Эпоха Титана (СИ) - Скабер Артемий

Подмигивание… Ещё один странный человеческий жест. Попытка установить тайную связь, сообщить о скрытом понимании. У моего народа не было таких двусмысленных сигналов. Всё было прямо, ясно, однозначно.

Кивнул.

— Ломаешь голову, почему я вдруг решил тебе помочь? — продолжил Пузатов.

Его тон изменился. Стал более заговорщическим. Словно мы вдруг стали сообщниками в какой-то тайне. Мне это не нравилось, но я позволил ему продолжать.

— Скажем так, что тобой заинтересовались, — почти на ухо произнёс куратор.

Его голос понизился до шёпота. Глаза блестели от предвкушения, словно он наслаждался моментом, будто ощущал себя важным просто потому, что владеет информацией, которой нет у других.

Поднял бровь.

Жест, который я уже освоил в этом теле. Выражение скептицизма, сомнения, вопроса. Всё в одном движении мышцы, крайне экономно.

— Мной? — уточнил.

Сначала Мамонтова и Матросов, потом Патрушев и Чешуя. Теперь кто-то ещё? Это могло быть как полезным, так и опасным.

— Да, — кивнули в ответ. — И это не военные и не аномальщики.

Пузатов подался ещё ближе. Его глаза сузились, усы топорщились. Самодовольство сочилось из каждой его поры. Он наслаждался моментом. Наслаждался своей воображаемой властью над ситуацией. Как по-детски…

— Кто?

Прямой вопрос, я не собирался играть.Он откинулся назад, наблюдая за моей реакцией. Ждал удивления? Испуга? Восторга? Не дождётся.

— Когда придёт время, с тобой свяжутся через меня. Считай, что есть некто, кого ты заинтересовал. И он попросил за тобой приглядеть. Если ты окажешься полезен… То поверь мне, жизнь твоя станет… куда приятнее и лучше.

Он говорил медленно, растягивая слова, смакуя каждое. Его рот растянулся в улыбке. В его глазах читалось удовлетворение. Думает, что поймал меня на крючок любопытства?

Посмотрел на него и кивнул.

Зяблик продолжил выть и причитать о несправедливости и боли, а я думал. Ещё какие-то игроки появились? Может, Пузатов дурачит мне голову? Сам вдруг решил помочь и теперь из этого интригу создаёт?

«Военные, аномальщики с императором и аристократы», — вспомнил я основные силы в этой стране. Аристократы заинтересовались мной? Кто?

«Если узнают, что ты Медведев, то другие великие рода захотят тебя себе», — это уже слова дяди Маруси.

Если кто-то из них заинтересовался мной, это могло быть как возможностью, так и угрозой. Возможностью получить ресурсы, информацию, силу. Угрозой — оказаться под контролем, стать инструментом в чужих руках. Пешкой, которую двигают по доске, не спрашивая её мнения.

Тряхнул головой. Оставим пока эту тему.

Грузовик остановился с глухим скрежетом тормозов. Кузов качнуло вперёд. Дверь распахнулась, впуская свежий воздух и свет, от которого пришлось прищуриться.

Ребята высыпали наружу, помогая Зяблику, который теперь стонал тише, но более драматично. Он опирался на плечи Коли и Васи, его лицо исказила гримаса боли. Театр, чистый театр.

— Я сопровожу его к врачам, — сказал я, перехватывая рыженького.

Мне нужно было поговорить с Ольгой — надеюсь, она сегодня дежурит. Никто из моих не возразил. Пузатов посмотрел на меня и кивнул. Направились к зданию.

Зяблик навалился на меня всем весом.

— Ай, ой! — причитал Зяблик, подволакивая ногу.

Его стоны становились всё более театральными, словно он понял, что ситуация даёт ему некоторые преимущества. Внимание, жалость, возможность отдохнуть.

— Шагай давай, — хмыкнул я. — На меня твоя драма не подействует.

Типично человеческая стратегия. Превращать недостаток в преимущество. Использовать слабость как оружие. Зяблик посмотрел на меня искоса, его глаза сузились. На мгновение маска боли соскользнула, обнажив расчёт и понимание. Да, он играл. И да, он знал, что я это вижу.

— Ты просто бесчувственный, — пробормотал он, но шагать стал ровнее и тверже.

Медкорпус встретил нас запахом антисептиков, жужжанием ламп и стерильной атмосферой, которую не могли скрыть даже обшарпанные стены.

Ольга Кольцова стояла у стола, перебирая какие-то бумаги. Очки чуть сползли на нос. Она не подняла головы, когда мы вошли. Игнорирует? Или просто занята?

Олег принял Зяблика с профессиональным безразличием. Один взгляд на рану, короткий кивок, и рыжий уже оказался на смотровой кушетке. Никаких лишних слов, никаких эмоций. Просто работа.

— Нужно поговорить, — тихо бросил я Ольге, когда подошёл.

Врач посмотрела на меня и кивнула. Указала на кушетку рядом. Забрался на неё. Она приступила не сразу — сначала закончила с бумагами, затем медленно сняла очки, протёрла их, снова надела. Мелкие жесты сопротивления, попытки показать свою независимость. Детский сад.

Когда она наконец подошла, на её лице была профессиональная маска вежливого безразличия. Она взяла стетоскоп, приложила к моей груди через футболку — видимость медицинского осмотра.

— Информация, — выпалил я тихо, чтобы не слышал Олег. — Мне нужно узнать про стихийные ядра, как повышать ранг стихии в источнике. Как открыть другие виды магии. Разница между ядрами гигантов и людей. Ещё — как изменить информацию в базе данных?

Слова вылетали изо рта быстро, чётко. Я не хотел тратить время на пустую болтовню. Её глаза сузились, пальцы, держащие стетоскоп, слегка задрожали. Что-то было не так. Что-то изменилось с нашего последнего разговора.

— Ничего, — фыркнула Ольга, убирая стетоскоп.

Одно слово, выплюнутое как оскорбление. Её глаза за стёклами очков вдруг стали твёрдыми, холодными. Решительными.

— Не понял? — Моя бровь поднялась сама по себе.

— Я сказала: ничего, Большов, — задрожали её губы. — Я тебе помогаю, достаю секретную информацию. А ты так и не сказал, как мне встретиться с человеком, кто тебе… «помог». Больше ничего от меня не получишь.

В её голосе была смесь эмоций — гнев, разочарование, отчаяние. Губы дрожали не от страха, а от сдерживаемых слёз. Зрачки расширились, дыхание участилось. Классические признаки сильного эмоционального возбуждения.

Мои пальцы сомкнулись вокруг её запястья. Человеческая рука — тонкая, хрупкая, с выступающими голубыми венами под бледной кожей. Почувствовал её быстрый пульс, тепло её тела, мелкую дрожь. Но не испытывал ничего, кроме раздражения.

— Ты снова хочешь забрать свои слова?

Лёгкое давление на её кисть. Еле сдержался, чтобы не сломать. Ярость вспыхнула внутри меня.

— Мне плевать! — поправила она очки свободной рукой и вырвала свою ладонь. — Я больше не буду танцевать под твою дудочку.

Она выдернула руку резко, с неожиданной силой. В её глазах была решимость, граничащая с отчаянием. Что-то случилось, что-то, что сделало её готовой рискнуть, бросить вызов.

— У меня нет музыкального инструмента, — покачал я головой. — Да и не просил я тебя танцевать. Голой? Может быть. А так…

— Ты… — возмутилась врач и надула губки. — Я про то, что мы оба обещали друг другу. Пока это делаю только я. И моя сестра… Ей нужно… Она больше…

Её голос дрогнул, сорвался. Глаза заблестели от влаги. Сестра? Ах да, что-то было в нашем первом разговоре — какая-то история о больной сестре, которой нужна помощь. Лечение, вроде, или что-то такое. Не помню точно.

Я почти не слушал тогда — очередная человеческая драма, не имеющая отношения к моим целям. Но для неё это явно было важно. Настолько важно, что она была готова рискнуть работой, безопасностью, будущим, добывая для меня секретную информацию.

— Я же сказал тебе, что человек с тобой свяжется, когда будет готов, — шумно выдохнул.

Терпение иссякало. Эта бессмысленная эмоциональность, эти метания, это… человечество. Оно раздражало. Выматывало. Вызывало желание просто…

— А мне нужно сейчас! — повысила Оля голос. — Сейчас, понял? Либо так, либо никакой помощи больше не жди.

Её голос взлетел на октаву выше, привлекая внимание. Олег, занимающийся раной Зяблика, бросил быстрый взгляд и тут же отвернулся.

Ты охренела? Это что за выкрутасы? Будь ты мужиком, уже бы выбил зубы, а за ними вырвал язык. Даёт слово и потом не держит — хуже предателя нет. Я почувствовал, как пальцы сжимаются в кулак, как кровь приливает к лицу, стучит в висках. Но я сдержался.