Про людей и ямадутов (СИ) - Косминов Алексей

— Ты кто, вообще, бля такая? Ты откуда взялась? И чего это пацаны друг друга мочить начали?

— Я… я… я… Шла… Я зашла… — девушка изо всех сил старалась сложить предложение, догадываясь, что нужно повиноваться этой силе за спиной, но ничего не выходило.

— Закрой рот, падла, — обожгло ее ухо горячим выдохом, — потом.

Почти разрезанные надвое джинсы сползли к дрожащим щиколоткам. Врезаясь ногтями в кожу он цепко схватился за ее талию.

Раскачиваясь в такт его толчкам, Марина зажмурясь всматривалась в темноту внутри себя, надеясь потерять сознание или может быть даже уснуть как будто от наркоза, как она однажды легко и быстро уснула перед одной операцией. Когда становилась особенно больно она распахивала на секунду глаза и видела перед собой заляпанный кафель кухонной стены. Когда очередной толчек заставил ее вновь уставиться в непонятного цвета плитку, она успела рассмотреть на ней рисунок — чашка кофе рядом с румянобоким калачем.

«Кра-си-во. Ка-ла-чик. Ко-фе-ек. Вкус-нень-ко.» Слоги ложились на его движения и почему то от этого становились более осмысленными, живыми и осязаемыми. Словно сознание сжалившись придумало как спасти себя от разрушения. Он перестала смотреть в темноту и принялась разглядывать картинку. Если бы не эта грязь, если бы не эти вот коричневые, черные и других мутных цветов россыпи пятен, она была бы очень аппетитной. Хотелось бы прямо вот съесть. И запить. И вдохнуть терпкий аромат. Вот бы отмыть ее. Ведь плитка, кафель должна легко отмываться от любого дерьма. Немного моющего средства, немного труда, немного работы и все будет чистым и красивым. Как его задумал художник, как его сделал мастер. Отмыть — и снова чистый. Если ты кафель — ты снова можешь быть чистый. Если ты кафель ты спокойно смотришь через защитную пленку глазури, на любую дрянь которая к тебе прилипнет. Если ты кафель ты знаешь, что ее можно смыть.

Потом Марина почувствовала, как сгусток грязи сзади нее задергался, задрожал и обмяк, навалившись всей тушей. На спину снова лег холодный клинок. Мужик предусмотрительно показывал, что даже в эту секунду временной сладости он опасен.

— Щас… Щас…. Уфф…. Сука…. Щас… Хорошо…. Уффф…

Потом он выпрямился, отошел от женщины и подняв опрокинутый табурет сел на него. А внутри Марины что-то стало меняться. Словно достигнув пика ужаса, её сознание перевалилось через этот пик и оцепенение тела и мыслей вдруг, утратив силу, стало отступать.

Смерть перестала казаться неотвратимой, а унижение не умещающимся в уме. Зато образ сына, Димки расширился и стал требовательно заполнять собой весь рассудок. Словно просыпаясь, сгоняя с себя тяжёлую пьяную дурноту, она увидела себя и всё что с ней происходит, будто со стороны. И самым плохим неожиданно оказалось, что после произошедшего с ней в этой квартире, она может оказаться без всех, так нужных ей вещей. Тогда выживание ее самой и ее ребенка окажется под вопросом. Такой вариант Марину не устраивал. Трофеи должны уйти с ней. А для этого ей придется перестать быть испуганной трепетной ланью и стать другой. Какой? Пока было не совсем понятно.

«Будем импровизировать» — сказала она себе и словно отменила этим решением целый комплекс моральных принципов, которые составляли ее личность. В этот момент пришло расслабление. С расслаблением пришла чудовищная усталость и поддавшись ей, она сползла на пол и с минуту лежала так удивляясь что не испытывает ни стыда ни ужаса ни злости. Потом приподнялась на локте и принялась рассматривать мужчину, сидящего на стуле и внимательно изучающего ее.

Ладный, сильный и где-то даже красивый. В армейских штанах с множеством карманов и пятнистой футболке, открывающей жилистые загорелые руки с выступающими венами. Мужчина словно только сейчас разглядел насколько хороша эта лежащая перед ним на грязном полу женщина с забрызганной кровью лицом и шеей и бесхитростно любовался ей. Однако в один момент Марина заметила в этом взгляде непонимание, словно он наконец осознал, что есть что-то странное, неправильное в поведении самки, которую только что изнасиловали. А еще перед этим на ее глазах убили человека. Вслед за непониманием с лица его начало испаряться выражение безмятежности и поняв, что сейчас снова возникнет выражение угрозы, Марина взяла мгновение под контроль…

— Ну ты, сука, волчара, мощный…

Появившееся было на его лице напряжение замерло и вновь сменилось интересом.

— Ну ты — мужик… Никогда еще… Никто еще… Со мной так… Мммм… — в ее голосе возник бархат мурчащей кошки.

— Ты всегда такой горячий? Такой сильный? Такой альфа?

Она видела, что попадает, видела, что он сбит с толку, но хочет слышать ее, хочет, что бы она продолжала.

Убийца облизнул пересохшие губы:

— Если надо, могу.

— О, да, ты смог, — Марина встала на колени и выгнула спину, потягиваясь по кошачьи, — если еще раз так мне сможешь, я тебе покажу, что я могу.

Она поднялась во весь рост и искоса наблюдала за ним. Мужчина не находил, что ответить и Марина со странной ясностью почти ощущала, как в, по прежнему нетрезвом, мозгу ворочались непослушные мысли. Это был момент истины. Сейчас он решит либо уйти, оставив к квартире остывать три мертвых тела, либо сделает как нужно ей. Что бы скрыть свое, возникшее вновь волнение, она замерла, стоя в пол-оборота к нему и глядя себе под ноги.

— Можно и еще раз, — принял наконец решение насильник, тяжело поднимаясь со стула.

Марина повернулась к нему впервые решив прикрыть ладонями низ живота:

— О, конечно… Я могу сперва узнать имя моего хозяина.

Человек вновь оторопело замер от нового поворота.

— Докер.

— Да… Докер… Брутально. Похож. — Марина вдруг начала сомневаться в убедительности своего исполнения и говорила не поднимая глаз. Только я хочу сказать, послушай. Послушаешь?

— Говори, — он сделал усилие собрать мысли в кулак.

— Я тут увидела… Все что я тут увидела… Все что случилось. Это… Короче я мужиков таких крутых не видела. Которые решаются так быстро, без тормозов на все. Я мужика такого искала. Я хочу быть с тобой. Хочу быть твоей, понимаешь?

— Ну…

— Я знаю, что из города надо уходить, скоро сюда войска введут и будет очень все жестко и строго.

Марина говорила торопливо, пытаясь выдать суть задуманного и направить мысли мужчины в нужную сторону, но Докер уже подступился к ней снова. Железные руки снова властно и грубо развернули ее лицом к кафелю.

Глава 16

«Ямадуты. Снова ошибка.»

Пробуждение было сладким и радостным, совсем как в детстве. Эти полтора месяца вообще были потрясающими. Каждый новый день приносил новый прилив удовольствия от ощущения переполняющей силы и расширяющейся власти. Жозефу исполнилось уже 55 и последние годы тело мстило ему то внезапными, то регулярными болями за беспощадное отношение к себе большую часть жизни.

Семья Жозефа Гизенги владела в Демократической Республике Конго несколькими рудниками и принадлежала к очень богатому сословию. Мальчик с детства получал великолепное образование и ни в чем не нуждался. Ни в чём, кроме ощущения полноты жизни. Роскошная еда, путешествия по красивейшим уголкам мира, посещение знаменитейших объектов культуры и даже приезжающие на виллу артисты разных экзотических жанров не трогали его сердца. Поняв, что правила семьи не позволяет ему узнать это ощущение ни сейчас ни после, он принялся сам искать способы наслаждения.

Нашел он их на улице, куда начал сбегать с детьми прислуги. Здесь в ароматах пряностей и душном смраде, в криках ненависти и заводных танцах жили и умирали простые люди. В их жизнях не было плана и ценности и понимая это, жили они эмоциями и порывами, мгновенно и легко решаясь как на любовь за углом дома, так и на убийство на пороге людного бара.

В 14 лет он стал членом одной из уличных банд и через три года имел авторитет беспринципного убийцы и прозвище Золотой Ягуар. Мачете и нож были его постоянными спутниками и быстро овладев у местного мастера искусством боя, он не раздумывая кидался в поединки даже в ситуациях с численным преимуществом противника. Ни соратники, ни противники Жозефа не понимали его мотивов и начинали верить в некую его избранность. Парень имеющий всё, жил словно две жизни на два дома. С лёгкостью каждый день меняя дворец родителей на бандитские трущобы, он рисковал жизнью, получал синяки и серьёзные повреждения и делил с товарищами их нищенскую жизнь, которая могла внезапно оборваться в любую минуту.