Дубль два (СИ) - Дмитриев Олег

Кивнув самому себе, будто о чём-то договорившись, Мастер оставил в покое бочонок, вынул телефон и шагнул в сторону амбара. Хотя и зря, наверное — я всё равно опять ни одного слова не понял бы, кроме ругательных. Часть зонтиков и толстых стеблей укропа, духовитых и свежих, отправилась в ведро. Вторая накрыла панцири и клешни, тут же начавшие краснеть.

— Ты второй букет-то кому прихватил? — спросил легко, вскользь вроде бы, Мастер, садясь на лавку рядом.

Алиска даже всплакнула чуть-чуть, когда рассматривала свой. Давно, видать, цветов не дарили. А второй остался в Ниве, с черенками, замотанными в мокрую марлю. Хотя, наверное, подсохла уже. Для сестры выбрал белые розы. Нашлись свежие, пышные, на длинных ножках. Лине взял красные.

— Познакомился вчера с девушкой на пляже. Договорились встретиться сегодня.

— И сразу с цветами? — поднял бровь Мастер.

— А с чем ещё? Жвачку ей подарить? Или ПСС Владимира Ильича? — удивился я. — Цветы — вариант вечный, классический, беспроигрышный.

— Ну да. А далеко тот пляж-то? — он поворошил прогорающие дрова под закопчённым ведром и подложил ещё два полена.

— Вон там, вдоль ручья, озерцо. Родина тех раков, линей и ушицы сегодняшних, — я ткнул над плечом за спину большим пальцем, примерно указывая вектор.

— С историей водоём, — почесал он подбородок, хрустя щетиной. Огонь плясал в задумчивых глазах, что Мастер не сводил с пламени.

— Расскажи, когда не лень? — предложил я, особо без надежды на откровенность. И опять ошибся.

Заряна, которую знали и как Зарину, и как Марину, и даже как Женевьеву, в зависимости от необходимости и ситуации, была на втором ранге. Когда французы пробирались по здешним лесам, она шла с ними. Точнее, ехала с полным комфортом и пансионом. Уж что-что, а располагать к себе мужиков любого статуса женщины с темнотой внутри умели всегда. Я молча поёрзал на лавке.

Король Вестфалии, брат самогО Императора, по которому паровым катком и табуном ломовых лошадей прокатилось обаяние и неожиданные даже для опытного француза навыки Женевьевы, без разговоров согласился на пару дней дольше требуемого задержаться возле дремучего леса. По которому его нимфа в костюме охотника рыскала в поисках трофейного медведя, как он считал. И в поисках Древа, как было на самом деле. Жером, которого в русских войсках звали «король Ерёма», после регулярных ошибок в Гродно и Салтановке, казалось, вовсе потерял интерес к кампании брата. Особенно после того, как корсиканец отдал правое крыло своей армии этому плешивому ДавУ, «железному маршалу». Тогда вестфальский король, оскорблённый в лучших чувствах понижением статуса, оповестил брата, что покидает войска и отправляется к себе в Кассель. Как он оказался по пути туда под Брянском, арсеналы которого охранялись пуще глаза, никто не знал.

И, лишь потеряв при странных и тревожных обстоятельствах несколько сотен улан, Жером вспомнил, что его давно и очень сильно ждут в родной Вестфалии. Армия покатила прочь из тёмных лесов, потратив сутки на поиски азартной охотницы, но так никого и не найдя. Последние следы её терялись в крошечной, на несколько дворов, деревеньке, затерянной в густом лесу. Но ни жителей, ни самой Женевьевы в ней не нашлось.

Заряну с тремя её помощниками утопили Сергий и Шарукан. Первый заблокировал Пятно внутри неё, а второй обвязал ведьму плотной промасленной тканью и густо обмазал смолой, чтобы споры не нашли дороги наружу. Вернее, конечно, было бы сжечь. Но она, увы, была далеко не единственной слугой Чёрного дерева в армии Наполеона. А то, что показалось мне визгом паразита, извлечённого из Павлика и сгоравшего в ведре на полу кухни, именно им и было — сигналом для своих. Мелочь чуяла друг друга на расстоянии нескольких десятков метров. Третьи ранги — до семи километров. Вторые — до семидесяти. Смерть первого ранга все, равные ему по силе, ощущали вне зависимости от расстояния. Как Древа, что чуяли беду своей родни за сотни километров. Разворачивать армию, как и приманивать папских прелатов, рыскавших по округе пешими и конными, было не с руки. Камни и старая борона надёжно прижали Заряну с присными к илистому дну. Паразиты делали организм носителя сильнее, выносливее, наделяли чудесными способностями. Но научить получать кислород без воздуха не могли. Как и дозваться помощи сквозь десятиметровую толщу воды и топкого ила. Лесные озёра всегда хранили в себе множество тайн.

В тот год погибли Клён и Липа. И их Хранители. С Осины облетели листья, все до одного. По небу неделями плыли чёрные траурные следы полыхавших лесных пожаров. А потом шли дожди, где вода была пополам с тусклым тёмно-серым пеплом.

С тех пор «чёрные» подбирались всё ближе и ближе. По лесам бродили австрийцы, поляки, румыны и венгры. Итальянцы, немцы и англичане внимательно изучали их донесения и отчёты. И не торопились. Они умели ждать и планировать. И передвигать булавки с ниточками на карте, сокращая с каждым годом непознанные территории лесных дебрей и чащоб. Поэтому людям Лютцельбурга было гораздо проще, чем французам в их первый визит. Но закончилось всё так же. Разве что в озеро никто не попал. А в каждой из окрестных деревень с тех пор жило по паре низкоранговых «чёрных». Как конвой, если говорить словами Хранителя.

А вот противник такого уровня не появлялся. До сегодняшнего дня. И чего ждать от этой встречи — не знали ни Шарукан, ни Сергий, ни Древо. Ну, или знали, но мне не сообщали.

Под неторопливый, хоть и полный горечи и старой боли, рассказ, Мастер открыл-таки бочонок и нацедил в аптечную посудину пенящейся жидкости, напоминавшей цветом тот квас, каким не так давно угощал меня дядя Митя перед баней. Почти такой же, как эта, за нашими спинами, только более ухоженной, обжитой. И тогда я ещё и представления не имел о том, какие новости меня ждали наутро. Квас тот был божественно хорош. Это пиво — ещё лучше. Да, в должности Странника есть и плюсы. Главное — уметь их различать и ценить.

В амбар зашли, как волхвы с дарами — торжественно. Но только груз был однообразным. Всей-то и разницы, что для Хранителя — в стекле, а для Древа — в железном ковшике, что где-то в бане нашарил Мастер. Сергий в этот раз тянул из трубочки с таким блаженным выражением на лице, какого, кажется, не встретить и у младенца, дорвавшегося до материнской груди. Или у труженика села или завода, отработавшего смену в полях или в цеху, утеревшего лоб и принявшего запотевшую кружечку. Было видно, что за все прожитые годы этот сверхчеловек не разучился получать удовольствие от жизни и ценить его по достоинству. Ося же всосал деревянными по́рами пару литров ещё быстрее, чем воду с кровью. И уж точно гораздо быстрее, чем свои «витаминки». А я изо всех сил старался не думать о времени и о костре на берегу озера. Получалось примерно так же, как когда просят не думать о белой обезьяне.

— Я не могу тебе приказывать, Яр. Могу только советовать, но, чувствую, толку никакого не будет. Ты знаешь про врага рядом. Ты понимаешь, что опасность может грозить не только тебе, или мне, или Серому. Решать тебе, — Древо, судя по лицу Шарукана, говорило загадками, похлеще астролога или оракула. Мне же всё было ясно, как днём.

— Я пойду, Осина. Ей тоже может грозить опасность, — ответил я. Тот, кто мечтал, когда же я начну сам принимать решения и нести за них ответственность, вряд ли ждал именно такого развития событий. Бойтесь своих мечтаний.

— Шарукан. Что будешь делать? — видимо, ко мне вопросов у разумного дерева не осталось.

Мастер начал говорить на своём наречии, иногда помогая себе жестами в части направлений. Из его слов я не понял решительно ни одного. Вообще ни единого. Там не было ни «хоб», ни «салам», ни «бик яхши», а ничего, кроме этого, на подобных языках я и не знал.