Корпорация Vallen'ok 3 (СИ) - Хардин Сергей

Я механически расплатился с водителем, вышел из машины и, шатаясь, будто пьяный, направился к подъезду. Ключ дважды соскользнул с замочной скважины, прежде чем мне удалось попасть в неё — пальцы не слушались. Я чувствовал его взгляд у себя за спиной. Тот тяжёлый, безразличный взгляд ледника, который видел меня насквозь и уже занёс в некий мрачный реестр.

Дверь закрылась, и из гостиной послышалось сопение и цокот когтей. Момо вышла навстречу, но на этот раз она не бежала. Она шла медленно, настороженно, её курносая мордочка была сморщена от беспокойства. Она обнюхала воздух, подошла и тихо уткнулась мне в ногу. Она словно всё чувствовала.

— Все хорошо, девочка, — я попытался сказать это ободряюще, но голос сорвался в хриплый шёпот. — Все… нормально.

Но ничего нормального не было. Я скинул пиджак, бросил его на пол, как бросил бы окровавленную тряпку. Рубашка прилипла к спине от холодного пота. Меня била мелкая дрожь — не от холода, а от колоссального нервного напряжения, которое только сейчас начало отпускать, оставляя после себя пустоту и дикую усталость.

Я не стал есть, не стал пить, не стал даже умываться. Единственным связующим звеном с реальностью была Момо, её тёплое, тяжёлое, сопящее тело. Я прошел в спальню и повалился на кровать лицом в подушку, не раздеваясь. Темнота за веками показалась единственным возможным укрытием. Я лежал, пытаясь заглушить бешеный стук сердца, который отдавался в висках молотками. Мысли путались, распадались, превращаясь в хаотичные, пугающие образы. Усталость накрыла меня тяжёлой, чёрной волной, и я провалился в бездну.

Я бежал, бежал по бесконечному и пустому коридору главного офиса Vallen, но его стены были не из стекла и стали. Они были подвижными, пульсирующими, словно из живой плоти. Они дышали, и с их холодной и скользкой поверхности сочилась липкая, серая слизь. Она капала на пол с тихими, мерзкими шлепками, образуя лужицы, в которых отражалось искажённое, полное ужаса моё лицо.

За мной гналась Тень. Не Амано, не Кэзуки, не Риота. Безликая, беззвучная, состоящая из чистого, абсолютного Хаоса. Она не шла, она растекалась, как чернильное пятно, заполняя собой коридор, и стены растворялись, таяли при её приближении, обнажая зияющую, холодную пустоту небытия.

— Часы! — пронеслось в моём воспалённом мозгу. Я судорожно стал бить пальцем по кнопке хронографа, спрятанного в кармане. Но палец проваливался внутрь, словно в гнилую, разложившуюся плоть. Я с ужасом смотрел на циферблат. Стекло было мутным, стрелки — расплавленными и бесформенными. Они не двигались, а медленно растекались в руке. Вместо тиканья раздавался мерзкий, влажный хрип, словно кто-то задыхался у меня на ладони. «Кредит исчерпан» — прошептали стены миллионом голосов, слившихся в один леденящий душу хор.

Впереди, в конце коридора, внезапно показался свет. Знакомая дверь, дверь моей новой квартиры. Из-за неё доносился счастливый, беззаботный лай Момо и мягкий, мелодичный смех Аи. Это был островок света, тепла, надежды. Я рванулся к нему, из последних сил, чувствуя, как ледяное дыхание Тени уже обжигает мне спину.

— Ещё! Ещё немного! — умолял я самого себя.

Я уже протянул руку, чтобы толкнуть дверь, чтобы упасть в этот спасительный свет.

Но моя рука прошла сквозь неё. Дверь была миражом. Моя рука, а за ней и весь я, провалились в абсолютную, беззвёздную пустоту. Не было ни верха, ни низа, ни звука, ни света. Только всепоглощающее ничто, тишина, от которой звенело в ушах.

Я обернулся. Тень уже была здесь. Она не набрасывалась, а просто медленно, неотвратимо приближалась, заполняя собой всё пространство. Она коснулась моего ботинка, и он бесшумно рассыпался в пыль. Коснулась края брюк — и ткань обратилась в прах. Она пожирала меня, стирала самое моё существование, без злобы, без усилия, как время стирает надпись на песке.

Она поднялась выше. Касание её было ледяным и пустым. Моя нога… бедро… живот… Я пытался закричать, но у меня уже не было рта. Я пытался бороться, но у меня не было и рук. Я растворялся, тихо и безвозвратно, становясь частью этой вечной, безмолвной пустоты. Я стал никем. Я стал ничем!

Я дёрнулся и проснулся с коротким, сдавленным стоном, который застрял в пересохшем горле. Сердце колотилось бешено, выпрыгивая из груди. Все тело было покрыто липким, холодным потом, простыня подо мной промокла насквозь. В груди давила невыразимая, животная тоска — чувство полной, абсолютной потерянности.

В комнате было темно. Только слабый свет уличных фонарей пробивался сквозь щели жалюзи, рисуя на полу бледные полосы.

На кровать осторожно запрыгнуло что-то тяжёлое и тёплое. Потом раздалось тихое посапывание, и нос уткнулся мне в щеку. Момо. Она пришла, почувствовав мой кошмар.

Она легла рядом, прижавшись всем своим тяжёлым, грузным телом ко мне, положила свою голову мне на грудь и издала глубокий, горловой звук — нечто среднее между рычанием и мурлыканьем. Её сердце билось ровно и громко.

Мы так и лежали в темноте. Я прислушивался к её дыханию, к биению её сердца, пытаясь загнать обратно, в самые тёмные уголки сознания, тот ужас небытия, что пришёл ко мне во сне.

Кошмар отступил. Но тяжёлое, ледяное предчувствие, посеянное словами Риоты и удобренное теорией Каору, осталось. Оно висело в воздухе комнаты, невидимое, но осязаемое. Обещание расплаты.

Я так и не сомкнул глаз до самого утра, держась за свою собаку, как тонущий за последнюю дощечку в бескрайнем, холодном океане.

Прошла неделя после той встречи в кабинете, пахнущем старыми книгами и благовониями. Семь дней я жил с постоянным, фоновым чувством, будто на затылке у меня выжжено невидимое клеймо, которое видят только избранные или обречённые. Каждый звонок, каждый стук в дверь заставлял меня вздрагивать. Я ловил себя на том, что анализирую взгляды незнакомцев в лифте, прислушиваюсь к шагам в коридоре. Страх перед Мураками Риотой был не животным, иррациональным ужасом, а холодным, трезвым пониманием того, что я пересёк незримую черту и теперь живу в его вселенной, по его правилам. И он мог в любой миг решить, что моя игра ему надоела.

Чтобы заглушить тревогу, я встал из-за стола и подошёл к панорамному окну. Осака лежала у моих ног — бескрайнее море огней, стекла и стали. Отсюда, с высоты, она казалась игрушечной. Я искал глазами тот самый переулок, затерявшийся где-то в лабиринте улиц, но найти его было невозможно. Эта незримая связь между мной и стариком, протянувшаяся через весь город, давила на плечи невыносимой тяжестью.

Вернувшись к столу, я с силой провёл рукой по лицу, как бы стирая усталость. Взял со стола идеально отполированный латунный пресс-папье — тяжёлый, холодный. Перекатывал его с ладони на ладонь, чувствуя его вес, его плотность. Это было что-то реальное, осязаемое, в отличие от призрачной угрозы, нависшей надо мной. Я сжал его в кулаке до побеления костяшек, наслаждаясь почти болезненным ощущением, что я ещё могу что-то контролировать.

В этот момент на краю стола вспыхнул экран моего смартфона. Не звонок, а лишь уведомление в специальном мессенджере. Сердце на мгновение замерло, а затем заработало с новой силой, тяжело и гулко отдаваясь в висках. Сообщение было от Накамуры Кайто.

Я отложил пресс-папье, и ладонь внезапно стала влажной. Палец дрогнул, когда я касался экрана, чтобы разблокировать его.

Сообщение было лаконичным, сухим и бесстрастным, в стиле Кайто.

— Наблюдение за целью К. прекращено. Объект более не активен. Исчез из своей квартиры трое суток назад. Вещи на месте, автомобиль в гараже. Вероятность устранения — 97,4%. Рекомендую повышенную бдительность — возможна ответная реакция со стороны связанных с ним лиц. Отчёт о затратах приложен. К.

Я прочитал сообщение. Затем перечитал ещё раз, медленно, вглядываясь в каждое слово.

«Устранение» — термин, за которым скрывалась простая и чудовищная реальность: Кэзуки больше не было. Его стёрли, Мураками Риота провёл чистку. Быстро, тихо, эффективно. Без эмоций и следов.