Джунгли, Секс и Чипсы! (СИ) - "Focsker"

— А… это не… не банан, да, хе-хе… — смущённо говорит Чав-Чав, — и даже не гриб, о… ещё такой мягенький…

Рабнир хватает девку за руку, одергивает. Псина тут же прибегает к трансформации, делает шаг назад, но хватка медоеда мёртвая, она словно в землю вросла и с ненавистью сдавливает руку кареглазой шавки.

— Ай-ай-ай… слушай… я же не знала!

— Я вот тоже не знаю, умеют ли Гончьи отращивать оторванные руки? Ты проверила, что хотела. Теперь моя очередь. — Всё так же держа её за кисть правой рукой, кладёт псина на плечо свою когтистую левую, Рабнир.

Глава 27

Раздав команды и приказы, старый, пузатый и заросший, седовласый Варяг Добрыня составил мне компанию на вечернем перекусе. Ответ с главного поселения Кетти затягивался, и все вокруг постепенно успокоились. Одним ударом кулака, разбив губу и нос Гончьей, весело хихикая и общаясь с ней же, остыла Рабнир. Казалось, ничего не произошло; кошки повсюду, спортсменки маются какой-то ерундой, и только глаза бати казались какими-то другими, чужими мне. Он сидел молча, и это молчание в старых уставших глазах отзывалось разрывами снарядов, криками и человеческой болью, о которой он и размышлял.

— Бать, ты думал, что случившееся с Чав-Чав может подтолкнуть Кетти к идее объединить вокруг себя племена?

Шевеля отросшими усами, с хрустом перемалывая хрящи вставными зубами, он, глядя в горизонт, многозначно промычал. Потом, выплюнув не поддавшийся пережевыванию хрящ, тяжело вздохнул, громко пёрнул, и… ничего. Он продолжил молчать. Заёбывать старика вопросами не стал, он — не я, захочет поговорить — стесняться не станет. Спустя ещё час молчания, пары коротких разговоров с воительницами Кетти, Добрыня наконец-то соизволил мне ответить. Ровно на тот вопрос, который я ему задал часом ранее.

— Может, и так. Только мы с тобой, Лёха, каким боком тут?

— Добрыня, ну не скажи, — возразил я, и тот покосился на меня с недоверием. В его глазах прямо читалось: «Я не жду от тебя чего-то гениального». — Смотри, у Кетти ходит легенда об Агтулх Кацепт Каутль, о каком-то божественном самце, с прихода которого и начнётся возвышение племени Кетти. Новый календарь, победы, власть, все дела…

— У племени Майя тоже был свой календарь, — хмыкнул дед. — Продолжай…

— Так вот, эта легенда отлично нам подходит… мне подходит. К тому же, как мне кажется, я уже успешно протискиваюсь в доверие местных кошек. Та же Кисунь, будущий вождь племени Кетти, от меня без ума и к каждому бревну ревнует. Девчёнка сама по себе глупая, слабая, но послушная. При должном старании и усердии в постели, думаю, я смогу влиять на некоторые её решения, а с этим…

— Контролировать или хотя бы корректировать политику партии, — кивнул Добрыня. — Да, я уже об этом думал. Да только мои планы рухнули в тот же час, когда я увидел количество кораблей, оружия, пушек, и то, как умело эти рогатые разделались с Дикарями, — говорит старик. — Понимаешь, Лёха, война племён со страной колонистов — это война на долгое время. В открытом поле, на любой равнине, в море у них абсолютное, подавляющее преимущество, нивелировать которое может лишь массированный, мясной штурм. В условиях, когда у врага даже штыков больше, мы можем только партизанить: бить и резать их в джунглях, днём и ночью малыми отрядами постоянно обстреливать из кустов, нанося малые, жалящие удары по складам и группам снабжения. Да, мы можем давать им отпор, украсть у них оружие, порох, но что дальше? Постепенно, метр за метром, из месяца в месяц, года за годом, они будут продвигаться всё дальше. В долгую войну на истощение скорее кончимся мы, и племена истребят до последнего ребёнка, нежели у врага закончатся войска. Слишком много кораблей, слишком вальяжно враг чувствует себя на этой земле, — заключает Добрыня.

— Ну и здорово, — говорю я, загоняя деда в тупик. — Бать, ты думаешь о героическом сопротивлении и безоговорочной победе. Я же предлагаю героическое сопротивление, а после, не менее героическую сдачу с получением кое-какой автономии, сохранения культуры, ассимиляции и, конечно же, перенятия у наших заморских гостей всех благ цивилизованного мира. Безусловно, на правах рабов или скота, который закуют в цепи и будут использовать на плантациях, мы сдаваться откажемся. Но вот что насчёт того, чтобы попытаться жизнями врагов выторговать своё право на существование? Показать на малой группе, что союз с нами, наш вассалитет, гораздо выгоднее, чем полное порабощение и истребление.

— Идея интересная, Лёша, но для её воплощения одних кошек мало, — отвечает Добрыня, оставляя мне возможность сказать то, что он хочет услышать от меня.

— Так давай призовём на свою сторону Медоедов, — улыбнувшись, говорю я. — Рабнир с нами, их племя разбежалось. Думаю, наш Берсерк в тельце модели лишь обрадуется плану воссоединения с семьёй. — Добрыня кивнул:

— Думал о таком, а Чав-Чав?

— Те, что сбежали, станут под флагом Гончьей. Она баба резкая, слегка глуповата, но по местным меркам совсем не чё так. Процентов тридцать от всех их уцелевшего и разбежавшегося выводка, думаю, соберём.

Лицо Добрыни стало ещё чуть светлее:

— Хорошо, допустим, армия у нас будет, партизанить начнём, а как связь с врагом налаживать собираешься? Просто вышлешь парламентёра?

— Не, бать, тут ты нам нужен. В историю современную посмотри: пока одна из сторон имеет полное преимущество, побеждает, громит и убивает без отпора, никаких переговоров не будет. Стороны конфликта должна облиться кровью, потерять либо силы, либо возможности для войны. — Батя с прищуром глядит на меня, пожёвывая ус, о чём-то нехорошем думает. — Что?

— Ты слишком умный и жестокий для курьера, — последние солнечные лучи отразились от его золотого зуба, красовавшегося в ряде ровных, пожелтевших от времени зубов. Дед улыбался, кажется, даже духом приисполнился. — Хорошо, Лёша, раз не я один так думаю, значит, и вправду может чего-то выйти. Моя смерть, она и так близко, со мной каждый день и каждую ночь за ручку ходит. А ты как, сам если что, рискнуть готов? Не другими, собой?

Дед кивнул в сторону девчат. Рядом с Катей и Оксаной стояла Мир-ри. Они весело работали пластиковыми ложками, опустошая тарелки, что так старательно наполняла Тётя Вера. Они выглядели спокойными. Так же ведёт себя и Мария, что с крайней настойчивостью и решительностью предлагала Гончьей свои «целительские» способности. Ей просто нужен был подопытный кролик для тренировки этой «ведьмовской силы», до усрачки пугавшей всех Дикарей.

— Умирать не хочется, да и страшно это, больно, наверное… — говорю я. — Но раз сам предложил, значит, уже запрягся. Значит, тоже должен что-то делать для себя и для них. Так что, как только получим приемлемые условия…

— Тогда и начнём постепенно сворачиваться… — похлопал меня по плечу дед. — Хорошо, Лёша, твою позицию я понял, остальное оставь на старика. О, кстати, ты к ночи Агохлу и Онохо готов? Кажется, она сегодня.

— Ой, блять… да, думаю, сегодня ещё выдержу этот сраный марафон. — В последнее время секса в моей жизни стало слишком много. Настолько, что я даже возбуждения от наблюдения за спортсменками перестал испытывать.

Добрыня рассмеялся. Что-то бормоча себе под нос, угарая то ли со своей шутки, то ли с моих стенаний, решает меня покинуть. Вот же старый пердун.

Ночь почти полностью сменила день. До схождения двух лун оставалось каких-то жалких два-три часа. Некоторые бабы уже вели себя странно. Глаза кошек, как светлячки, горели в ночи, следили за мной, как кошка следит за мышкой перед тем, как на неё прыгнуть. Зрелище жуткое, особенно когда знаешь, что помочь всем-всем и при этом выжить, сохранив боевого товарища, точно не удастся. Примерно в двенадцать наконец-то прибыли гонцы из племени Кетти. Много, целая армия с факелами, луками, трофейным оружием. Кто-то даже нёс на плече мушкет, который при встрече с Добрыней тотчас отдали старику. В ночь по джунглям? Идея максимально хуёвая для человека, но что Кетти до людей? Они в ночи чувствуют себя лучше, чем днём. Лагерь быстро сворачивается, вердикт окончателен — мы уходим с пляжа. Шатры складываются, белый песок заметается, уносится уголь, засыпаются и разбираются туалеты, травой закидываются протоптанные тропы — которых мы, люди, своими глазами и без помощи факелов даже увидеть не можем. Электричества нет, последние батарейки и налобный фонарик у Тёти Веры, что сейчас, как вожатая, выстраивала и собирала всех женщин в шеренгу, прося всех по возможности держаться за ручки или хотя бы за одежду впереди идущих. Тучки, невесть откуда взявшиеся, разорванные, резко усложнили для нас сбор. Когда светили звёзды, красным и белым оттенками освещали мир Агохлу и Онохо, что-то ещё можно было разглядеть. Однако стоило им лишь исчезнуть, ориентироваться я мог лишь на кошачьи зелёные глаза да факелы, что Кетти заботливо смастерили и принесли нам.