Лед Апокалипсиса 3 (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar"

— Ты как?

— Не дождёшься, — буркнул он сердито.

Я удовлетворённо кивнул и тронулся. Да, я не особо хорошо умею на мотоцикле. И времени научиться у меня не будет.

Навалившись на руль, я огибал подбитую горящую технику, стараясь не наехать на трупы. Я спешил проехать коридор, чтобы попасть по его другую сторону, в лагерь чужаков.

А там… Где один хакас пострелял, там трём русским делать нечего. Одни трупы. Хотя нет. Посреди лагеря стоял и стрелял из автомата вверх какой-то растрёпанный мужик.

Когда из коридора показался я, он направил в мою сторону автомат и… ничего не произошло. Долю секунды ушло у него на то, чтобы сменить магазин вместо опустевшего и дослать патрон, но я за эту долю секунды доехал до него и поднял мотоцикл на дыбы, чуть-чуть, я не был трюкачом, а просто чтобы ударить его передним колесом.

Удар сбил его с ног, но и я полетел кубарем, сгруппировался, перекатился, вскочил на ноги.

— Легат, ты?

— Язон? — он сплюнул на лёд кровью и сорвал с пояса ужасающего вида тесак, после чего резво шагнул ко мне, одновременно поднимая оружие для короткого ужасающей силы замаха.

А я выстрелил, с пояса, из своего верного Вальтера. Все эти дни и месяцы я возил его с собой, согревал теплом в нагруднике, проверял перед сном, перед поездкой смазал.

И немецкая машинка меня не подвела. Пуля ударила его в живот. Может быть, она не причинила бы особого вреда, может быть, на нём тоже был бронежилет, но она ударила, остановила его, задержала. А дальше…

Я отшагнул правой ногой, перенеся вес на левую и прицелившись, удерживая пистолет двумя руками, выстрелил ему в лицо.

Пуля выбила из его затылка кровавый фонтанчик, однако я не удовлетворился этим и вложил ему в голову ещё две пули прежде, чем он завалился на спину.

— Вообще-то, всё, — раздался крик сверху. — Мы тут решили, что ты захочешь убить этого туза лично!

Это был голос Дениса.

— Что, патроны кончились? — задрав голову, спросил я.

— В снаряжённых магазинах, — согласился Кабыр. Я по-прежнему не видел своих парней, но слышать их голоса в возникшей тишине было приятно. — А этот чмырь выскочил только когда всех его товарищей покрошили. Хитрый… Был.

— Эй! — крикнул Денис. — А почему легат, легионеры. Они ж вроде ордынцы?

— Дать ордынцам мзды… — задумчиво пробормотал я.

— Что?

— Говорю, это мы их Ордой называли, а они себя считали благородным легионом новой империи. Типа римляне.

— Ааааа… Ну-ну.

Я постоял какое-то время, осматриваясь.

— Получается, всё? Кабзда Великой Апокалиптической Орде? — спросил я стрелков.

— Я так и сказал, — подтвердил голос Дениса.

…

Мы сидели на берегу.

Плевать на трупы, хотя Кабыр и Кипп, двое таких похожих, но разных человека, всех проверили на предмет неожиданно выживших. Не знаю, что бы они стали бы делать, если бы кто-то из мотоциклистов выжил… Добили бы, наверное.

Кабыр — это природа, это первозданный в своей красоте человек, мужчина, охотник, воин. Только с СВД. Кипп — это технологии, прогресс и они оба несут смерть, если с ними не дружить.

Мы, не глядя, собрали оружие с убитых, попрыгали в технику и покатились вперёд, вниз, по извилистому непроторенному пути. За полтора часа добрались до пляжа.

Вокруг были горы, прямо-таки стены из год. Горы образовывали полукольцо, прикрывающее здоровенную неравномерную долину с севера, запада и востока, но открывая её морю. И от подножия одной из гор шёл пар, когда ветер утих, это было очевидно.

Климентий, который направил (явно от нечего делать) туда беспилотник, сказал, что там признаки геотермальных источников. А геотермальные источники в условиях Ледникового периода — это, мать его, бинго. Это два джекпота, завёрнутые в Ленинскую премию.

Мне маниакально хотелось добраться до моря. До самых волн.

Скатившись с очередного холма, я притормозил вездеход на пляже и выскочил из машины первым.

Море лениво шумело, плескало волной, словно вот-вот начнётся купальный сезон.

— Я сообщил Коменданту, что он может проехать по первоначальному пути, — деловитым тоном сообщил мне Климентий через мобильник. — Они произведут мародёрские действия и отдадут две трети найденного тебе и твоим спутникам.

А я не отвечал, а брёл к берегу. Через неравномерную пелену облаков тускло, но отчётливо светило солнце. Это было солнце Новой эпохи.

Дойдя до самой границы волн, так что вода шипела на расстоянии вытянутой руки, я устало плюхнулся на задницу.

Позади меня шуршали шаги и даже не поворачивая голову я знал, что это с гордо поднятой головой идёт Кабыр. Он идёт впереди, но всегда чуть сбоку, чтобы не заслонять Денису обзор, на то, что впереди.

А за ними идёт Денис, который помогал идти Киппу, и такая трогательная забота была впервые. У Киппа явно сломаны рёбра и вообще «общее сотрясение Киппа при падении на камушки». Но живой.

Они сели рядом со мной.

— Странник, ты чего такой потерянный? — спросил меня Кипп.

— А мы тут штрафника хвалим, — не обращая внимание на слова Киппа, весело выдал Денис.

— Я больше не штрафник, — огрызнулся Кипп. — Новое место, новые правила.

— Да как скажешь, — отмахнулся Денис. — Мы вообще думали, что ты му… чудак. А вот когда ты дробь за Странника словил… Ты ведь не мог знать, что там не дротик, который тебя пробьёт⁉ Мы всё видели сверху.

Кипп промолчал.

— Знаешь, Кипп, — продолжил Денис, но уже серьёзнее. — Оно просто ходить рядом с нами с важной рожей — ты не станешь нам ровней. Никогда и дело не во времени. А вот когда вместе с нами говна хлебнёшь, когда посидишь под пулями, когда до слёз тебя пробьёт, когда страха натерпишься… Вот тогда ты уже человек.

А некоторое время возникла тишина. Мне казалось, что Кабыр смотрит на волны и поёт себе под нос что-то на неизвестном нам языке. А может казалось.

— Море… — тихо, но так чтобы все меня слышали, сказал я, — море единственное способно смыть тоску. Потому что у него очень много волн. Солёных, как слезы. Столько волн, что их хватит на всех и на любые слезы, любой огонь, любую войну, смерть или кровь.

— Так что же случилось, Странник? — спросил Кипп. — Ты обещал рассказать, когда мы дойдём до края. Это вот — край.

— Всё дело в том, Кипп. — ответил за меня Денис. — Ты как в кино. Ты видишь, что человека отбросило, как он пролетел комнату, выбил собой стекло, упал, поднялся, вытер кровь, вынул осколок, прошёлся, сел, закурил, вызвал себе Скорую, которая приехала, пока кончалась вторая сигарета. Но задним умом ты понимаешь, что есть событие, которое влияет на всё, событие, которое вызвало эту последовательность действий. И как бы ты далеко от неё не уходил, этот начальный факт никуда не девается. Это начальный импульс…

— Ты спрашивал, Кипп, — перебил я Дениса, — где моя девушка? Почему она не со мной? Это грустно. Она не со мной, Кипп. Она больше не с нами.

— Извини.

— Тебе не за что просить прощения. Это то, что за горизонтом событий. Она похоронена и оплакана. Никто, почти никто не должен просить прощения. Чувство вины почти всегда всего лишь рычаг для манипуляции. Но в чём-то, когда ты задавал этот вопрос, ты был прав. Вопросы бывают важнее ответов. Всё, что ты видел, начиная с той ночи, когда ты проснулся, а над твоей башкой была картинка… Как там оно, мужик с четырьмя руками?

— Витрувианский человек.

— Во-во, точно. Так вот. Всё, что было и ты видел с этого момента не то, чем кажется.

— Поясни?

— Я говорил, что не испытываю трепета, любви, жалости к себе и к тебе. Что взял тебя, потому что, не колеблясь, брошу тебя и себя в огонь, как щепку?

— Ну, прямо про щепку не было, но на что-то такое намекал.

— И не шутил. Всё было не тем, чем кажется. Для понимания контекста ты должен знать, что за сорок минут до того, как открыл твою камеру, я закончил хоронить её, свою девушку, в ледяной постели.

— Татуировщик?

— Да, он. Многие умерли. Многие выжили. Вернее, выжили немногие, просто она… Она умерла. Я стольких потерял… Но я не мог просто поплакать, как остальные. Я не умею просто плакать. Мне нужно что-то делать. И я открыл дверь твоей камеры, зная, что ненависть, хороший запас гнева и склонность убивать погонят тебя за мной. Ты не раз хотел меня убить, верно?