Заботы Элли Рэйт (СИ) - Ром Полина

Ближе к концу лета случилось радостное событие: наш флот прорвал блокаду! Это обсуждалось всеми, и искренняя радость простых людей выражалась в том, что в эти дни было изготовлено просто рекордное количество керосиновых ламп. В город немедленно пошли грузы зерна, и я, поколебавшись, устроила большую оптовую закупку на деньги Алекса. В отличие от рабочих, я прекрасно знала, что на море мы сильно слабее противника. И есть шанс, что всё это изобилие быстро закончится. К сожалению, примерно через три недели так оно и случилось. О битве у мыса Гранде в газетах писали осторожно, воспевая героизм наших моряков и посылая проклятия в адрес врага. Но все это были только слова, ни на что не влияющие. Блокаду восстановили.

За эти дни цены на хлеб и муку слегка упали, и я знала, что многие рабочие постарались закупиться впрок: я дала под это дело хороший аванс каждому. Но после восстановления блокады цены рванули вверх с просто ужасающей скоростью. Теперь каждую ночь в мастерской оставались двое мужчин, охраняющих сложенные общие запасы. Я прекрасно помнила историю блокадного Ленинграда и боялась повторения.

Нравилось мне это или нет, но я чувствовала свою ответственность перед людьми. И когда цены подскочили, пообещала, что в случае серьёзного голода начну выдавать крупы. Надо сказать, что это был хороший ход. Людей это изрядно успокоило. Тем более, что мужчин в мастерской осталось меньше половины. Да и то это были в основном возрастные люди, ну или не могущие встать в строй по какой-либо причине. Например, изрядно хромающий Форкенс. Или другой мужчина, которого все звали дед Лон. Ему было хорошо за пятьдесят, что по местным меркам считалось уже достаточно пожилым возрастом. Были и здоровые мужчины, получившие отсрочку от службы ещё с помощью Алекса: мастера своего дела, которых сложно заменить в тылу. Но их осталось всего пять человек. Они обучали женщин, занявших теперь рабочие места.

Затяжная духота и жара сменились сильными ливнями к самому концу лета. До осени оставалось еще больше полумесяца, но холод и сырость стояли такие, что приходилось растапливать камины и печи.

Торговля лепёшками все ещё держалась, принося небольшую прибыль. Но мэтра Огдэна и Милу, а также всех остальных бывших продавцов пришлось переселить в нашу половину дома и потеснить не только няньку и горничную в их комнатах. Для мэтра Огдэна койку поставили в комнате Ирвина, а нянька переехала на время к Джейд. Дрова в этом году подорожали так серьёзно, что топить отдельно вторую половину было решительно невозможно. Впрочем, никто не возражал против такого уплотнения. Все понимали, что чем меньше мы расходуем ресурсы сейчас, тем дольше сможем прожить, сохраняя некий «статус кво». Может быть, служанки и не думали такими категориями, но понимать суть проблемы понимали.

Более того, когда у мэтра Огдэна случился прострел в пояснице, Руби сама обратилась ко мне с предложением подменить его.

-- Я, госпожа Элли, может, этак-то вкусно и не испеку, но и совсем несъедобной лепёшка не будет. А торговля, сами знаете, дело такое… Потеряете остатних покупателей, как мы тогда все будем?

Нэнси соорудила какую-то зверскую мазь на основе топлёного жира, красного перца и ещё двух каких-то травок, полученных, по её словам, от собственной бабки, живущей в деревне. Этой мазью она лично дважды в день натирала спину и колени охающего мэтра Огдэна. Честно говоря, я не знаю, от чего он пошёл на поправку. То ли мазь действительно помогла, то ли его организм, испугавшись этой жгучей дряни, решил восстановиться сам. Во всяком случае, через восемь дней наш пекарь оправился настолько, что вернулся к работе.

Самым тяжелым для меня было то, что от этой мерзкой погоды с сильной простудой слегла тётушка Ханна. Если первые дни я ещё рассчитывала на обычное ОРЗ, то буквально к третьему вечеру стало понятно, что всё обстоит гораздо хуже. Аптеки работали, но, помня, что раньше использовали для лечения безумно вредные вещи типа морфия, ртути и свинца, покупать там что-либо, кроме термометра, я и раньше не рисковала.

Не слушая больше возражений тётушки Ханны, я вызвала на дом врача. Доктор Мондер, пожилой одышливый толстяк, несколько надменный и раздраженный непонятно чем, потребовал таз и попытался устроить Ханне кровопускание. Когда же я стала возражать, он серьёзно разозлился и категорически отказался объяснять мне, что за лекарства он выписал.

-- Ежели, милостивая госпожа, вы мне не доверяете, то извольте обратиться к другому врачу!

Выставив доктора из дома, я лично отправилась в аптеку. До сих пор, когда болели Джейд или Ирвин, мы обходились травяными сборами и смягчающими горло сахарными леденцами с ментолом. Я давала детям тёплое молоко с мёдом и маслом, следила за их состоянием. В целом, надо сказать, оба они были достаточно крепкими и простуду переносили сравнительно легко. Сейчас же я с ужасом смотрела на полыхающую от высокой температуры Ханну и терялась, не зная, что делать.

В аптеке я начала с того, что положила на прилавок серебряную монету. Пожилой равнодушный аптекарь слегка удивился, когда я потребовала полностью расписать мне, из чего состоят декокт и клизма, которые лекарь прописал тётушке. В состав клизмы, кроме всего прочего, входил стрихнин, в состав декокта – мышьяк. Дозы, конечно, невелики и не убьют за один раз, но...

Единственное, чем я не боялась пользоваться – это ртутный термометр. Они уже существовали здесь, хотя и стоили достаточно дорого. Для меня очень неудобным оказалось то, что в этих «сложных приборах» использована не привычная мне шкала Цельсия, а шкала с градусами какого-то Фаренгейта*. Чтобы понять реальную температуру, определить привычными мне значениями, пришлось составить сложную таблицу, которой я пользовалась, леча детские простуды. Нормальной считалась температура в 97 градусов. Отсюда я и исходила, проводя сложные вычисления с дробями и приравнивая значения к привычным мне показателям. По моей табличке получалось, что у Ханны сейчас примерно тридцать девять с половиной!

Единственное, что я могла придумать – бесконечные обтирания с уксусом, так как кислота понижает температуру. С разбавленным спиртом: он тоже даёт такой эффект. Плюсом шли бесконечные напитки, в которых я заваривала всё, что сочла достаточно безопасным: липовый цвет, кора ивы, мята. Кроме того, за совершенно дурные деньги я купила на чёрном рынке два лимона.

Некие предметы роскоши и деликатесы все ещё продолжали поступать в город тоненьким ручейком исключительно благодаря контрабандистам. Но и цены на эти товары были совершенно сумасшедшими. За два лимона у меня потребовали золотой. Гораздо дешевле обошёлся свежий и сухой шиповник, из которого я делала крепкий настой с мёдом.

Хотелось мне этого или нет, но днём я вынуждена была уходить на работу хотя бы на несколько часов, бросая на потом все не самые важные дела и каждую минуту ожидая, что прибежит кто-нибудь из служанок с ужасной новостью. В это время с Ханной оставалась или горничная, или нянька Джейд Лия. К обеду я бросала всё и возвращалась домой, чтобы сидеть с тетушкой Ханной. Ночевала тоже в её комнате, опасаясь, что страшное произойдёт ночью и я не досмотрю.

Ирвин и даже подросшая Джейд ощущали, что болезнь Ханны накрыла нашу семью каким-то жутковатым покрывалом страха, горечи и ожидания. Джейд в эти дни капризничала больше, чем обычно, и я была сильно благодарна Ирвину, что он почти не отходил от сестрёнки и её няньки. Мой мальчик за эти дни как будто стал взрослее.