпера никто не застрахован. Но и я вот так просто сидеть сложа руки не буду. Тоже мне, хозяин города нашелся!

И снова мысли были не только мои. Я-прошлый явно не стал бы идти на прямой конфликт! Да что со мной не так? Нет, нужно валить, пока еще чего не наговорил.

— А за каждого из убитых тобой пациентов тебе придется заплатить их родственникам по три миллиона отступных! — злорадно выкрикнул мне в спину Рубинштейн.

— Это с какой стати? — удивился я и аж остановился в дверях.

— Суд был! — хохотнул тот. — Решение тебе уже должно прийти на Госуслуги. Два часа назад был!

— Даже суд был? — еще больше удивился я. — Без меня? Без уведомления?

— А никто тебе не виноват, что ты не видел уведомление! — Рубинштейн цвел, как майская роза. — Мы на работу все прислали. А ты же алкаш, бухал где-то и не явился! И срок выплаты тебе — две недели! Иначе поедешь на Воркуту!

Понятно, что это липовое решение, состряпанное по звонку. Я не юрист, но очевидно, что настоящий суд так быстро не делается — тут же просто подписали то, что велел местный барин. Хороший адвокат разнесет это решение в хлам, оно юридически ничтожно. Но когда это мешало власть предержащим? Да уж…

Я кивнул, давая понять, что услышал, но уже в дверях обернулся и, глядя в глаза Хусаинову, сказал ему очень тихим голосом, игнорируя остальных:

— Я уже жениху вашей дочери это говорил. Но думаю, он не смог запомнить столько информации. Поэтому повторю здесь, при всех. Созовите консилиум и проконсультируйтесь у независимых врачей, правильно ли сделана была операция, правильны ли были мои действия. А еще лучше — пригласите их из Москвы, из клиники имени академика Ройтберга. Там работают лучшие нейрохирурги у нас в стране и в мире. А потом, когда получите их заключение, я жду извинений. Адрес вы знаете.

С этими словами я вышел из кабинета. И даже дверью не хлопнул.

— Нигде! Больше в медицине тебе места не будет! — верещал вслед Хусаинов, и потом еще что-то кричал.

— Епиходов! Подожди, Сергей… — бубнил Харитонов.

Что-то кричали остальные, шумели, но я уже не слушал.

Быстрым шагом вышел из больницы, и вязкая досада резанула мое сердце. Я понимал, что эта страница моей жизни, увы, перевернута.

Система тренькнула и высветилась табличка:

Внимание! Критическая стрессовая перегрузка!

Зафиксировано экстремальное повышение уровня кортизола и адреналина.

Дисфункция по оси «гипоталамус-гипофиз-надпочечники»!