Системный Кузнец. Трилогия (СИ) - Мечников Ярослав

Оказались в огромном зале. Воздух был прохладным и пах деревом, камнем и воском. Пол выложен гладкими плитами, на которых лежал толстый ковёр с гербом клана – каменным кулаком. Странно, подумал я, почему клан называется Каменное Сердце, а на эмблеме изображена совсем другая картина? Стены из тёмного дерева украшены оружием – идеально начищенными боевыми топорами, мечами и щитами, а также головами трофейных зверей с пустыми глазами. Высоко под потолком огромная люстра из оленьих рогов и кованого железа.

Кнут, не сбавляя шага, направился дальше, к коридору, ведущему вглубь дома. Не доходя до него, за лестницей, увидел их: троица охотников стояли у стены и о чём‑то вполголоса разговаривали. Йорн что‑то шептал с напряжением в лице. Брок недовольно качал головой, а молодой Киан просто слушал, скрестив руки на груди, и лицо его было мрачнее тучи.

Бригадир прошёл мимо, даже не повернув головы. Я же невольно замедлил шаг, но старик бросил на меня злой взгляд, и пришлось ускориться. Мы остановились перед единственной дверью в конце коридора.

– Тут постой, – обернувшись, сказал дед. Затем коротко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл внутрь.

Остался один в тишине коридора. Ладони мгновенно вспотели, а по спине пробежал ледяной холодок. Представил, как вхожу внутрь, и Торгрим задаёт прямой вопрос: «Как ты узнал, что руда стоящая, мальчишка?». Лучший вариант – косить под дурака, которому просто повезло. Но смогу ли сыграть роль убедительно?

Вдруг захлестнула волна детских эмоций: страх и беспомощность перед могущественным, взрослым человеком, от которого зависит твоя жизнь. Внезапно захотелось, чтобы рядом оказался отец – тот самый отец Кая, которого помнил лишь смутными образами. Чтобы он встал рядом, положил тяжёлую ладонь на плечо и защитил.

Смятение и липкая тревога окутали с головой.

«Дыши, Дима, дыши,» – мысленно приказал себе. – «Это не твои чувства. Ты – не Кай. Ты – взрослый мужик с опытом, просто в теле мальчишки. Ты идёшь на разговор с начальником лагеря. Ничего страшного не происходит».

Дверь отворилась, Кнут вышел из кабинета с непроницаемым лицом. Ничего не сказал, только коротко кивнул в сторону полуоткрытого дверного проёма.

В ответ тоже кивнул. Дыхание стало сбивчивым и рваным. Силой воли направил его в живот, в свой «нижний котёл», пытаясь успокоить бушующую энергию, которая плескалась в теле будто морской шторм.

Сделал шаг и вошёл внутрь.

У этих рудознатцев определённо было мрачное чувство вкуса и явная мания величия. Огромный тёмный стол, за которым восседал этот человек… старик? мужчина? Трудно было сказать. Несмотря на морщинистое лицо, взгляд был острым и полным силы. Волосы, чёрные и гладкие, лежали на плечах так идеально, будто их только что помыли и высушили. Но запах в кабинете холодный и затхлый, как в склепе или пещере. Запах тоски и одиночества.

Глава клана смотрел на меня, и на его губах играла отеческая улыбка, от которой веяло угрозой.

– Кай. Заточник, – проговорил тот тихо. – Присаживайся.

Старик Кивнул на стул. Мне предложили сесть?

Не укладывалось в голове и, что странно, садиться не хотелось. Какая‑то животная интуиция кричала, что если сяду, то попаду в его сети. Что меня скрутят по рукам и ногам, и выбьют правду – не силой, а одной лишь волей. От старика исходила мощнейшая… аура? Да, аура власти. Он буквально заполнял собой всё пространство.

Я коротко кивнул и направился к стулу, чувствуя, как ноги становятся ватными. Наконец, сев, заставил себя поднять голову и взглянуть в его глаза.

Мужчина молчал, лишь медленно поглаживал двумя пальцами массивный перстень на правой руке и, казалось, смотрел мне в душу. Подумал, что скрыть от рудознадца правду будет практически невозможно, что мужик уже всё знает, стоило ему лишь встретиться со мной.

«Дима! Не паникуй! Это просто человек! Ничего не происходит!»

Сделал глубокий вдох, чтобы хоть немного почувствовать тело, вернуть контроль.

– Рад встрече, господин Глава, – сказал я тихо, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, а не пискляво.

Старик улыбнулся, но улыбка эта застыла на его лице как маска.

– Значит, ты – мальчишка того кузнеца? Как его там… – в голосе Торгрима прозвучало откровенное презрение.

– Да. Я подмастерье у мастера Гуннара, – пришлось перебороть себя, чтобы произнести слово «мастер» уважительно. А затем, повинуясь внезапному импульсу, решил добавить то, что всплыло в памяти в самый первый день. Важно было показать, что не предаю человека, у которого работаю. – Мастер Гуннар был единственным, кто взял меня на попечение, когда…

Вдруг запнулся. Образ матери, умирающей в холодной лачуге, внезапно встал перед глазами. Горький комок подступил к горлу, перехватив дыхание. Сам не ожидал такой реакции, но чувства Кая оказались на удивление сильны.

– … когда мама умерла, – закончил с трудом, опуская голову и уставившись на руки, чтобы старик не видел моих глаз.

Одна капля сорвалась с ресниц и упала на тыльную сторону ладони. Стыд и злость на самого себя обожгли. На секунду поднял взгляд на Главу.

Тот прищурился, будто изучая насекомое.

– Предел суров, – ровным голосом произнёс Торгрим. – Остался без старших – считай, пропал.

И это было правдой – такой уклад во многих других землях считался бы диким. Как можно оставить сироту на улице, не дать ему нормальный кров, заставить работать в каторжных условиях за лепёшку? Но здесь всё было по‑другому – если у тебя не было родни, если ты не мог приносить пользу – ты никто. К тому же, было ясно, что в деревне на меня косо смотрят не просто так, за всем этим ощущалась старая история, которой я не знал. Почему Йорн, лучший друг отца, так холоден к его сыну? Память Кая была до несправедливости выборочной, а в момент тех событий мальчишка был слишком мал.

– Но скажи‑ка мне, мальчик… – прошипел как змея Торгрим, – Этот Гуннар… даёт тебе крышу над головой? Кормит досыта? Хотя бы понимает, что у него под рукой, как обходиться с твоим талантом?

Каждое слово было наполнено сочувствием – старик был настолько убедителен, обволакивая своей мнимой участливостью, что на мгновение я почувствовал порыв – рассказать всё, пожаловаться на жизнь, примкнуть к его клану, чтобы только не быть одному.

Но другая часть разума забила тревогу – это была манипуляция, неприкрытая игра на чувствах одинокого ребёнка. Я ощущал это гипнотическое влияние и понимал – нужно освободиться от него, иначе раскроюсь и тогда попаду в рабство, из которого уже не выбраться.

– Я считаю, что без мастера Гуннара у меня не было бы тех возможностей, что есть сейчас, – ответил, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. Убеждал не только его, но и себя. – Научился ковать. Могу использовать его инструменты. Мне не на что жаловаться.

Сделал паузу, собираясь с мыслями.

– А насчёт таланта, господин Глава… вы… – замялся, подбирая слово, – преувеличиваете, уверяю вас.

Сглотнул вязкую слюну, чувствуя взгляд, что буравит насквозь. Продолжил:

– Точить у меня неплохо выходит, да. Но это не такое уж и хитрое дело.

Закончил и заставил себя усмехнуться – глупо, по‑детски, обесценивая собственный труд.

Торгрим тоже усмехнулся в ответ, но его глаза остались холодными. Старик наконец перестал поглаживать перстень и, оперевшись локтями о стол, подался вперёд. Внезапно тишину нарушил оглушительный треск полена в камине.

И в этот же миг Глава клана медленно сжал свой кулак. Костяшки побелели, а на тыльной стороне кисти проступили вены.

– Духовной силы в тебе почти нет, – сказал рудознатец так тихо, что я едва разобрал слова. – А Дара… – протянул утробным голосом, – … камень показал пустоту.

Он замолчал, давая ощутить всю тяжесть этих слов.

– Странно. Сын Арвальда Медвежьей Лапы… и пуст. Судьба – злая насмешница. Раздаёт милость, не глядя. Согласишься?

Торгрим смотрел на меня, и в его чёрных глазах будто вращалась адская червоточина. Взгляд гипнотизировал, погружал в сноподобное состояние.